Глядя на них и подвергаясь какому-то невероятно тёплому чувству, музыканты, приставив флейты к губам, снова заиграли трогательную мелодию любви…
**** **** ****
А на следующий день Леонардо попрощался с моной Лизой, учениками и друзьями и, покинув Флоренцию, отправился на встречу с герцогом Валентино в Умбрию. Накануне он получил письмо от герцога прибыть в город Терни, чтобы вместе с ним войти торжественным маршем в Рим. Леонардо немного запоздал прибыть в условленное место. Гонфалоньера Римской Церкви там уже не оказалось. В Терни он нашёл оставленный для него герцогом отряд кондотьеров-телохранителей, с которым Леонардо сразу же бросился его догонять. Утром 7-го марта гонфалоньер-Капитан церковных войск и Знаменосец Римской Католической Церкви дон Чезаре Борджа, герцог Валентино, торжественным эскортом вошёл в Рим по древнеримской дороге Вио-Лабикана через ворота Маджоре. Леонардо ехал верхом на коне в свите главного церемонемейстера герцога, немца Иоганна Бурхарда. Он ехал в конце процессии позади герольдов, самого герцога Валентино и его капеллы главнокомандующих капитанов во главе с синьором Бартоломео Капраника, торжественно державшим остриём вверх, над головой герцога, его позолоченный меч Знаменосца Римской Церкви, на котором были выгравированы эпитафия богини Верности и триумфаторский девиз Юлия Цезаря, вернувшегося после победы над германскими племенами варваров: «Верность сильнее оружия – или Цезарь, или ничто».
У Маджорских ворот эскорт герцога приостановился из-за бесчисленной толпы встречавших его горожан. Выставленные среди народа герольды римского Папы и его кардинальской Апостолической Курии выкрикивали прославление входящему в Рим Знаменосцу Церкви, и люди дружно подхватывали их; слышались также выкрики горожан о желании увидеть слетающие с копыт его коня золотую и серебряную подковы. Герцог Валентино не торопился развлечь народ ставшим у всех жителей Италии сверх популярным зрелищем. Он неторопливо ехал по улицам города и тянул время, давая возможность нетерпению горожан довести их желание до исступления. На площади перед Траяновым Форумом он остановил коня и поднял его на дыбы, показывая тем самым Леонардо о начале придуманного им зрелища, чтобы мастер начал его, а он завершил. Герольды протрубили в трубы, и несколько кондотьеров поскакали вдоль толпы, расчищая место для будущего представления. Взгляд Леонардо упал на одного римского горожанина средних лет в обветшалой одежде и доспехах под багряным плащом, говорившим о том, что ещё совсем недавно он был солдатом церковного войска римского гонфалоньера; он опирался на деревянный костыль, его левая нога была обмотана каким-то грязным тряпьём. Верховые кондотьеры бережно обошли его, оттеснив толпу к краю площади, а он остался стоять на месте, пристально и скорбно глядя на герцога Валентино. Его лицо показалось Леонардо, как ни странно, знакомым.
–– Кто этот калека?! – спросил он у сопровождавшего его герцогского оруженосца Августо.
–– Вы не помните, кто поставил подножку вашему ученику? – в свою очередь вопросом усмехнулся оруженосец.
–– Какую подножку?
–– В селе Ваприо, когда для встречи с вами туда инкогнито приехал герцог Валентино.
Леонардо вспомнил, как один из кондотьеров герцога поставил подножку Андреа Салаино, бросившемуся к нему со слезами взять его с собой.
–– По вашему выражению в глазах, мессере Леонардо, вижу, что вы вспомнили тот неприятный случай! – опять усмехнулся Августо.
–– Да, – подтвердил Леонардо.
–– Так вот он и есть тот самый кондотьер, поставивший вашему ученику подножку!.. Его зовут Баттисто Вилланис! Он был лучшим арбалетчиком в отряде телохранителей герцога Валентино и одним из самых преданных ему солдат, но из-за того неприглядного поступка, когда он мальчику поставил подножку, герцог приказал отрубить ему полступни, чтобы другим солдатам неповадно было совершать подобные мерзости!
Леонардо вспомнил, как он обещал этому кондотьеру расправиться с ним, если их пути пересекутся, но, услышав рассказ Августо, он почувствовал себя подавленным. В его сердце шевельнулось сострадание к этому искалеченному солдату.
–– Герцог наказал его более жестоко, чем я мог бы это сделать, – тихо проговорил он и, пришпорив коня, иноходью, боком, выехал на середину площади.
