Ефим Маркович открыл дверь сразу же после звонка, словно ждал, положив тонкие пальцы на собачку замка, но впускать в квартиру сразу не стал. Сперва он, загородив проход своим тощим телом, тщательно осмотрел меня, стоящего в пропахшем кошачьей мочой подъезде, дрожащего от холода и усталости. Должно быть, я являл собой довольно жалкое зрелище, потому что, снова подняв взгляд на моё лицо, доктор снял с носа узкие очки для чтения, и пробормотал, протирая их полой рубашки:

– Да уж… Теперь я понял Сашку. Проходите, раздевайтесь.

Я послушно прошёл в прихожую и стянул шапку, перчатки и шарф. Их Ефим Маркович тут же у меня отнял и, не глядя, бросил на полку над вешалками. Крутанув защёлкой на двери, он пробормотал:

– По коридору налево, – после чего скрылся в глубине квартиры.

Район, где жил специалист по расстройствам сна, словно застыл где-то в середине семидесятых годов. Просторные улицы, обрамлённые кривыми деревьями, почерневшими от влаги и холода, и сталинки, бывшие коммуналки, выкрашенные в вызывавший ассоциации с больницей грязно-жёлтый цвет. Некоторые из них были расселены, и таращились на заваленные пивными бутылками скверы пустыми глазницами выбитых окон. На детской площадке уныло ковырялись в сером снегу грустные дети.

Я почему-то ожидал, что окажусь в старой квартире с бумажными обоями на стенах, а хозяин откроет мне, кутаясь в засаленный халат. Но я заблуждался. Ефим Маркович жил в просторно и мог похвастать недорогим, но аккуратным и со вкусом сделанным ремонтом. Мебель, кое-где носившая на себе следы бережного ремонта, бликовала чистым лаком без единой пылинки – хозяин жилища наверняка регулярно проводил влажную уборку. Разувшись, я прошёл по длинному коридору мимо кладовки и остановился. Слева от меня был ещё один, упиравшийся в кухню, коридор, в котором находились двери в туалет и ванную, а справа обнаружилась распахнутая дверь в кабинет. Припомнить, в какую сторону идти мне было сказано, я не смог, но рассудил, что беседовать он скорее всего захочет в кабинете, и повернул направо.

Огромная комната, явно рассчитанная на то, что в ней будет жить не один человек, тонула в полумраке. У наглухо зашторенного окна нашёл своё место большой стол, на котором тихонько гудел вентиляторами потёртый ноутбук, и валялись в кажущемся беспорядке бумаги и справочники. Перед столом стоял единственный на первый взгляд современный предмет в квартире: офисное кресло с высокой спинкой и блестящими пластиковыми подлокотниками. Стену слева от двери занимал стенной шкаф, полки которого заполняли, хвастающиеся корешками всех возможных видов и цветов: потёртыми бумажными, заботливо укреплёнными скотчем, зелёно-коричневыми от старости со следами вытесненных на картоне золотистых букв… впрочем, виднелись среди них и совершенно новые, глянцево блестящие. Там, где находилось свободное место между томиками, стояли разномастные безделушки. Некоторые из них смотрелись обычными дешёвыми пылесборниками, которыми в праздники откупаются друг от друга дальние родственники, другие производили впечатление дорогих и древних предметов. Хотя для старика они, похоже, имели примерно равную ценность.

Я хотел было шагнуть в вперёд, к двум креслам, стоящим как раз напротив шкафа, как мне на плечо легла похожая на птичью лапку ладонь хозяина квартиры.

– Сюда мы ещё успеем, проходите на кухню, пожалуйста.

Смутившись, я коротко кивнул и направился следом за ним в противоположную сторону. И если кабинет врача был мрачен и тёмен, то кухня разительно от него отличалась и казалась больше подходящей для румяной бабушки-хозяюшки, а не для сухощавого бодрого старичка. Маленькие аккуратные стульчики и небольшой стол, укрытый ажурными салфетками, смотрелись чужеродными и карикатурно смешными на фоне непомерно высоких потолков.

– Присаживайтесь.

Ефим Маркович кивнул на один из крохотных стульев и, подхватив со столика возле газовой плиты тарелку бутербродов, поставил её на стол.

– Ешьте.

Я присел на стульчик, оказавшийся неожиданно удобным, но к бутербродам притрагиваться не стал.

