И странно было слушать их толки: озадаченные, полные сомнения. Как будто тайный соглядатай Гроза, и теперь решить ей придётся, говорить о том, что узнала, отцу или сохранить всё в тайне. Но тогда получится, что она тех свеев, что вовсе не были врагами Владивою и всему княжеству, под удар разрастающейся ватаги Рарога подставит. Чувство неприятное и прогорклое, словно душу и мысли разъедает изнутри.

Одно хорошо: пока что Другош перестал Грозу задирать. То ли язык ему был всё же дорог, то ли наскучило – без толку-то.

Гроза спокойно устроилась в своём шатре под плотным шерстяным покрывалом, которое ей сам Рарог выдал – то самое, сложным узором вытканное. Слегка колючее, как и представлялось, но тёплое и лёгкое такое, словно под ворохом лебяжьего пуха лежишь. Сон пришёл скоро: день был трудным и отчего-то волнительным. Дозорные мужи ещё переговаривались тихо, сидя у огня, но голоса их помалу тонули в наступающей дремоте.

Поначалу было темно в глубине сна, а после вдруг рассеялся мрак – и почудилось, что Гроза по лесу идёт, осторожно ступая босыми ногами по устланной хвоей и мелкими веточками земле. Приятно кололо ступни, холодило вечерней росой. Шуршала трава, щекотно касаясь лодыжек. Гроза трогала стволы сосен, бугристые, шершавые, но необъяснимо тёплые: то ли светило так нагрело за день, то ли кожа стала прохладнее, а потому любое тепло чувствовала острее.

Она не торопилась, глубоко вдыхая воздух, ещё не уронивший наземь тяжесть прошедшего дня, но уже пронизанный тонкими иглами ночной свежести. Ухнул где-то в самой чащобе филин. Поблизости, верно, проскочил заяц: короткий шорох пронёсся в стороне и замер, когда Гроза обернулась.

Рядом, всего лишь за тонкой стеной молодой черёмухи, что подобралась к самому краю берега, тихо позвякивала водами, словно шумящими подвесками на груди, река. Гроза не приближалась к ней совсем, но чувствовала кожей связь с ней, как будто была с ней одной крови: холодной, прозрачной. Та текла малыми ручейками по телу и трогала, точно тонкие стебли осоки – каждую мышцу, заставляя мелко содрогаться от искристой зяби.

Гроза не знала, куда шла. Но чем дальше уходила, тем яснее ощущала желание окунуться в маняще студёную реку. Но тут невидимая тропка как будто под откос покатилась. Всё ниже и ниже уходил склон, всё гуще поднималась трава в туманной, чуть сырой низине. Земля стала мягче, под ступнями захлюпало сначала, а после вдруг как будто осыпь каменная расстелилась, больно кусая подошвы ног. Гроза огляделась, взмахнула руками, словно хотела туман в стороны раскидать – и удивительно, но белёсая кудель и правда разошлась. И показалось перед взором святилище Велеса, небольшое, но вмещающее всё необходимое: и требный стол, и кострища. Полукругом огороженное невысоким частоколом. Венчали шапку идола с широким околышем морда медведя и рога. Спускалась борода его едва не до пояса, и посох сучковатый в руках чура твёрдо упирался в саму землю. Исчерчен он был знаками глубокими, чёткими даже в почти полной темноте. Белели черепа быков вокруг него, зыркая безразлично на гостью, что случайно забрела сюда. Гроза поклонилась и прошептала приветствие богу, чтобы принял в своём святилище и позволил пройти по нему. Подошла неспешно, чуя, как тугой волной захлёстывает её силой этого места. А после укрывает со всех сторон, как в плотный мешок холщёвый. Ни звуков кругом не стало, ни запахов леса. Потянуло дымом как будто только потухшего костра, а в ушах загудело что-то – отдалённо, угрожающе.

– Спасу тебя, коли захочешь, – шелестом из-под земли самой поднялся голос. – Дочь бури, дочь воды. Желанная, да непокорная.

– Отчего же? – Гроза усмехнулась только, не произнеся ни одного слова, но зная. что её слышат. – Разве непокорная? Сама пойду туда, куда мать позовёт.

– Потому и непокорная. Потому что не ты ей нужна.

– Больше никого отдать не могу, – даже думать с каждым мигом становилось всё труднее. Такая сильная чужая воля сейчас давила на плечи – словно ладони богатыря. – Я всё решила, Князь волхвов.

