В трубке воцарилась почти полная тишина, если не считать попискивания и потрескивания на линии. Потом женщина произнесла напряженным и почти заискивающим тоном:

— Поля, мы все немного перегнули палку, я полагаю… Я излишне резка, есть такой грех, но пойми и ты — ведь пять миллионов! Естественно, материнское сердце встревожилось…

— Не пошла ли я по кривой дорожке? К сожалению, нет, мама. Пока еще нет. Но я очень надеюсь свернуть на нее в течение ближайших выходных. Чао!

И повесила трубку.

Обычно в такой ситуации мать перезвонила бы. То есть раньше-то такой ситуации в принципе не могло возникнуть, но если бы возникла… Точно перезвонила бы! Видимо, в небесных сферах что-то изменилось, и значит, жизнь Полины тоже пошла несколько по другой орбите…

Все на свете зачем-нибудь да нужно. Вот и звонок матери послужил невольно тем самым запалом, от которого взорвалась холодная глыба неуверенности в груди Полины. Она больше не сомневалась и не стеснялась. Она собиралась использовать свой шанс на всю катушку.

У нее осталось три дня. Через три дня она либо изменится навсегда, либо… либо у нее отберут платиновую карточку, и мир все равно не рухнет. Нужно пробовать, нужно действовать, нужно жить!

Она позвонила доктору еще до полудня, чем несказанно его удивила — и обрадовала. Достойный Виктор Приходько уже вошел в азарт скульптора, которому в глыбе розового мрамора неожиданно привиделся пленительный изгиб бедра будущей нимфы. Он переживал за Полину так, как если бы работал с нею не один месяц. И еще ему очень хотелось посмотреть, что в понедельник случится с теми, кто привык видеть в Полине серую мышь и хроническую идиотку.

Будучи прирожденным бабником, он умел оценить женщину, даже столь глубоко забившуюся в свою раковину, как Полина. Будем объективны, не сразу, не с первого взгляда — но зато теперь он с уверенностью мог сказать: этот алмаз еще сверкнет так, что всем мало не покажется!

Самым трудным оказалось начать. Полина даже малодушно укрылась с телефоном в ванной, потому что Егор необъяснимым образом вселял в нее уверенность.

Она ожидала неприличных вопросов, а они оказались совершенно нормальными, просто очень подробными и неожиданными.

Как звали куклу, которую тебе так и не подарили?

Самая страшная тайна, которую ты так и не рассказала лучшей подружке?

Сколько денег тебе давали в одиннадцать лет, а сколько — в тринадцать?

Если надо было купить вату или тампоны, ты шла в аптеку или в супермаркет?

Когда ты поцеловалась в первый раз?

А в последний?..

Это была долгая и кропотливая работа. Они устали оба, и доктор, и пациентка, но зато вечером Полина сделала то, чего в прошлой жизни не сделала бы никогда и ни за что. Она позвонила Наталье Ивановне и поблагодарила ее за советы, которые помогли ей изменить себя… Нет, не совсем уж кардинально… Это сюрприз!.. Все увидите в понедельник… Да, и она немного задержится, предупредите Евгения Владимировича, ладно? До встречи…

В субботу Ларин обедал у… Господи, ну как ее называть-то? Прабабушкой же глупо!

Вдова Старого Змея была всего на десять лет старше его правнука, у нее были хрупкие пальцы и сильные запястья скрипачки, фиалковый взгляд, золотистые косы вокруг головы и фарфоровой белизны кожа. Ее звали Алиса, и Женя очень с ней дружил.

Алиса с интересом наблюдала, как мрачный мужчина гоняет по тарелке зеленый горошек, не обращая ни малейшего внимания на свиной эскалоп. Раньше за ним такого не водилось.

— Эгей! Правнучек! Оставь горошек в покое, поешь мяса.

— А? А-а… Сейчас. Да.

— Жень, ты сегодня прямо сам себя превзошел по части красноречия. Трещишь и трещишь, в ушах звенит.

— Это шутка, да? Ха-ха.

— У меня разовьется комплекс неполноценности, честное слово… Что-то случилось?

— Нет. Да. Ничего особенного.