Трубы герольдов по жесту герцога Валентино замолчали, толпа притихла, калека-кондотьер Баттисто Вилланис, опираясь на костыль, угрюмо, исподлобья, смотрел на Леонардо, так и не сойдя со своего места. Мастер заставил коня несколько раз обойти вокруг него, гарцуя, потом встать на дыбы и сбросить серебряную подкову. Она угодила в грудь бывшего кондотьера, заставив его покачнуться и отвлечься от угрюмого созерцания танцующего перед ним коня с восседавшим на нём исполинским седоком. Подкова со звоном ударилась о медный нагрудник его обветшалых доспехов и упала к его ногам. Он поднял её, и толпа горожан взорвалась ликующими криками. Леонардо удалился с площади, а на его место выехал герцог Валентино. В отличие от одноцветной чёрной одежды мастера, он блистал великолепием своих доспехов, украшенных не только ювелирной отделкой на них геральдических отличий его знатного рода, но и перьями розовых ибисов, вставленных в его позолоченный шлем и наплечники, сделанных для него ювелирным мастером Соломоне да Сессо, изготовившим также для него и позолоченный триумфальный меч Знаменосца Римской Церкви; этот ювелирный мастер, как и Леонардо, ехал в его свите.
Трубы герольдов опять пронзительно протрубили «Внимание», и горожане на площади умолкли. Герцог Валентино плавно, как и Леонардо, повёл коня иноходью, то поднимая его на дыбы, то заставляя его кланяться перед народом; толпа, видя, как его конь припадает на правую ногу, вытягивая вперёд левую, приходила в восторг.
–– Золотой и серебряной подковы! – вновь стало раздаваться из людского шума.
Герцог Валентино, пришпорив коня, поднял его на дыбы и, удерживая в таком гарцующем положении на двух задних ногах, повёл его вдоль линии народа, заставляя его при этом сбрасывать с копыт передних ног золотую и серебряную подковы. Людская толпа, видя их драгоценный блеск, пришла в невообразимое смятение и разразилась настоящим гвалтом иступлённых криков, и, если бы не сдерживающие людей берровьеры городской джустиции, они ринулись бы вперёд и сорвали с коня не только его подковы, но и разнесли бы его по клочкам вместе с его знатным седоком. Первая, золотая, подкова полетела в калеку-кондотьера Баттисто Вилланиса; вторая, серебряная, – в толпу. Шум достиг такого апогея, что сквозь него едва слышались зазвучавшие трубы герольдов, возвещавшие продолжение триумфального шествия гонфалоньер-Капитана и Знаменосца Римской Церкви. В людской толпе началась драка из-за серебряной подковы, и герцогу Валентино пришлось отдать приказ кондотьерам, чтобы они успокоили дерущихся. А бывший солдат отряда телохранителей герцога, калека Баттисто Вилланис, не сводил изумлённых глаз с Леонардо, понимая, что если бы не он, то ни серебряной подковы с копыт его коня, ни тем более золотой подковы от коня его бывшего хозяина ему ни за что бы ни перепало. Он смотрел и не сводил с него взгляда до тех пор, пока мастер не скрылся из виду.
А триумфальное шествие Знаменосца Римской Церкви и его церковного войска между тем продолжило своё движение по улицам Рима. Миновав Пантеон, площадь Навоне и мост Сант-Анжело, процессия неторопливо свернула на улицу Деи Коронари и направилась к воротам Ватикана; здесь, на площади перед собором Св. Петра, торжественную процессию встречала кардинальская Апостолическая Курия во главе с Его Святейшеством, Первосвященником Римской Католической Церкви, римским Папой Александром VI Борджа. В блистающем плувиале и такой же тиаре, возвышающейся на голове, расшитых золотом и украшенных драгоценными камнями, Папа взволнованно переминался с ноги на ногу, держа в руках багряную подушечку с лежащей на ней Золотой Розой – высшей наградой церкви, даруемой ею лучшим её приверженцам. Герцог Валентино по достоинству оценил дипломатический шаг семидесятилетнего отца, увидев за его спиной кураторов маджонского заговора: кардинала Монреале и кардинала Паоло. Спешившись с коня, он снял шлем гонфалоньер-Капитана, надев вместо него герцогский берет с изображением Голубя Духа Святого, расшитого жемчугом, и затем подошёл к Папе в торжественном окружении оруженосцев, державших по бокам него щиты с надписью «Щит Римской Церкви»; снял берет и, упав на колени, поцеловал рубиновые кресты на его туфлях. Обвислые щёки Александра VI затряслись от самовлюблённого величия, а в глазах забрезжила серая унылость лицемерной приветливости.
