Тёмное пятно посреди цветущего рая. Невысокая худая фигурка в тёмно-синих шортах и белой маечке. Она словно попала в лес, буйно зеленеющий под тёплым солнцем, из снятого на дешёвую, слишком тёмную плёнку фильма. Её шею, как след от повешения, перечёркивал кроваво-алый платочек. Обычная девочка-подросток. Хрупкая, почти болезненно худая, нескладная. И абсолютно неподвижная.
Она стояла, всем своим видом выбиваясь из окружающей меня слащавой пасторали. Как чернильное пятно, посаженное на девственно чистую страницу. Вся словно из брызг чёрной краски, случайно попавшей на едва написанный пейзаж. У меня мигом пересохло во рту, а губы слиплись, не позволяя сказать ни слова. Я остановился.
Я хотел встретиться с ней взглядом, но в то же время боялся этого. Боялся того, что смогу прочитать в её глазах. А девчонка, совершенно не обеспокоенная моим присутствием, разглядывала носки своих кед. Руки она держала за спиной, отчего её фигура казалась ещё более худой и нелепой.
Понадеявшись, что смогу бесшумно ретироваться, я отступил. Шаг, другой, третий… Сердцебиение приходило в норму. Рациональное мышление вернулось ко мне, притащив вместе с собой жгучий стыд. Кого я испугался? Маленькой девочки?
Но даже торопливо соглашаясь с голосом разума, крепнущим с каждой секундой, я не забывал о тягучей тоске и чёрной безнадёге, волнами исходившей от девчонки. Вот что было страшно. То, что она являла собой, а не то, чем казалась.
Она вскинула голову резко, словно подслушав мою мысль. В тот самый миг, когда я решил, что оказался на безопасном расстоянии. По окружающему пейзажу пронеслась рябь, словно кто-то швырнул камень в самое сердце мироздания, как в сонный лесной прудик. Мгновение – и вокруг раскинулся босховский Ад. Уродливо искривлённые деревья. Газоны вспухли пульсирующими гнойными нарывами. Листы ватмана в моих руках рассыпались в пыль. Приятное сочетание запахов гуаши и зелени улетучилось, уступая болотной вони разложения и гнили.
Девочка в мгновение ока очутилась прямо передо мной. Преодолела разделявшее нас расстояние, не шевельнув ни единым мускулом. Её тёмные, глубокие, как болотные омуты, глаза оказались прямо напротив моих. Я замер, не решаясь дышать. Губы девчонки дрогнули в ухмылке. На её переносице появилось крохотное, похожее на маленький кровоподтёк, пятнышко.
– Нравится?.. – заговорщицки прошептала она по-детскивысоким, но чуть хрипловатым голосом. Дыхание, ледяное, будто сквозняк, дующий из затопленного подвала заброшенного дома, коснулось моего лица.
Я попытался отшатнуться, закрыться руками… но не смог. Мои ноги приросли к брусчатке, руки отяжелели и плетьми повисли вдоль тела. Сердцебиение замедлялось с каждой секундой всё больше. Меня не слушались даже глазные яблоки, и я не смог отвести взгляд, когда увидел, как бледнеют, выцветая, глаза девочки. За несколько секунд они приобрели мутно-голубой оттенок, знакомый каждому, кто видел глаза начавших уже разлагаться покойников. Пятнышко на узком лице одновременно с тем разрослось, превратившись в огромную гнилую рану. Нос провалился внутрь черепа, обернулся вязкой жижей. Губы превратились в чёрно-коричневую бахрому, едва прикрывавшую зубы.
– Тебе ведь нравится? – выдохнула она.
Я закашлялся от вони. Из глаз потекли слёзы.
– Тебе нравится…
Руки девчонки обвили мою шею. Тронутые тлением губы шевельнулись, приближаясь к моим…
*
Я проснулся мокрым от пота, комкая в руках одеяло. Острая боль разрывала голову, словно в каждое ухо вбили по раскалённому гвоздю. Сердце тяжело стучало под горлом, мешая дышать. Я со стоном скатился с кровати на пол и полежал так некоторое время, чувствуя, как по телу распространяется прохлада от потёртого ламината. Моя левая щека была приплюснута к нему, и изо рта вытекла тоненькая струйка слюны, которую я попытался стереть, но только размазал по лицу.
