— А вы не ошибаетесь, миссис Боннер?

— Нет, сэр.

— Хвала Всевышнему! Проводите ее, пожалуйста, в библиотеку.

Медленно и методично Руфус Тоул вытер пальцы салфеткой, шевеля губами в беззвучной молитве, выпил воды, поднялся, застегнул сюртук на все пуговицы и направился в библиотеку — небольшое помещение по другую сторону коридора.

Делия стояла, не спуская глаз с двери, в ожидании появления священника.

Остановившись в трех шагах от нее, Тоул мягко предложил:

— Присядьте, дитя мое.

Делия покачала головой, сглотнула и потом с трудом произнесла:

— Я на минуту… пришла вам только сказать…

— Но вы можете сделать это сидя. Гости и друзья — дети Господа…

— Я не гость и не друг, доктор Тоул, и не дитя Господа… вашего Господа…

— Бедняжка, перенесенные невзгоды переутомили вас…

— Сегодня вы заявили шерифу Таттлу, что я вас хотела убить, — резко проговорила Делия.

— Совершенно верно. Я пытался увидеться с вами…

— Вы правы. — Делия стояла подчеркнуто прямо, держа руки по швам. — Я действительно желала вашей смерти. И мне казалось, что и в самом деле убью вас. Во всяком случае, я приняла решение. Но в последние два дня я заглянула в такие уголки собственной души, куда никогда не заглядывала прежде, и поняла, что не смогла бы убить человека. Наверное, я просто пребывала в состоянии истерии и сама себя обманывала. Но все это осталось в прошлом. Однако я пришла сказать вам: мне известно, что вы убили мою маму. Не знаю, как вы это сделали и почему, но вы ее убили. Мне все равно, понесете вы наказание или нет. Когда я лежала на койке в тюремной камере, напряженно размышляя о случившемся со мной, миссис Уэлш что-то заметила мне… о грехе и милосердии. Я не могу просить для вас милосердия, даже если бы и было у кого попросить, хотя и не желаю больше впадать в истерию и делать вид, что я… я…

Душевные силы оставили Делию, ее губы продолжали двигаться, но ни одно слово не сорвалось с них.

Руфус Тоул шагнул к ней, протягивая руку.

— Бедное дитя! Да благословит вас Господь…

— Не смейте прикасаться ко мне! — крикнула девушка и выбежала из комнаты.

Пять минут священник стоял неподвижно, глядя на дверь, которую она оставила открытой. Затем, затворив ее, он вернулся к столу в нише у окна, взглянув на раскрашенную фотографию жены и, опустив глаза, увидел, что вторая баранья отбивная уже остыла и покрылась тонким слоем застывшего жира.

Окружной прокурор Эд Бейкер объяснял права поведения трем мужчинам, которые находились вместе с ним в его рабочем кабинете.

— Вы, Чемберс, или не раскрывайте рта, или же немедленно убирайтесь. Я посылал за Харли вовсе не для того, чтобы позволить кому-то запугивать или дразнить его, а чтобы получить от него необходимую информацию. До тех пор, пока вас не попросят высказаться, вы должны помалкивать. Понятно?

— Нетрудно понять, — проворчал шериф округа Силверсайд с очевидной досадой.

— Отлично… А вы, Харли, если вам неприятен контакт с шерифом Чемберсом…

— Меня тошнит от одного его вида!

Тогда поверните голову в мою сторону и перестаньте его замечать. Я оставил Чемберса, чтобы сэкономить время, если понадобится его о чем-то спросить. Как я уже говорил, мне нужно знать во всех мельчайших подробностях, что произошло во вторник поздно вечером. Вы, разумеется, уже рассказывали об этом, но ситуация изменилась. Дело оказалось более сложным и запутанным, чем мне представлялось вначале. А теперь начинайте и постарайтесь ничего не упустить.

Скуинт Харли являл собой странную картину. Чинно сидя на стуле в кабинете окружного прокурора, он чувствовал себя не совсем в своей тарелке, что было заметно. Его наружность — огромный рост, грубые черты лица и простая одежда старателя, — столь естественная в условиях дикой природы, среди голых скал и выжженных солнцем холмов, выглядела здесь, в цивилизованной обстановке, гротескно.

— Я не стану разговаривать с Кеном Чемберсом, этой кучей сухого дерьма, — пробормотал Харли. — Если он начнет задавать мне вопросы…

— Он не начнет. Вы будете говорить только со мной.

