– Как бы то ни было, можно взять орехоколы. Ими-то уж точно никто не запретит пользоваться. Да и вообще, я не вижу никакого смысла в этом запрете.

– Мы говорим о военных, – мрачно заметил Фомин. – Так что логика обычных людей тут не работает.

Справедливое замечание, как мне показалось. Грохот проносившейся мимо электрички заглушил их голоса на короткое время, и я обогнал их, успев перейти через пути как раз перед тем, как к станции подъехала следующая электричка, заново преградившая ребятам дорогу. Но одной тревожной мыслью стало больше: все они были коротко стрижены. Я и не подумал, что следовало бы подкоротить длину волос заранее.

Здание военной кафедры расположилось на самом отшибе кампуса, за пыльной тропой, по которой нередко разгуливали бродячие собаки, забредавшие в эти края из Долгопрудного. В дождливую погоду, особенно часто это бывало осенью, в начале учебного года, тропу эту размывало до такой степени, что ходить по ней можно было лишь в берцах или резиновых галошах. В такие времена, чтобы попасть на занятие, нужно было преодолеть пару сот метров жидкой хлюпающей грязи, испещренной колеями машин и глубокими следами, оставленными такими же несчастными, которым пришлось идти той же дорогой. Высокие стальные ворота выросли передо мной из земли через несколько минут. Когда-то они имели грязно-зеленый оттенок, неплохо сочетавшийся с окружающими убогими видами, но теперь краска с них была дотошно соскоблена, и древняя заржавелая сталь первой приветствовала дорогих курсантов, возвращавшихся в альма-матер после летних каникул.

У небольшого двухэтажного здания, в котором располагались учебные аудитории, стояли, сидели, разговаривали, кто-то читал книгу, кто-то молча пялился в экран телефона – студенты, уже курсанты, все в полевой форме. Их было больше, чем я ожидал, но гораздо меньше, чем могло бы быть, если бы весь поток не разделили на два. Собственно, моему потоку предстояло ехать в Б., второму – в Я., причем выезд их должен был состояться неделей позже. Остановившись, я прищурился, пытаясь найти знакомые лица, которых, увы или к счастью, было не так уж много. Большую часть людей я знал лишь из-за того, что учился с ними на одном факультете. Тут не было моих друзей, мало кого я бы мог назвать товарищем или даже просто хорошим знакомым. Товарищем по учебе – возможно, если обучение на военной кафедре можно было назвать учебой. Я кивнул паре таких людей, стараясь не замечать тех, с кем мне не хотелось здороваться или разговаривать.

Мои одногруппники, все девятеро человек, стояли в тени дерева, выросшего на небольшом клочке земли, огороженном бордюром. Я поспешил примкнуть к ним и ничуть не был удивлен тому, что Максим Кот, староста моей немногочисленной группы, тут же стал критически осматривать меня. Если все мы лишь притворялись солдатами и поддерживали видимость желания продолжать эту игру только ради получения военного билета, то он, как мне часто казалось, вжился в игру до такой степени, что совершенно утратил всякую связь с действительностью. Здесь он превращался в ответственного старосту, никогда не упуская возможности задать дополнительный вопрос преподавателю, дотошно готовясь к срезам знаний и экзаменам. Это можно было видеть даже по его берцам, которые всегда были идеально начищены и отполированы до блеска. Секундный взгляд на меня – и у Максима был готов предсказуемый вердикт.

– Лева, ты почему не постригся? Нам теперь всем может влететь из-за тебя!

Поразительно! Сборы еще не успели начаться – а у нашего старосты уже обострилось чувство коллективной ответственности.

– Забыл как-то, постригусь завтра перед отъездом, – пробубнил я, подметив, что вокруг было полно таких же нестриженых людей. Выговора за стрижку можно было не бояться.

– Уж будь добр. И берцы у тебя пыльные, их нужно бы почистить, – командные нотки проскальзывали в его голосе. – У ангара, вон там, можно взять губку, – он мотнул головой в сторону стойки с губками и гуталином у входа в ангар.

Я пробормотал что-то невнятное в ответ, но не стал прислушиваться к полученному совету. Максиму это, конечно, не понравилось, но больше он ничего сделать не мог. Ему оставалось лишь изредка неодобрительно посматривать на мои берцы.

– А фляги все купили?

– Макс, ты спрашиваешь это в десятый раз, – простонал Артем Абрамов, тощий и белобрысый парень, являющий собой тонкую грань между очень светлым блондином и альбиносом.

