– Все это хорошо. Но, я полагаю, мы сейчас должны наметить главную цель военной кампании. Воевать без главной цели – это попусту лить кровь и терпеть расходы.

Генералы мгновенно замолкли, все обернулись к Панину. Видно, посчитали, что реагировать на замечание графа должен именно он. Между тем действительный тайный советник с ответом не торопился, попытался сначала все пораскинуть в уме. «Орлов вряд ли высказался от своего имени, – подумал он. – Могло статься, что он это же самое изложил сначала императрице и получил от нее добро задать вопрос мне. Вот бестия. Впрочем, в его словах есть смысл».

– А цель войны, я полагаю, в завершении ее как можно скорее, – высказал, наконец, Панин.

– Завершить викторией, – добавил вице-канцлер Голицын.

Орлов криво усмехнулся. По всему, сейчас едко уколет всех. Похоже, он готовился к этому заседанию основательно. И не мудрено. В последнее время при дворе заметили, что императрица стала относиться к графу весьма прохладно. Понятное дело, ему надобно показать себя незаменимым деятелем в решении важных государственных задач.

– Виктория – это просто виктория, – произнес Орлов с некоторой надменностью. – А я спрашивал о цели войны. Сие означает, что нам надобно уже сейчас продумать, какую выгоду мы заимеем после виктории над турками и их союзниками и какую внешнюю политику станем вести в дальнейшем.

Генерал-аншеф Петр Иванович Панин понял, что в этой заранее продуманной Орловым перепалке его брату Никите не победить, и поспешил перевести разговор на более знакомые, сугубо военные дела. В них-то уж графу никак не блеснуть. Завели речь о конкретных делах, связанных с ведением войны. Войска разделили на три армии: Первую действующую, которая непосредственно должна была сражаться с турками, Вторую оборонительную, призванную охранять остальные рубежи страны, и Третью передвижную. Екатерина попросила назначить командующих этими войсками, но заранее предупредила:

– Назначить командующим действующей армией я рекомендую Голицына. Понимаю, что вы в большинстве за Салтыкова. Разумеется, Петр Семенович опытный генерал, не раз блиставший своими умелыми действиями. Но он уже довольно в возрасте, пусть останется в Москве и следит там за порядком.

Что оставалось делать Совету, пришлось согласиться с мнением женщины, которая «не шибко сильна» в военном деле. Оборонительные войска доверили генерал-аншефу Румянцеву. Петр Панин хотел было возразить против такого назначения, но передумал, ограничился недовольным вздохом. Что поделаешь, против воли императрицы не попрешь. Нет, он нисколько не против Румянцева, скорее наоборот. Только ведь большой наступательный опыт генерала в оборонительных войсках не применишь.

Затем перешли к обсуждению окружения Крыма. Мысль, конечно, была отменная, только вот у России в Черном море пока кораблей раз, два и обчелся.

– Вот ежели бы турок ужалить сзади, со стороны Средиземного моря, – мечтательно произнес Орлов. – Что бы стал делать султан, почувствовав огонь под задом?

– Да уж… Жаль, что этой мечте пока не сбыться, – вздохнул князь Вяземский.

Внимательно прислушивающаяся к разговору мужчин Екатерина наивно спросила:

– Почему не сбыться, князь?

– Потому как у нас нет флота, способного ходить в такую даль. Туда же надобно пробираться, огибая всю Гейропу.

Некоторые члены Государственного Совета с Вяземским не согласились. Они напомнили, что русские купцы давно проторили дорогу в Средиземное море. Они в одну только Грецию поставляли мастерам скорняжных дел десятки тысяч собольих шкур и прочей ценной пушнины. И все по воде. Как бы ни было, мысль неожиданно ударить турок сзади понравилась всем. Все горячо стали обсуждать, есть ли возможности осуществить такой замысел.

– Господа вельможи, все же давайте не забывать о главном, – остудила их Екатерина. – Граф Григорий Орлов начал разговор о цели войны. Итак, к какому заключению мы пришли? До каких пор нам продолжать ее? И какую пользу нам должна принести ее завершение?