– Спасибо, но… Ефим Маркович, я же к вам по поводу кошмаров, мне нужна помощь от вас…

Старик перебил меня, одарив ещё одним взглядом поверх очков:

– А я что по-вашему делаю, молодой человек? Я вам говорю, как врач: ешьте. Считайте это началом терапии. Если бы не помогал вам бесплатно, я бы в счёт эти бутерброды включил!

Хихикнув над последней фразой, старик повернулся к плите и принялся колдовать над чайником. А я повернулся к бутербродам и с подозрением на них уставился. Запах сырокопчёной колбасы напомнил мне, что я не ел ничего с прошлого вечера. Да и потом, не отравит же меня этот респектабельный пожилой мужчина? Решившись, я подхватил с тарелки бутерброд и откусил. Хлеб был чуть лежалый, но в целом оказалось вкусно. Колбаса, приправленная незнакомыми мне специями, приятно кислила, чуть обжигая язык. Так что, когда хозяин квартиры поставил передо мной чашку крепкого чёрного чая, я доедал уже второй.

– Замечательно! – похвалил меня старик, усаживаясь напротив и прихлёбывая свою порцию напитка. – И впредь давайте условимся: какие бы кошмары вас ни мучали по ночам, вы должны есть. Страшные сны выматывают почище, чем профессиональный спорт, и эту энергию нужно восполнять! Так?

Я с готовностью кивнул. После еды мне и правда стало легче, и мир обрёл чёткость очертаний, перестав быть похожим на сплошное размытое пятно.

– Тогда пройдёмте в кабинет. Расскажете всё подробно и по порядку.

Ефим Маркович заботливо, как тяжело больного, придержал меня за локоть, провожая в кабинет. Там он раздвинул плотные шторы, впуская в мрачноватую комнату серый свет зимнего дня, и мы устроились в глубокие кресла.

– Ну-с… – старик поёрзал, усаживаясь. – Рассказывайте, как вы довели себя до нынешнего состояния.

– В общем… Несколько месяцев назад моя мама попала в больницу. Рак. Вот…

Сперва мне приходилось совершать над собой усилие, чтобы подыскивать слова, но в какой-то момент дело пошло проще, и я поведал доктору свою историю более или менее связно.

– Не так давно… Ну, то есть как. Относительно, конечно. В общем, состояние моей матери стало быстро ухудшаться. Болезнь, знаете, как будто дремала некоторое время, копила силы… А потом нанесла удар. И, понятное дело, возросли расходы. Лекарства, сиделка…

– Простите, Виктор, – перебил меня сомнолог. – Глупый вопрос, но скажите, насколько поменялся уклад вашей жизни после этого… эм… события?

– Кардинальным образом, – усмехнулся я. – Пришлось переехать обратно к ней домой, сократить расходы по максимуму. У нас не было накоплений особенных, она бухгалтером работает… работала. Я – в небольшой фирме менеджер. Ничего выдающегося, в общем.

– Угу, угу… – старик покивал седой головой и пригладил мягкие волосы. – Нагрузка на вас возросла наверняка?

– Ну, конечно.

Некоторое время мы посидели молча, после чего Ефим Маркович деликатно кашлянул и уточнил:

– Вы сами как считаете, это как-то связано с кошмарами, которые вас мучают?

Я отвёл взгляд и потёр шею вспотевшей ладонью, подбирая слова. Старик терпеливо ждал, когда я начну говорить.

– Я сам не знаю. Возможно. Но почему именно в такой форме? То есть, я могу вот что понять: летние пейзажи, которые выворачиваются наизнанку – это, очевидно, моя жизнь до маминой болезни и после неё. Работа подсознания и всё такое. Но вот…

– Виктор? – моментально насторожился Ефим Маркович. – Что «но», Виктор?

Уткнувшись лицом в ладони, я глянул на своего собеседника через разведённые пальцы и проговорил глухо, но отчётливо:

– Я не всё вам рассказал. Есть в этих снах ещё одна… Одно… Одно чудовище.

– Так-так… – Ефим Маркович всем корпусом подался вперёд. В глазах его появился азартный блеск.

– Это… Я даже не знаю, как описать. Сны различаются, но всегда в них есть… – я сглотнул, чтобы избавиться от сжавшей горло судороги и продолжил: – В каждом сне я встречаю её. Каждый раз. Так или иначе всё заканчивается… ей.