– Да хоть двадцатый раз, у всех с собой должны быть фляги! – гордо ответил староста, принимая свою оборонительную позу. Нам всем была знакома эта поза, когда Максим, защищая свое мнение, пытался зрительно увеличиться в размерах, выпячивая грудь, широко раздвигая руки, вызывающе оглядывая каждого, кто мог бы с ним поспорить. Это поза означала: “Я прав, и как бы вы ни пытались меня в чем-то переубедить, вам не удастся это сделать. К тому же, я староста, так что вам стоит прислушиваться к тому, что я говорю.” В такие моменты спорить дальше было действительно бесполезно – он начинал проявлять чудеса твердолобости. Хотя в каком-то смысле нужно было отдать ему должное. Группе был необходим человек, который бы мог взять на себя всю ту ответственность, которую все остальные так старательно избегали. Пускай мы и наделили Максима кажущейся властью, избрав его старостой, эта игра шла на пользу всем. Нам не нужно было беспокоиться о подготовке аудиторий к занятиям, составлением билетов для экзаменов, организацией и прочей ерундой. Взамен же Максиму предоставлялась возможность немного покомандовать нами и почувствовать себя важным.

– Ты вообще заглядывал в чат? – тихонько обратился ко мне Ваня Уваров. Он принадлежал к числу тех немногих на военной кафедре, кто казался мне адекватным человеком, разделяющим в каком-то смысле мое отношение к происходящему. – Туда присылали указания майора, в том числе и о стрижке, – и он приподнял над головой кепку, демонстрируя короткую прическу с чуть выбивающейся из-под козырька челкой.

– Я тут такой далеко не один, всех ведь не прогонят.

– Всех прогонять и не надо, показательный пример нужен только один, – ответил Ваня, скривив лицо в сочувственной гримасе. – Ты ведь знаешь, кто им окажется, если до этого дойдет?

– Ой, иди к черту!

Ваня рассмеялся, похлопав меня по плечу, и вернулся к своему телефону. Максим же, словно раздражаемый звуками, выражающими радость и веселье, недовольно поморщился и повернулся к зданию кафедры, застыв в стойке смирно.

– Парни, а подшивку кто-нибудь сделал? – подал голос Саша Сабуров. – Или, может, собирается? Там ведь будет жарко. Во всех смыслах, – и он закатился хохотом над собственной же шуткой. Вполне типично для него.

– Я сделал, – ответил Абрамов. – А что? Нужна помощь?

– Покажи.

Абрамов отогнул ворот своего кителя, одна из внутренних поверхностей которого, та, что вплотную прилегала к шее, была аккуратно обшита кусочком белой ткани по всей длине воротника.

– Неплохо, – протянул Сабуров. – Почти не вышел за края. Она обязательно должна быть белой?

– Не знаю, Сань. Не торопись, сегодня все скажут.

Позже все начали собираться на плацу, выстроившись в две неуклюжие кривые шеренги. Моя группа стояла в самом конце строя, у ангара, в котором нам не раз приходилось убираться, перекладывая никому не нужные вещи из одного угла в другой. В том ангаре собирались и хранились вещи, давно отвергнутые миром: старые компьютеры, сломанные принтеры, детали двигателей машин, вышедших из производства десятки лет назад, стулья и столы без ножек или без спинок. Это было настоящее кладбище хлама, содержимое которого почему-то только продолжало расти, несмотря на то, что студенты в конце каждого семестра усердно выгребали оттуда тонны мусора. На первый взгляд может показаться неэтичным заставлять студентов расчищать какой-то старый ангар, заваленный мусором, и, возможно, так оно и есть, но вот только студенты, которых принуждали к этому неисчислимое множество раз, никогда не жаловались, а напротив, даже радовались этому, пусть и тайком. Понять это можно лишь представив, что испытывает студент, томящийся вечером на занятии по военной подготовке, когда неожиданно распахивается дверь кабинета, входит техник с раскрасневшимся лицом и хриплым голосом говорит: “Илья Петрович, придется забрать ребяток на пару часов в ангар”. А Илье Петровичу и самому, наверное, в радость завершить занятие пораньше, и он распускает класс. Студенты же, хоть и представляют ясно, чем им придется заниматься в ангаре, идут туда довольными, ибо уж лучше поработать руками в непринужденной обстановке, чем сидеть в этом крохотном душном кабинете, пытаясь не заснуть под монотонную речь лектора.