— Хорошо. Я не очень-то ловкий рассказчик.

Привык разговаривать сам с собой; вот уже на протяжении сорока лет я сам себе собеседник. — Харли поднял тяжелую мозолистую руку без одного пальца и согнал с уха надоедливую муху. — Итак, вы хотите, чтобы я описал вам, что случилось вечером во вторник? Первую в жизни глупость я совершил, когда вздумал отправиться на Кубу в 1898 году. Тогда у меня в кармане мирно дремали двести девяносто долларов — достаточно, чтобы спокойно жить среди моих холмов, поджидая, пока не улыбнется фортуна. Второй раз я свалял дурака и продемонстрировал себя величайшим в мире ослом в этот проклятый вторник. На беду мою, встретился мне Слайм Фрейзер. «Пойдем-ка, — говорит, — в одно место, попытаем счастья в вертушку». Ну, я и пошел. Впервые за тридцать два года! Хотя физически по-прежнему крепок, но моя сила воли, видать, серьезно поизносилась. Иначе такого бы не случилось. Значит, я пошел, и Слайм привел меня в «Тихую гавань».

— В какое время?

— Около восьми часов вечера. Солнце уже клонилось к горизонту… Я стал играть в рулетку, ставил по полдоллара главным образом на номер девятнадцать: именно в тысяча девятьсот девятнадцатом году мне посчастливилось найти богатую россыпь в Чифордских горах…

— Как долго вы оставались в «Тихой гавани»?

— Дольше, чем следовало. Проигрался в пух и прах! И хотя я старался особенно не рисковать, через два часа полностью обанкротился. Тут бы мне и одуматься, но нет, я уже был как в лихорадке. Хотел занять у Слайма, но у него не оказалось ни цента, и тогда мне пришло на ум: единственный человек в городе, у которого я мог бы поживиться, — это Дан Джексон. Где он живет, мне известно, и я уже собрался к нему, но когда вышел на улицу, то вспомнил, что его контора находится в том же доме, и решил сперва посмотреть наверху. Наружная дверь оказалась не заперта, и я беспрепятственно вошел и поднялся по лестнице. В помещении горел свет, и дверь стояла нараспашку. Ступал я очень тихо: мне не часто приходится ходить по половицам, и я не выношу их скрипа. В комнате я увидел девушку с револьвером в руке. Она стояла ко мне спиной, а Дан висел, перегнувшись через подлокотник кресла.

— Вы слышали выстрел, когда поднимались по лестнице?

— Нет, не слышал.

— Почувствовали запах пороха, какой бывает после только что произведенного выстрела?

— Немного пахло, но не так, как если бы кто-нибудь только что выстрелил из револьвера. Однако мне трудно судить об этом в городских условиях. Все не так, как на природе. Я вам уже говорил.

— Да-да! Но вам придется повторить все сначала и более обстоятельно.

Бейкера интересовали мельчайшие подробности: насколько теплым был револьвер, как Делия держала его в руках, где именно лежала на столе сумочка, что сказала девушка, как она себя вела и как выглядела, в каком положении находилось тело Джексона — эти и другие детали эпизода исследовались последовательно и досконально.

Наконец Бейкер подвел итог беседы:

— Хорошо, Харли, с этим как будто все ясно. Теперь вернемся немного назад. По вашим словам, вы пришли в «Тихую гавань» в восемь часов вечера.

— Я думаю, около восьми.

— И вы не покидали игорного заведения вплоть до того момента, когда решили отправиться к Джексону за деньгами?

— Верно. Меня охватила лихорадка.

— Слайм Фрейзер или кто-нибудь еще подтвердит, что вы никуда не отлучались?

— Наверняка, а также и тот человек, который крутил колесо.

— Вы можете назвать точное время, когда вышли из «Тихой гавани»?

— Нет, не могу. У меня нет часов, и мне было все равно, но это легко вычислить: я вышел из «Тихой гавани» минут за пять до того, как позвонил вам.

— Конечно, — кивнул Бейкер, рассматривая старателя без всякой враждебности. — Буду откровенен, Харли, я не думаю, что вы застрелили Джексона, но мы обязаны рассматривать любую версию. Доктор прибыл на место в десять часов тридцать пять минут, то есть через двадцать минут после вашего телефонного звонка в полицию. По его заключению, Джексон к тому моменту был мертв не более часа. Значит, если вы сможете доказать, что вышли из «Тихой гавани» за пять минут до своего телефонного звонка, то вы окажетесь вне всяких подозрений и…