– Да как сказать, – неопределенно махнул рукой Лукоян. – В наших краях понастроили немало церквей. А еще новокрещенным чувашам обещали какие-то облегчения…
Возможно, разговор продолжился бы и дальше, но тут к солдатам подошел другой фельдфебель, их непосредственный командир.
– Эй, инородцы, вы что тут разболтались! – прикрикнул он на них по-русски, добавив еще несколько непереводимых на чувашский язык слов. – Забыли, что кашу без огня не сваришь? Или ждете, когда оголодавшие солдаты побьют вас? – Затем обратился к Сентиеру: – Прости, земеля, но нам надобно работать. Позже, когда ребята освободятся, наговоритесь вволю.
Сентиер на следующий день снова встретился с земляками. И теперь они, точно, наговорились вдоволь. К тому же Лукоян с Михаилом пригласили на встречу еще несколько чувашских солдат. Все они обещались быть вместе, держаться друг за друга крепко, если получится вернуться с войны, продолжить близкие отношения и на родине.
А война не просто расширялась, она становилась все напряженней и кровопролитней. Обе противоборствующие стороны начали чувствовать приближение зимы. Конечно, она здесь не как в северной или даже центральной России, не станет испытывать людей жгучими морозами. Только постоянные то снег, то дождь, соответственно сырой и промозглый воздух да слякоть могут быть даже хуже, чем крепкие морозы. Уже трудно стало передвигаться по местности и пешим, и верхом. К тому же в последних боях и русские, и турки с татарами потеряли много людей. Правда, до русских доходили слухи, что в Крыму сейчас не все ладно. Будто бы татары и ногайцы крепко перессорились между собой. Видимо, сказалось долгое отсутствие на полуострове хана. Там в то время заправлял делами Каплан-Гирей, при Крым-Гирее получивший титул нурэддина – третьего по значимости человека в государстве. Сам Крым-Гирей будто бы находился далеко от Бахчисарая. Говорили, что в одном из боев близ Дуная он был ранен и, не имея возможности передвигаться, лечился там чуть ли не подпольно. Позже распространились слухи, что он скончался. Как бы ни было, пока хан отсутствовал, между протурецкими татарами и прорусскими ногайцами начали возникать конфликт за конфликтом. К тому же на полуострове свирепствовала чума, которая, кстати, унесла жизнь второго после Крым-Гирея человека Девлет-Гирея. Вот и стал ханом Каплан… Как раз в день его возвращения с линии фронта, где он инспектировал свои войска, ногайцы, решившие уйти из Крыма, приближались к Перекопу.
– Куда это вы навострились? Почему покидаете нас? – попытался их остановить новоявленный хан.
– Хватит попусту кровь проливать, – ответили ногайцы. – Пусть султан Мустафа Третий сам за себя воюет. А мы вернемся обратно в степи, хоть так сохраним свой народ.
Каплан-Гирей не стал их задерживать. Да и как бы он это сделал со своим немногочисленным отрядом, ведь силы были явно неравные. Однако этот случай обошелся ему очень дорого. В Бахчисарае младший брат Селим-Гирей встретил его весьма странно. А когда братья вышли поговорить в придворный сад, младший вдруг бросил на плечо старшего черный платок.
– Султан тебе запретил быть ханом, во главе Крыма теперь я! – заявил он.
…И все же турки и татары воевали крепко. Нельзя сказать, что русские в боях выглядели совсем уж слабо, но и викторий, которые можно было бы называть успехом, не добились. Если и были небольшие победы, то их совершили лишь войска Румянцева. А армия генерал-аншефа Панина полностью завязла близ Бендер. Крепость была окружена со всех сторон, только внутрь русские никак не могли попасть. Пытались даже совершить подкоп и взорвать крепостные ворота, ежедневно проводили артиллерийские обстрелы, стремясь ослабить дух осажденных турок. Однако и из крепости в ответ пуляли по русским не слабо. И в ставшей обыденной перестрелке русские теряли ежедневно по полроты личного состава. А дни набирались в недели, недели – в месяцы… Только с наступлением осени Панин, наконец, сподобился на решительный штурм. Тянуть больше уже было никак нельзя. В траншеях стояла слякоть, многие солдаты из-за сырости начали болеть. Да еще однажды защитники крепости во главе с пашой Абдул-Джалиль-заде совершили неожиданную вылазку и за каких-то полчаса порубили несколько русских рот. Пока офицеры Панина опомнились и организовали отпор, неприятеля и след простыл. Не прошло и четверти часа после закрытия крепостных ворот за турками, как на стене показался человек в халате и тюрбане из зеленого шелка. Это был сам паша Абдул, успевший переодеться.
