– Вперёд.

– Я не пойду!

– Пойдёшь. – Беласко подтолкнул его.

– Не пойду я никуда! Как вы смеете! Вы…

Тут что-то больно хлестнуло Яника по спине и плечам. Как будто его ударили плетью – только никакой плети у Беласко в руках не было. Яник не понял, что произошло, и оглянулся в поисках предмета, который его ударил, но ничего не увидел.

– Молчать, – с угрозой приказал Беласко.

– Отпустите меня сейчас же, вы не имеете права!

Беласко сделал движение, как будто стряхивал с руки воду. Яника хлестнуло с такой силой, что он ничком упал на дорогу, задохнувшись от боли. На глазах сами собой выступили слёзы, Янику пришлось собрать всю волю, чтобы не заплакать. Беласко схватил побледневшего Яника за ворот, поставил на ноги и прошипел:

– Ни звука больше, если хочешь жить! Вперёд!

Яник понял, что сейчас спорить бесполезно, и пошёл, кипя от гнева. Беласко постучал, и им открылись тяжёлые двери. В сопровождении охранника они поднялись на второй этаж. Охранник остался в коридоре, а Беласко втолкнул Яника внутрь одной из камер и вошёл туда сам.

– Ты арестован за бродяжничество и будешь сидеть здесь, пока не наберётся очередная партия для отправки в угольные шахты. Последнюю отправили вчера… Из этой тюрьмы невозможно сбежать – думаю, ты уже слышал об этом. На днях я тебя навещу. Надумаешь выйти на свободу – отправишься вместе со мной на поиски Эльты и камня. Как видишь, я держу своё слово.

– Ваше слово! – выпалил Яник со всем презрением, на какое только был способен. – Ваше слово – пустой звук! А вы – трус и подлец, полное ничтожество!!!

Беласко швырнул его на каменный пол. Яника опять жестоко хлестнуло по спине чем-то невидимым, потом снова и снова, без передышки. Яник стиснул зубы, сжал рукой старую солому на полу – и в глазах у него потемнело.

Видимо, он ненадолго забылся: когда очнулся, услышал, что лязгнул засов. Поднял голову и сквозь боль разобрал, как Беласко сказал за дверью:

– Этот мальчишка – бродяга и вор. Пойдёт в угольную шахту, но только сначала он должен вернуть краденое. Не давать ему еды сегодня и завтра, пусть уймётся. А потом – хлеб и воду. Я допрошу его на днях. И пусть сидит один!

– Будет сделано.

Шаги Беласко и охранника стихли в коридоре. Боль постепенно отступила, в глазах прояснилось, и Яник смог сесть.

Он заметил, что его посадили не в главное здание, в котором было четыре этажа, а в двухэтажную пристройку со стороны гор. Камера находилась наверху, на втором этаже. Яник немедленно принялся исследовать все возможные пути для побега. Первым делом решил выглянуть в окно, но это оказалось не так-то просто: оно находилось высоко, роста не хватало. Яник попытался забраться по стене, но не вышло: ноги соскальзывали. Сбросил обувь, попробовал подняться босиком – и наконец у него кое-как получилось ухватиться за прут оконной решётки. Он подтянулся, упёрся пальцами ног в небольшие щели между камнями и выглянул наружу. Из окна открывался самый унылый вид, какой Янику только приходилось встречать: справа – однообразные склоны невысоких гор, голые, без единого деревца и травинки, а слева – открытое каменистое пространство, дорога и деревья, полностью скрывавшие из виду город. Яник посмотрел на окно и нахмурился: стены были толщиной не меньше двух локтей, а решётка двойная, причём оба ряда из толстых перекрещённых прутьев. Яник попробовал пошатать решётку, потом повис на ней – она даже не шелохнулась. Он спрыгнул на пол и поморщился от боли. Запустил руку за шиворот и осторожно потрогал спину – следы ударов Беласко отчаянно болели. Отняв руку, обнаружил на ладони кровь и заметил, что на рукавах тоже проступили красные полосы.

– А, не важно, – проворчал он. – Это ещё цветочки. Вот если я не сбегу, представляю, что он со мной сделает…

Шмыгнув носом, Яник натянул обувь и подошёл к двери. Оказалось, что через неё побег был ещё менее вероятен, чем через окно. Она была окована железом, посредине темнело крохотное зарешеченное окошечко, в которое Яник не сумел бы просунуть даже голову. А сама дверь была толщиной в широкую ладонь. Бросив мрачный взгляд на добротный каменный пол, Яник посмотрел вверх. Потолок оказался деревянным, на массивных балках лежали плотно пригнанные доски. Но о побеге через крышу и речи идти не могло: даже держась за оконную решётку, Яник не сумел бы дотянуться до потолка.