Еще немного обсудив, Совет решил, что если война завершится в пользу России, султана следует обязать, чтобы он далее не препятствовал хождению по Черному морю российских кораблей. Еще раз и навсегда определить и закрепить границу между Турцией и Польшей, чтобы дружественной России стране с юга больше никто не угрожал.

Объявив о своем решении, члены Совета замолкли, и все повернулись в сторону императрицы, ожидая, что она скажет. А Екатерина не торопилась с резюме, раскрыла табакерку, достала из нее щепотку табака, понюхала, чихнула с большим удовольствием.

– Очень верная мысль, – заговорила она, наконец. – Сие будет исполнением мечты Великого Петра Первого. На Балтике мы давно уже ходим свободно. Пусть в ближайшее время станет так же и на Черном море. Российские корабли должны бороздить его воды, не остерегаясь никого и ничего. А на морских берегах должны быть наши порты и пристани. Пусть русские купцы через них наладят торговлю со всем миром.

Членам Совета слова императрицы явно пришлись по душе. Лишь братья Панины остудили их напоминанием:

– Ежели дела обернутся таким образом, Турции сие зело не понравится, – сказал Никита Иванович.

– Да и их европейские друзья постараются вставить нам палки в колеса, – добавил Петр Иванович.

Генералы промолчали. Да и чем тут возразишь. Только бывший гетман Разумовский, воспользовавшись моментом, напомнил о своей давней мечте:

– Турки, разумеется, не согласятся с этим. Но на Черном море пока хозяева не токмо они. Есть еще Крымское ханство. Нам следует оторвать его от Стамбула, пусть крымские татары создадут свое, независимое от турок государство. Тогда нам на первое время хватит и крымского побережья, чтобы обосноваться на Черном море.

Екатерина понюхала еще щепотку табака, громко чихнула дважды, обвела взглядом каждого члена Государственного Совета.

– Ну, разошлись все. Пора приступить к работе, – сказала затем, закрывая заседание. То ли согласилась она с последним предложением, то ли пропустила мимо ушей – никто ничего так и не понял.

В последнее время Сентиер, будучи в карауле, на пост по охране покоев императрицы все попадал в ночное время. Но через день после совещания Государственного Совета, когда он попал в очередной наряд, его поставили в дневную смену. Как раз в момент смены часовых во дворец неожиданно и, как всегда, вихрем ворвался одноглазый Потемкин. Разводящий приказал немедленно пропустить его к императрице. А Сентиеру что… Между тем «Циклоп» так торопился, что не успел затворить за собой дверь как следует, и Сентиер, нисколько не желая подсматривать, в течение какого-то времени успел увидеть и услышать, что происходило внутри. Императрица вышла навстречу камергеру прямо в переднюю и приблизилась к нему лицом к лицу.

– Матушка, я прибыл к тебе по очень и очень важному для себя вопросу, – дрожащим от волнения голосом произнес Потемкин. – Отправь меня, пожалуйста, воевать с турками.

Екатерина постояла молча, глядя ему в глаза. Затем произнесла торжественно-нежно:

– Хорошо, я благословляю тебя на это ратное дело.

И, встав на цыпочки, обняла Потемкина, своими беленькими ручками погладила его по щекам и смачно, как показалось Сентиеру, даже с вожделением поцеловала прямо в губы.

Сентиер, стараясь все сделать тихо, прикрыл дверь.

Позже Лобанов рассказал, что камергер ушел из дворца лишь ближе к утру. Екатерина проводила его до самого выхода.

6

Медведев в сержантах походил недолго. Однажды командир полка сообщил ему очередную неожиданную новость: оказывается, по хотению самой императрицы Сентиеру присвоен чин фельдфебеля. Через несколько дней, после получения мундира унтер-офицера, его снова включили в охраняющий царский дворец караул на прежний пост. На этот раз он недолго простоял у входа в будуары императрицы, вскоре она пригласила его к себе и не отпустила до самого рассвета…

– Медведь, я бы тебе присвоила и чин обер-офицера, – сказала она на прощание. – Но ты не дворянин. Все же помни: чин военнослужащего лейб-гвардии на две ступени выше, чем в обычных войсках.