– Так что же, они?..

– Нет, я прогнал их ещё до того, как ты резво рубаху скинула и плескаться пошла под луной, – голос находника и вовсе затвердел, что камень, вросший в землю. – А они поглядеть были непрочь.

Гроза повела плечами – и по телу вдруг растеклась неуёмная дрожь. Отчего-то мысль о том, что Рарог-то её как раз во всей красе посмотреть успел, оказалась не столь обидной. Но от стыда жарко не становилось – только озноб сильнее бил. Находник подхватил с земли и свою рубаху, надел на Грозу поверх её исподки.

– Замёрзла так сильно? – забормотал он слегка растерянно. – Вот же ты, Лиса, учудила. И что же с тобой не так?

Но ждать ответа не стал. Не спросив разрешения, встал вместе с Грозой, будто она дитём была маленьким, лёгким, и понёс её обратно к стану. Она и хотела возразить, вывернуться и сама пойти, да в колыбели его рук было так хорошо, что и мизинцем не шевельнёшь – такая нега накрывает.

Лишь встряхнуло снова, только как Рарог занёс Грозу в свой шатёр.

– Ты не перепутал ничего? – возмутилась она.

– Нет, – просто ответил старшой. – Со мной сегодня будешь. Под присмотром.

И усадил на широкое, устроенное для него ложе. Пока Гроза волосы отжимала и пальцами кое-как раздирала на пряди, Рарог в другом углу за её спиной порты в реке намоченные, переменил и вернулся. Не слушая больше никаких возражений, укутал её сшитым из шкур одеялом, словно запеленал, чтобы точно никуда не делась. А сам рядом устроился, накрывшись шерстяным плащом. Гроза таращилась на него во все глаза, всё ещё недоумевая: что, и правда здесь её оставит на всю ночь?

– Спи, Лисица, – прикрывая веки, пробормотал Рарог. – Обещаю, что трогать не буду.

– Прямо полегчало, – огрызнулась она на всякий случай. А после добавила, помолчав: – Спасибо.

Но он, кажется, уже не слышал. Его громкое сопение растеклось по шатру. Лицо расслабилось, волосы влажные, растрёпанные упали на лоб и глаза. Вот ведь уснул, как будто под чарами. Но Гроза скоро тоже незаметно задремала, устав разглядывать лицо находника сквозь мрак, что надвигался сильнее вместе с тем, как гас небольшой очаг в земле.

А утром проснулась от чувства, что что-то тяжёлое лежит на талии. Оказалось – рука Рарога. И очутились они чудом немыслимым под одной шкурой, тесно прижатые друг к другу. Бёдра Грозы упирались в низ живота ватажника – и отчётливо чувствовали твёрдость его напряжённой плоти сквозь три слоя ткани. Из горла невольно вырвался тихий всхлип, а по спине пронеслось покалывание тёплое, осыпающее искрами необъяснимо острого чувства. Как будто разрасталось что-то внутри, наполняя горло горячей крупой, а всё, что ниже пояса – тяжестью расплавленного текучего свинца. Гроза шевельнулась неловко, выворачиваясь из объятий Рарога. Он не пустил, ткнулся лицом ей в шею и протяжно втянул носом воздух.

– Рекой пахнешь, – прошептал.

Его ладонь легонько скользнула на бедро, цепляя подол. И ещё раз – движением уверенным, но плавным – вверх. Прошлась шершавая кожа по оголённой коленке. Рарог выдохнул медленно, опаляя шею дыханием, и притиснул Грозу к себе ещё ближе, одновременно качнув бедрами, впечатывая в неё твёрдое подтверждение своего желания.

– С ума спятил?! – Гроза перекатилась от него дальше.

– Это всего лишь утро, Лиса, – Рарог хитро сверкнул шалыми то ли после сна, то ли от её близости глазами. – У мужей так бывает.

Гроза фыркнула тихо и поспешила покинуть нагретый их дыханием и жаром тел шатёр. Но не успела даже до полога дойти, как крепкие пальцы схватили её за локоть.

– Нет уж, ты постой, Гроза, – Рарог рванул её обратно и мигом усадил обратно на ложе, ещё не остывшее после сна. – Рассказывай давай, что такое ночью было? С чего ты вдруг в лес понеслась, не отзывалась, как окликали тебя. Ничего не видела кругом, не слышала. Ты не русалка часом?