Походив взад-вперёд, Яник сел на гнилую солому. Стало холодно: в окне не было стекла, и в камеру задувал ветер с гор.

«Видимо, не зря говорят, что бежать отсюда невозможно. Ещё и какие-то заклятья на эту тюрьму наложены… – вспомнил он с тоской и тут же разозлился. – Ладно, им невозможно, а мне – возможно! И плевать на заклятья! Всё равно сбегу, не знаю как, но сбегу!!!»

Начало смеркаться. Всё сильнее хотелось есть, но Яник слышал, что приказал Беласко, и запретил себе думать о еде. «Он уверен, что я поголодаю и раскисну, соглашусь на всё. Трус! Мерзавец! Ещё посмотрим, кто кого!» Остаток вечера Яник кипел и ругал Беласко последними словами – то мысленно, то вслух. Потом совсем стемнело, и стало ещё холоднее. Как и предсказывал Олле Верус, погода испортилась: небо затянуло, свистел ветер и задувал в окно. Яник не находил себе места из-за мыслей об Эльте – каково ей сейчас, ночью, одной в огромном лесу? Что это за Осколок пространства, в который она попала? Где он находится, как теперь быть? Ей самой оттуда не выбраться, нужно скорее звать на помощь. О её беде знает только Яник – и ничего не может сделать… От бессилия захотелось плакать. Но тут Яник подумал, что Беласко способен подослать свои тени следить за ним и таким образом узнает, что он плакал, – и слёзы вмиг высохли. Он встал и принялся ходить из угла в угол, пытаясь согреться, пока усталость и боль не заставили его лечь.

Он очнулся ранним утром – ещё только светало. Продрог так, что зубы стучали. Спина болела гораздо сильнее, чем вчера, и отчаянно хотелось пить. Услышав в коридоре шаги, Яник позвал охранника и попросил воды.

– Подождёшь до завтра, – буркнул тот и захлопнул окошечко.

Яника охватила холодная ярость. Он решил, что лучше умрёт, чем ещё раз что-нибудь попросит здесь.

К вечеру он мог уверенно сказать, что этот день был самым долгим, тяжёлым и тоскливым в его жизни. Силы убывали быстрее, чем он ожидал, у него всё болело, от голода кружилась голова и ныл живот. Но больше всего Яника расстроило не это, а то, что всё чаще и чаще ему становилось по-настоящему страшно. Когда Эльта рассказывала о Файолеане и он сам мечтал о ней, Остров казался ему совсем другим. Он привык думать, что Остров сказок – место, где случается всё, но как бы понарошку. И своё желание он загадывал с тем же чувством, ему представлялось что-то яркое, уверенное, красивое…

А теперь ощущение безопасности полностью исчезло. Как Яник ни уговаривал себя, ему пришлось признать, что он попал в очень серьёзную переделку. Похоже, Остров решил исполнить его желание подвигов буквально, без всяких оглядок на его возраст и на сказки – как Яник, собственно, и просил. Он понял, почему Олле Верус так тревожился за него.

– Да, глупо я поступил. Но ничего, может, поумнею, если жив останусь, – проворчал Яник, сидя на полу, и уронил голову на скрещённые руки.

Он удивился, что смеркаться начало раньше, чем он ждал. Выглянул в окно и обнаружил, что ещё не темнеет – просто начинается дождь. Через четверть часа дождь превратился в ливень. Яника озарила идея, и он решительно полез к окну. Не сразу ему удалось пристроиться так, чтобы дотянуться до дождевых струй. Наконец, уцепившись одной рукой за решётку, он вытянул другую в окно, набрал в ладонь воды и выпил, и так снова и снова. Немного утолив жажду, спустился вниз, отдохнул и опять залез на окно. Он был сосредоточен на воде и не заметил, что на горном склоне сидит какой-то человек в тёмной одежде с капюшоном и не отрываясь наблюдает за тюремными окнами, не обращая на дождь ни малейшего внимания. Увидев руку Яника, высунувшуюся из окна, этот человек сразу побежал в горы, словно получил какой-то знак.