Леонардо не знал, что ответить герцогу. Подошедшая к нему девушка стала его раздевать. Он схватил её за руку, желая остановить её движение, и невольно сжал её руку так, что она вскрикнула от боли. Герцог Валентино, видя его протест, рассмеялся.
–– Я вижу, мой друг, что тебе несвойственно заниматься этим в кругу такого множества людей! – весело и пьяно воскликнул он. – Ну да Бог с тобой!.. – махнул он рукой. – Я тебя отпускаю!.. Забирай её на свой гостиничный двор, но только не обижай этот прелестный цветок отказом! Завтра она обо всём мне расскажет… Можешь идти!
И Леонардо, поблагодарив герцога за оказанную ему снисходительную любезность, покинул зал Свободных Искусств, забрав с собой девушку. С ней он ушёл в гостиничный двор мастеров, устроенный Апостолической Курией за монетным двором позади собора Св. Петра. Там у него уже была заранее подготовлена мастерская слугами герцога Валентино, где он и провёл с хорошенькой маммолой остаток ночи. А утром, расставшись с прелестной девушкой, Леонардо приступил к работе над картиной Св. Иеронима: «В глубокой львиной пещере Святой отшельник, стоя на коленях перед распятием, исступленно бьёт себя камнем в грудь. У его ног, словно прикованный к нему невидимой цепью, лежит огромный лев с открытой рычащей пастью и смотрит в глаза отшельника, как будто сострадает ему…» Можно лишь догадываться, какие чувства двигали Леонардо к написанию этой картины: рычащий лев – герцог Валентино; кающийся отшельник – это Он!..
**** **** ****
Продолжение военной компании герцогом Валентино было запланировано на осень 1503-го года. Он собирался присоединить к Церковной Области Флорентийскую Республику. Всю весну и больше половины лета Леонардо посвятил, помимо картины Св. Иерониму, новым видам вооружения; причём не только сухопутным, но и воздушным. Его не покидала идея создать паровой двигатель, и он примерял его на возможность использования в конструкции летательного аппарата с вертикальным взлётом и в конструкции крыльев пароплана в качестве ускорителя горизонтального полёта. Пополнял он свои знания и в архитектуре древних римлян, изучая строения Римского Форума и Пантеона; акведуки и Колизей, построенные императорами Клавдием и Титом Веспасианом. Тщательно изучал на стенах Ватикана фрески художников Пентуриккьо, Ботичелли, Перуджино, Монтенья, Браманте и других… Возобновил медицинские исследования в области анатомического сечения в госпитале монастыря Сан-Спирито. Время от времени по приглашению герцога Валентино он посещал дипломатические встречи, выступая на них его советником. Видя, как увеличивается вокруг дона Чезаре Борджа количество недовольных его военной политикой, – послы французского короля Людовика XII уже не покидали стен Ватикана, требуя от римского Папы Александра VI оказать давление на его сына, желающего выступить войной против Флорентийской Республики, состоящей под протекторатом французской короны, – Леонардо не раз предупреждал его, что перенос военной кампании на осень обернётся для герцога повторной ошибкой, происшедшей с ним прошлым летом 1502-го года, когда он надолго загостил у герцога феррарского Альфонсо д’Эсте и сестры Лукреции после их свадьбы в Ферраре и чуть было не проиграл всё, что завоевал, включая собственную жизнь.
–– Неужели опыт прошлого вас ничему не научил?! – раздражался он беспечностью дона Чезаре во время одной из таких дипломатических встреч. – Вы сейчас повторяете ошибки в точности списка, сделанного с картины вашей прошлогодней жизни!.. Молодость всегда наполнена соблазнами, порождающими самоуверенность в том, что завтрашний день будет так же прекрасен, как и сегодняшний… Но это не так! Ваши враги, благодаря вашей медлительности, восстанавливают свои духовные силы и объединяются, размышляя, как уничтожить вас! А вы ведёте себя, – и я не узнаю вас – как праздный безумец!
–– Я благодарен тебе, мой милый друг, Леонардо, что ты так переживаешь за меня, – остался герцог Валентино безучастным к его предостережению. – Но думаю: ты преувеличиваешь возможности моих сегодняшних врагов. Флорентийский Совет Десяти никогда не объединится с Людовиком XII, чтобы одним войском выступить против меня. Итальянцы и французы в этом союзе против Рима – вещь несовместимая!