Снизу долетали вопли и ругань: соседи снова не поделили что-то среди ночи. Но в этот раз я был им скорее благодарен, чем зол на вечный шум. Своими криками они вырвали меня из ночного кошмара за миг до кульминации. А видеть и тем более ощущать, чем должно было закончиться это путешествие с мир снов… Меня передёрнуло, колени непроизвольно стукнули по полу. Соседи, приняв стук на свой счёт, чуть примолкли. Ну и славно.
Дождавшись, когда сердце успокоится, я поднялся на ноги. Комната казалась чужой и незнакомой. Как в детстве, когда мы с мамой ездили к одной из её немногочисленных подруг с ночёвкой. Только вот мне было уже не пять лет, и находился я в родной двушке, а не где-нибудь в чужом районе, чужой квартире и чужой кровати.
С силой растерев лицо ладонями, отгоняя остатки сна, я отправился в душ. Мыться пришлось с открытой настежь дверью. В ванную тянуло сквозняком, но лучше уж так, чем постоянно на грани панической атаки от щелчков и шорохов, постоянно долетавших до меня из пустой квартиры.
Ледяная вода принесла облегчение. Головная боль утихла, сердце забилось ровно, хотя и тяжело, как всегда бывает у страдающих недосыпанием. Дурноту, преследовавшую меня из-за превышенной дозы снотворного, почти удалось побороть. Крепко растеревшись полосатым махровым полотенцем, я пошёл на кухню и поставил чайник кипятить воду.
За окнами чернела непроглядная зимняя ночь, кое-где подсвеченная нездоровым желтушным светом фонарей. Кто-то торопливо шагал по тротуару, сгорбившись и засунув руки глубоко в карманы. По пустой Варшавке шоссе с грохотом неслись фуры. Мир за промёрзшим стеклом был настолько нормальным, привычным, будничным, что я даже засомневался в его реальности. Как космонавт, вернувшийся из долгой экспедиции, вынужден заново привыкать к земной гравитации, так и я, выныривая из омута ночных кошмаров, должен был всякий раз заново привыкать к настоящему.
Чайник громко щёлкнул, выключаясь. Бурлящая вода успокоилась. Усевшись за стол с чашкой чая, я уставился слезящимися глазами в схваченную с книжной полки наугад книгу. Строки наползали друг на друга, буквы путались и менялись местами, предложения казались пустыми и лишёнными всякого смысла. Я понял, что мой план дождаться утра, сидя за столом и вникая в сюжет неторопливого скандинавского детектива, провалился, и со вздохом отбросил томик на стол. В воздух взлетело, кружась, что-то белое, и я инстинктивно прижал это к столешнице. Записка от патологоанатома.
В моём восприятии клочок бумаги почему-то принадлежал к потустороннему миру, тому же, из которого происходили мучавшие меня видения. Возможно, потому он и казался единственным реальным предметом в квартире. Я повертел его в руках. Буквы и цифры слегка оплыли от влаги в промокшем от снега кармане пальто, но ещё вполне читались. Не вполне осознавая, что делаю, я взял в руки стоявший на зарядке телефон, отсоединил от него провод и набрал номер.
Из динамика полилась дурацкая бодрая мелодия. Незамысловатые аккорды повторялись и повторялись, музыка смолкала и начиналась вновь… В другой ситуации я бы повесил трубку, но усталость и дереализация давили на мозг, а мелодия гипнотизировала, как зов вампира. Проваливаясь всё глубже в состояние сонного отупения, я слушал и слушал повторяющиеся раз за разом ноты…
– Алло! – наконец, гаркнул кто-то на том конце провода.
Я, уже успевший забыть кому и зачем звоню, растерялся и спросил:
– Да, алло?
Мужчина помолчал, потом ответил желчно:
– Таки да, вы не поверите, но «алло». Что вам надо?
Я сообразил, что имя сомнолога совершенно вылетело из моей головы и принялся шарить по столу руками, но и записка, как на зло, испарилась. А старый доктор тем временем медленно выходил из себя:
– Если вы мне звоните, чтобы помолчать и посопеть, то это можно было сделать и не в три часа ночи!
– Да, я по поводу кошмаров! Ночных кошмаров!
И тогда он принялся вопить что-то вовсе непонятное:
– «Психология для всех»?! А, нет! «Поппсих», это они способны на такие гнусные поступки! Или вы кто-то ещё более «жёлтый»?! Совсем с ума посходили?!