– Эй, урусы! Где ваш командующий граф Панин? – зычно крикнул он, довольно сносно выговаривая русские слова.
Граф в это время пил чай в своей палатке. Была у него такая привычка: когда настроение ухудшалось, он садился за чайный столик. А настроению его в тот день было от чего портиться. Столько солдат погибло! Просто так, ни с того, ни с сего. А еще сколько офицеров! В том числе инженер-генерал Лебель, специалист по подземным подкопам. Это ведь он надумал взорвать крепостные ворота. И вот его не стало. Главное же, на этот раз Панин понимал, что в происшедшем есть и его вина. С утра он решил немного подзадорить пашу и сообщил ему и его янычарам о том, что фельдмаршал Румянцев взял крепость Кагул, при этом сильно побил турок. Как показала вылазка янычаров, паша действительно рассерчал не на шутку и даже больше…
Когда Панину доложили, что Абдул-Джалиль-заде приглашает его на переговоры, граф не стал долго раздумывать. Одевшись, подражая паше, в серебристый шлафрок-халат и напялив на голову французский колпак, он приблизился к крепостной стене. Тут его на всякий случай со всех сторон прикрыли собой солдаты. Паша начал разговор с русским графом на немецком языке. Что и понятно. Турция с давних пор дружила с Австрией, потому Абдул-Джалиль-заде, как все образованные турки, немецким владел неплохо.
– Граф! Ты больше не зли меня рассказами о победах других, – крикнул паша громко, чтобы его слышали и другие русские офицеры. – Попробуй сам взять нашу крепость, вот тогда и хвались, коли будет чем. Только у тебя ничего не выйдет, ибо мне помогает всесильный Аллах. Запомни это! А теперь скройся с глаз моих, иначе мои янычары могут тебя нечаянно пристрелить. Их презрение и ненависть к тебе даже я не смогу сдержать.
Панину что оставалось делать? Пришлось последовать совету паши. Пуля – дура, она не разбирает, рядовой окажется на ее пути или генерал. Так-то оно так, но выходка паши разозлила генерал-аншефа чуть ли не до бешенства. Куда только подевалась теперь его осторожность – он с этого дня начал по-настоящему готовиться к решительному штурму Бендер. Не зря же говорят, не буди лиха, пока оно тихо. Панин приказал дорыть до крепостных ворот подземный тоннель, спланированный инженер-генералом Лебелем. Когда работу завершили, велел уложить под ворота аж четыреста пудов пороха. Тем временем гренадеры перекинули поближе к крепостным стенам, к месту предполагаемого взрыва, штурмовые лестницы. И вот подготовка завершилась. Ранним утром раздался мощнейший взрыв на месте стыка ворот с крепостной стеной. Удивительно, ворота при этом устояли. Правда, лопнули петли и одна половина скособочилась-таки. Зато обрушилась значительная часть стены. Только Панин уже не стал разбираться, что и как, приказал трубить штурм.
Для прохода в крепость большими силами образовавшегося проема было недостаточно. Потому русские в разных местах начали забираться на стены по лестницам. Турки поливали их сверху свинцовым дождем. Многие русские солдаты падали оземь, так и не достигнув верха. Чтобы как-то ослабить сопротивление турок, Панин приказал команде артиллеристов полковника Ефима Кутейникова обстреливать крепость беспрерывно. Команда эта в основном состояла из казаков и считалась самой боеспособной. Полковник немного понаблюдал за ходом сражения и подозвал к себе хорунжего Пугачева, дал ему отдельный приказ:
– Ты со своими канонирами немедленно продвинься ближе к воротам и обрушь их обстрелом прямой наводкой.
