Сбиваясь и запинаясь, я постарался описать учёному преследовавшее меня создание. Образ девочки никак не желал складываться. Из подсознания постоянно всплывали картины ужасно изуродованного тела, мешая сосредоточиться. Сомнологу, впрочем, хватило и этого, чтобы сделать какие-то выводы. Он слушал, скользя взглядом по книжным полкам и постукивая себя по подбородку сложенными вместе указательными пальцами.

– Повторяющиеся кошмары, – проговорил старик, когда я закончил. – Это не такая уж редкость. Чаще они, конечно, встречаются у детей, но бывает, что и взрослые страдают них. Обычное, в общем-то, дело. А вот то, что связывают их не события и не декорации, а некий персонаж – это уже более любопытно. Тут есть о чём поразмыслить.

Я кивнул головой:

– Я очень устал от этого всего. От неё устал. Как будто преследует меня…

– Ну, ну… – Ефим Маркович, не удержавшись, улыбнулся. – Давайте не будем мистифицировать происходящее. Скажите лучше, эта фигура, ваша преследовательница, она в каждом сновидении появляется? Неизменно, из раза в раз?

Я снова кивнул.

– На самом деле, сперва никакой девочки не было. В первые дни я видел расплывчатые разноцветные пятна: зелёное, жёлтое, белое… Больше всего обычно было зелёного. Слышались какие-то звуки, которые никак не получалось определить. А потом в одном из ярких пятен появлялась червоточина. Иссиня-чёрное пятно, из которого вырастала огромная клякса. Она вбирала в себя яркие цвета, как будто отравляла их или пачкала. Потом появлялись звуки: невнятное бормотание, стоны, хриплое дыхание. И я просыпался.

Ефим Маркович, внимательно слушавший рассказ о том, как развивались мои кошмары, мелко покивал головой и поправил очки, сползшие на кончик носа.

– Любопытно, очень даже, да. Скажите, Виктор, с чем у вас ассоциируется зелёный цвет?

Я пожал плечами:

– С летом? Травой? Деревьями?

– Хм, хм… – он опять пригладил редкие мягкие волосы и вернулся к первоначальной теме: – А потом из так называемой «кляксы» появилась она?

– Да… – я содрогнулся. – Поначалу просто мелькала на периферии. Среди деревьев, далеко впереди на дорожке появлялась. Я даже разглядеть не успевал её толком, сразу просыпался. А однажды она…

Я едва не сказал старику, что она приблизилась ко мне, но это было бы неверно. Она скорее позволила мне приблизиться. Вновь появившись на краю видимой части тропы, она застыла там, глядя прямо перед собой, словно не замечая меня. Такая же, как и всегда до и после: тёмные шорты, белая майка, нелепый красный платок на шее – не иначе, дань подростковому кокетству. Постриженные под каре волосы обрамляли лицо, вот только черты его разглядеть никак не удавалось, они всё время расплывались, будто были не в фокусе.

Я подошёл к ней медленно, чувствуя чудовищную неправильность в том, что она стоит посреди леса. Даже приняв человеческий облик, она была червоточиной в ярких пезажах: слишком чужая, лишняя. От неё воняло чем-то неприятным, вроде болотной тины. Или мокрым трухлявым деревом, внезапно всплывшим со дна водоёма. Не совсем так, как может пахнуть долго лежавшая на солнцепёке дохлятина, но довольно похоже. С каждым шагом мне становилось всё сложнее идти. Как будто я пробирался через густой кисель. Воздух дрожал, как бывает над раскалённым асфальтом летними днями. Деревья искривлялись, переплетаясь друг с другом и завязываясь в невообразимые узлы…

Видимо, я вновь надолго замолчал, потому что Ефим Маркович, несмотря на свою тактичность, поинтересовался:

– И когда вы подошли? В тот самый первый раз.

Я ответил, крепко растерев лицо ладонями:

– Когда я подошёл, она улыбнулась, и… – меня передёрнуло. – И у неё изо рта выползло какое-то насекомое. И я проснулся. Опять.