Она улыбнулась невольно: до того было у него сейчас лицо непривычное. Как будто и правда тревожился. Только непонятно: за невольную спутницу или за людей своих, которые могли под неведомые чары попасть. И чем дольше смотрел на неё Рарог, тем сильнее менялся его взгляд: от рассерженного до задумчивого, словно одни мысли в его голове помалу вытесняли другие.

– Не русалка, – только и ответила Гроза. – А об остальном тебе тревожиться не надо.

– Сама справишься, – добавил он, громко хмыкнув.

– Справлюсь, – он невольно подбородок вскинула, хоть заколотило её мелко от воспоминаний о минувшей ночи.

Разве ж можно такое преодолеть, когда и понять не можешь, в какой миг собою владеть перестала?

– Знаешь, а я верю, – с открытой издёвкой в голосе согласился вдруг старшой. – Стало быть, в другой раз, как ты снова из шатра невидяще кинешься, за тобой не ходить? И не ждать тебя, коли задержишься?

– Твоё дело какое? Меня до Белого Дола довезти. И плату свою получить. Остальная моя жизнь тебя не касается! – Гроза снова встать попыталась, да Рарог запястье пальцами своими словно обручьем сковал.

– Ты маленькая такая, Гроза, – неожиданно низко и хрипло проговорил он. – Тебя и муравей затопчет. Как я могу…

Других его слов она не услышала уже. Словно вспышкой Перуновых стрел её ослепило – и голову повело неумолимо по кругу. Словно водоворотом закрутило, выбросило на тот же берег, где она давеча купаться вздумала. Только теперь стояла она едва у самого края воды, всё так же наблюдая, как та подкатывает к её ступням, а коснуться не решается. И мокрый песок просачивается между пальцами, холодя кожу, и ветерок неспешный гуляет по спине и путается в волосах, словно лента – в косе невесты.

Она заврожённо смотрела, как красные волокна крови расползаются в воде, растворяются в ней, окрашивая точно корнем марены. Взгляд скользнул дальше – и всё нутро содрогнулось, словно кости вдруг стали мягкими и перестали держать. Подкосились колени – и Гроза свалилась едва не ничком, еле успев упереться руками в землю. И вода тут же расступилась вокруг неё, забирая с собой чужую кровь, будто возвращая тому, из кого та излилась. Рарог лежал на мелком месте лицом вниз, вытянув руки перед собой – и пальцы его глубоко впивались в податливый песок, словно в последнем усилии он хотел уцепиться хоть за что-то. Из его рассечённой шеи струился алый ручеёк, помалу истончаясь, уже не подгоняемый остановившимся сердцем. Рубаха его в бурых разводах и комьях тины облепляла сильную спину и широкие плечи – и Гроза осторожно положила ладонь между его лопаток, не понимая ещё, не желая осознавать, что он мёртв.

– Изми-ир… – пролилось тягучим киселём из горла пронизанное болью и горечью имя.

Река плеснула вдруг нежданной волной, снова смывая с песка не успевшую впитаться, багровую, ещё не остывшую густоту его жизни и силы. Гроза опустилась медленно на Рарога, чувствуя губами его влажные волосы. Закрыла глаза…

А когда открыла вновь, перед ней уже вновь был живой старшой. Он будто и не заметил ничего, не понял. Его губы ещё шевелились, произнося последние слова. А после он нахмурился, шаря взглядом по лицу Грозы.

– Не трогай меня, Рарог, – выдохнула она, едва ворочая языком. – Держись подальше. Не думай, не смотри… иначе не остаться тебе живым. Так и сгинешь в той воде, которая тебя сейчас, как родного ребёнка, носит.

И понять не могла, чьим голосом говорит: точно не своим. Словно воля чужая на миг поселилась в её голове, излилась на её уста. И грудь распирало от того, что как будто два дыхания в ней, борются, мечутся, путаясь между собой. И потому так говорить тяжело.

– Кто ты, Гроза? – кажется, ничуть не испугался ватажник, продолжая её за руку держать.

– Забудь, – она покачала головой, выдёргивая ладонь из крепкой, но бережной хватки его тёплых пальцев. – Как только на берег сойду в Белом Доле, забудь.

Она встала и вышла из шатра. Не появилась из него к утренне, которую один приготовил Калуга. Парень дозваться её пытался, но она не откликнулась. Тот поворчал ещё немного, стоя за пологом, взывая к её разуму, пока его Рарог не прогнал. А после все выдвинулись в путь. И ватажники смотрели на Грозу без насмешки, хоть наверняка её ночные прогулки уже достигли ушей каждого.