–– Вы, ваша Светлость, полагаете, что я не политик и не могу предвидеть! – удручённо пытался Леонардо вразумить герцога.– Я убедился, в особенности сегодня, что на дипломатических встречах я вам в большей степени нужен не как советник, а как пугающий символ с позёрством силы и научной находчивости в военных изобретениях, способный также на душевное за вас переживание, которое, как я вижу, вам очень нравится!.. Но, ваша Светлость, скажу вам, как однажды вы сказали мне: я знаю то, чего не знаете вы…
–– Чего не знаю я?! – вскинул брови герцог Валентино.
–– Закона чередования!
–– Что это значит?!
–– Это значит, что одна и та же формула не действенна для всех математических решений! – с досадой ответил Леонардо. – Другими словами, если говорить упрощённо: то, следуя днём по извилистой дороге, пролегающей по краю пропасти, вы видите все её изгибы и избегаете падения в пропасть, но нельзя то же самое сделать ночью, не взяв предусмотрительно с собой фонарей: вы рискуете сорваться с края обрыва и погибнуть! Ваша самоуверенность, герцог, – это ваша ночь!
–– Ты полагаешь, что флорентинцы и французы могут придумать нечто такое, что может сокрушить меня?
–– Изобретательская способность человеческого разума бесконечна во всех сферах его деятельности! – коротко ответил Леонардо.
Герцог Валентино после этих слов задумался. Однако, как позже показало время и события, ненадолго. Он вновь продолжил увеселительные вечера со «святыми моммолами», переходящие из застольных торжеств в ночные оргии. Леонардо в них больше не участвовал. Он удалился от герцога, занявшись наукой и живописью. Накануне его друг Пьетро Перуджино принёс ему несколько работ – набросков женского портрета одной патрицианки – его ученика Рафаэля Санти, и Леонардо вспомнил этого юношу с милым лицом, приветливой улыбкой и добрыми глазами, приходившего к нему в мастерскую. Работы молодого урбинского художника восхитили его; перед глазами встал облик нерешительного Рафаэля, желавшего что-то ему сказать, но письмо, принесённое почтовым курьером от герцога Валентино, оборвало его на полуслове.
–– А ведь он, видимо, желал попросить меня о том, чтобы я взял его к себе в ученики, – задумчиво, вслух, высказал Леонардо свою догадку.
–– Да, он очень уважительно относится к вам, мессере Леонардо, – согласился Пьетро Перуджино. – И с горечью отзывался о том, что осенью прошлого года досадные события помешали ему стать вашим учеником!
–– Ему не о чём сожалеть, – с глубоким удовлетворением вздохнул Леонардо, – у него достойный учитель! Но я хотел бы его видеть! У меня есть неоконченная картина Св. Анны и Св. Девы Марии, заказанная мне во Флоренции монахами-сервитами из монастыря Санта-Мария дель Аннунциата, и я хочу показать её ему, потому что вижу, с какой нежностью он относится к женской красоте… Приведи его ко мне, Пьетро!
–– С удовольствием! – ответил ему улыбкой Перуджино.
К сожалению, и это свидание Леонардо с Рафаэлем Санти, увы, не состоялось. Утром 5-го августа, когда должна была состояться их встреча, к Леонардо прибежал секретарь герцога Валентино и передал ему, что герцог немедленно просит прибыть его в Ватикан.
–– Из Флоренции к нему на переговоры прибыл посол Совета Десяти, сеньор Франческо Веттора, – впопыхах заявил секретарь-летописец Агапито. – Посол уверяет герцога, что знает вас, мессере Леонардо, через вашего друга комиссария флорентийской Синьории, сеньора Пьеро Мартелли, и тоже присоединяется к просьбе Его Светлости, чтобы вы присутствовали на дипломатической встрече!
Леонардо ничего не оставалось делать, как собраться и идти за ним. Для Пьетро Перуджино и его ученика Рафаэля Санти он оставил извинительную записку у камеррария гостиничного двора.
Август, в отличие от двух предыдущих летних месяцев, выдался сухим и солнечным. Из-за проливных дождей в июне и июле из берегов вышли Понтийские болота, и в Риме разразилась эпидемия гнилой понтийской лихорадки – малярии. Людей на улице, несмотря на замечательную солнечную погоду, почти не было, город как будто вымер. Леонардо и Агапито шли быстрым шагом.