Ефим Маркович помолчал некоторое время, покачивая ногой, закинутой на ногу. Его пальцы нервно пробежались по карманам, словно пытаясь отыскать припрятанную в одном из них пачку сигарет, а потом легли на колено, сцепившись в замок. При этом он, не отрываясь, следил, как медленно кружатся пылинки в полосе света, падавшей из окна. Пока я рассказывал, небо, на выходе из метро встретившее меня хмурыми свинцовыми тучами, очистилось, и стало заметно светлее. Я отметил, что этой зимой, злой и снежной, удивительно быстро менялась погода. У меня на душе тоже полегчало, словно я сбросил какой-то груз с плеч. Дышать стало проще.

– Очень любопытная эволюция, – пробормотал, наконец, доктор. – Саша, выходит, не ошибся, что у вас происходит что-то особенное.

Я грустно усмехнулся, глядя на него, и он продолжил, в ответ постаравшись улыбнуться ободряюще:

– Вы говорили, что в последнее время всё стало хуже, да?

Я поёрзал в кресле.

– Вы меня разбудили… Насколько я понимаю, ваш звонок прервал сон. И он был… Хуже, чем предыдущие… Хотя они все мерзкие и страшные.

Ефим Маркович снова кивнул, изображая внимание, а у меня мурашки побежали по спине, едва я припомнил всё, что пережил накануне. Снова накатила тошнота, онемели пальцы, а на лбу выступил липкий холодный пот.

– Виктор? – старик протянул ко мне руку, но замер в неловкой позе. – Что с вами? Вы в порядке? Может, воды?

Последнее слово ещё раз всколыхнуло воспоминания, и меня замутило сильнее. Во рту появился привкус влаги, вонючей, липкой, цветущей… Я замахал руками, показывая, что сейчас приду в норму.

– Простите… – прохрипел я. – Простите…

– Если вам тяжело об этом говорить, то…

Я снова поднял вверх раскрытые ладони и покачал ими из стороны в сторону, прервав старика. Медленно, то и дело останавливаясь, мне удалось коротко пересказать сон, в котором ледяные пальцы монстра смыкались на моей икре, а вода бурным потоком текла в глотку, заполняя лёгкие.

На этот раз старик слушал меня, не перебивая и не задавая уточняющих вопросов, за что я был ему безмерно благодарен. Даже когда я закончил и некоторое время сидел, вцепившись в подлокотники кресла, он продолжал молчать.

– Вот и всё. А потом вы мне позвонили, и я проснулся.

Некоторое время сомнолог сидел, поглаживая свою седую шевелюру. Его пальцы вновь обследовали карманы, прежде чем взяться за это занятие.

– Мне кажется, что вы рассказали мне не всё, – произнёс он наконец. – Ваше состояние, простите уж за прямоту, говорит об этом достаточно ясно, тем более, для специалиста.

Настал мой черёд надолго замолчать. Мы подошли вплотную к тому моменту, который страшил меня больше всего. Одно дело рассказать врачу о своих ночных кошмарах, даже о тёмной девчонке, шествовавшей за мной следом от одного сновидения к другому. И совсем другое – поведать, как я блевал на пол комнаты речной водой, невесть откуда взявшейся в желудке и лёгких. Если до этого он ещё слушал меня, то после такой байки наверняка отправит к специалистам другого профиля. А если я окажусь в психиатрической лечебнице, то кто будет заботиться о матери? Кто будет платить сиделке и покупать дорогостоящие препараты?

Старик верно истолковал мои сомнения, проговорив мягко:

– Виктор, послушайте. Ночные кошмары, да и любые сны, часто подкидывают нам такие загадки, в которых трудно разобраться самостоятельно. А если фоном для них есть ещё и истощение, как физическое, так и эмоциональное, то сложно даже вообразить, какие шутки проделывает с нами наш мозг. Галлюцинации, видения – всё это нормально в вашей ситуации. И поверьте, я не собираюсь насильно отправлять вас в какие-то… Хм… В специализированные заведения. По крайней мере, если вы не захотите этого сами, да.

Даже несмотря на то, что мне не показалось, что доктор обманывает, собираться с духом пришлось долго. Куда дольше, чем я мог предположить. Я сидел, перебирая воспоминания о произошедшем, как бусины чёток в ладони, и занимался этим до тех пор, пока мне и самому не стало казаться слишком невероятным вчерашнее происшествие.

– Виктор… – не выдержал, наконец, старик.

И я ответил мгновенно, словно бросаясь в омут с головой:

– После того, как я проснулся, меня стошнило на пол. Речной водой. Она ещё так воняла, знаете, как когда реки цветут. Как во сне.