— Обычно с таким отсутствующим видом говорят о бросившей вас девушке, но, по теории вероятности, очень трудно предположить, что тебя могли бросить все твои девушки сразу…

— Ой, перестань ты говорить глупости! Никаких толп девушек я в гардеробной не держу. Наоборот, у меня уже три года нет ни одной официальной пассии.

— А, так это просто тоска юного сердца по любви?

— И откуда столько сарказма в такой маленькой и хорошенькой головке? Успокойся, змея, я вовсе не влюблен и не мечтаю влюбиться.

— Да? Тогда открой тайну, несчастный, о чем ты все-таки думаешь? Неужели о котировках акций?

— Гадость какая! Нет, вовсе не об этом. Я в среду лечу в Краснодар.

— Зачем?

— У Эли Белинской юбилей. Кстати, а сколько ей брякнуло, не знаешь?

— Возраст женщины — это тайна, которую она уносит с собой в могилу. По моим подсчетам… пятьдесят пять.

— Змея!

— Почему? Мне Эля нравится, а кроме того, она никогда не скрывала свой возраст. Ей до него нет дела — единственный мужчина ее жизни все равно смотрит на нее такими же влюбленными глазами, как и двадцать, и тридцать лет назад.

— Дядя Степа… Да, а с виду — чистый гоблин. Вообще, я заметил, внешность бывает обманчива.

— Ого! Слышу речь умудренного жизнью человека. Где набрался премудрости?

— С удовольствием махнулся бы на невинную доверчивость юности, но — не могу.

— А кто еще в твоем окружении похож на гоблина?

— Скорее, на коварную мачеху.

— Ох, неужели я? Но я не гожусь, номинально я твоя прабабушка.

— Ты — кроткий агнец по сравнению… ладно, о женщинах, как о покойниках — либо хорошо, либо никак!

— Свят, свят, свят…

Женя внезапно с яростью поймал неуловимую горошину пальцами и отправил себе в рот, после чего залпом осушил бокал с вином.

— Нет, ты подумай! Ходит такая… стра-ашненькая крыска, все ее жалеют, всем на нее смотреть смешно, а потом она раз! И Егор, видите ли, из ручек у нее клюет! Извращенка!

— Жень, боюсь, я несколько утеряла нить повествования…

— И добро, был бы Егор похож на человека, а то — Железный Дровосек в помеси с дворецким Аддамсов!

— Действительно, жуть.

— Тебе смешно. Всем смешно! Представляю, как хохотал Егор!

— Да кто такой этот…

— Ни слова, Алиса. Дальше — тишина!

— Жень, не пугай меня. Ты читал Шекспира?

— Да, во времена Шекспира все было намного проще. Яду в рюмку, кинжал в спину — и вся недолга…

— Евгений Владимирович! Либо объясни, о чем весь этот бред, либо давай говорить о котировках акций. Боюсь, даже в них я разберусь быстрее.

— Да что объяснять-то! Один дурак решил облагодетельствовать одну змею, у которой никого нет, а змея на его денежки кормит некоего Егора и сюсюкает с ним так, что даже противно.

— Дурак — это ты, Егор — дворецкий, а змея…

— Я забыл ее имя. Вычеркнул из памяти.

— Подружка наставила тебе…

— Мне стыдно за тебя, бабушка Алиса! Этим ли выражениям учат в Королевском оркестре струнно-щипковых инструментов!

— О, если бы ты знал, о чем шепчутся юные альтистки во время пауз и партии треугольника! А балерины!

— Алиса, прекрати портить мне настроение своими подколками. Змея мне не подружка, но в каком-то смысле очень близкий человек. И я был уверен, что делаю ей добро…

Алиса откинулась на спинку резного стула и насмешливо прищурила голубые очи.

— То есть, ты облагодетельствовал некую девицу и ждал, что она начнет смотреть на тебя, как на божество, а все вокруг станут хвалить тебя за доброту и ангельский характер?

— Ну…

— И вместо этого выяснилось, что несчастная Золушка в гробу видала твои серебряные туфельки, да еще и Прекрасный Принц у нее имеется?

— Прекрасный, ага!

— Да не твое дело! Ей нравится.

— А чего это ты ее защищаешь? Ты что, знаешь, кто она?

— Нет. Но я знаю, кто ты.

— Давай, давай! Скажи, что я избалованный маменькин сынок, который работает всего три года из тридцати…