И качнулся как будто чур навстречу. Навис резко наз самой головой, и рога на шапке его, показалось, небо проткнули.

– Не всё ещё решено. Поможешь мне, и я тебе помогу.

Гроза едва к земле не присела: до того страшно вдруг стало и тяжко. Казалось, кости сейчас захрустят от тисков мыслей и ощущений, что метались по телу, собираясь в чувство широкое и тугое – наполненности неведомо чем: то ли воздухом здешним туманным и сырым, то ли взором Велеса, что ясно виделся сейчас даже в вырезанных на столпе глазах чура.

Она повернулась и едва не бегом прочь пошла. И с каждым шагом, что впечатывала она в ласково тёплую землю, становилось чуть легче. Снова повеяло лёгким рыбным духом от воды. Донёс ветер перешёптывание молодого рогоза, только едва поднявшегося из реки у самого берега. Гроза вышла на прогалину, плавно спускающую край свой травянистый в самую воду. Остановилась, обхватив себя за плечи, кусая губы, которые так и норовили сами собой зашевелиться, произнося обращение к Велесу, что ещё не отгорело в груди.

По коже словно зуд прошёлся, заставляя ёжиться и едва не чесаться от того, какой раздражающе грубой вдруг стала льняная белая исподка – вся в узорах обережных по вороту, рукавам и подолу. Они будто жгли угольками, стискивали горячими обручами – всё сильнее, острее. Нарастал со спины гомон неразборчивый. То ли людской, то ли звериный – сотканный из десятков разноголосых рыков. Будто сами слуги Велеса следом за Грозой сюда пришли, не желая уже отпускать. Она схватилась за край подола рубахи и быстро стянула её с себя. Отбросила ткань в сторону, едва взглянув, как она плавно опускается на траву. Пара размашистых шагов – и река приняла в суровые объятия. Неласковые, но надёжные – вовек не отпустит. Гроза вдохнула глубже и окунулась с головой, не пытаясь даже ничего разглядеть вокруг. Да и как, если ночь уже сомкнулась на небоскате поминальным тёмно-синим тканьём? Только белое дрожащее пятнышко луны застыло над головой – и вода, пронизанная кровавыми нитями разметавшихся вокруг Грозы волос.

Но тут что-то крепкое и горячее обхватило её кольцом. Слишком обжигающим через холод реки. Потащило, закрутило – и выдернуло наверх. Тут же ветер остудил виски до стука зубов. Гроза выскользнуть попыталась, да хватка стала только сильней.

– Пусти! – крикнула, распугивая ночных птиц во всей округе. С плеском ударила ногами воду.

– С ума сошла, Лисица? – хриплый отрывистый голос дрожью стёк по спине. – Чего вдруг топиться пошла?

Она перестала вырываться. Замерла, вцепившись пальцами в крепкие предплечья – да так и вышла на берег. Едва отталкиваясь ногами, будто они вдруг перестали ей принадлежать.

– Мужиков потешить решила? – жарко и сердито шепнули ей в висок.

Она и голову повернуть не могла, впав в оцепенение такое, что даже кожа собственная не чувствуется. А вот чужая – так сильно, обжигающе близко. Гроза кулём свалилась на чьи-то колени, впилась пальцами во влажные блестящие в свете луны плечи и наконец посмотрела в лицо того, кто её из воды вытащил.

Рарог. Он смотрел озабоченно. Испуганно даже. Но улыбался ободряюще и торопливо разворачивал рубаху Грозы, ища ворот. Она только послушно руки в рукава просунула, когда находник натянул на неё восхитительно сухую и тёплую ткань, растёр плечи, так и продолжая удерживать на своих коленях.

– Ты глупая совсем, Гроза? – выдохнул чуть облегчённо, когда заметил, видно, хоть какую-то осмысленность на её лице. Напополам со страшным смущением.

Ведь сидит к нему так близко – и перед лицом прямо его лоснящаяся могучая шея. Намокшая борода с мелкими капельками в ней, губы чуть бледные от прохлады. И крутые изгибы плеч.

– Я не знаю, как так вышло, – пробормотала Гроза. – Я думала, сплю…

– Ага, – он покачал головой. – И дозорные теперь замечательно спать будут и видеть тебя во снах. Смысла известного…

Он сжал губы плотнее, будто даже сама мысль об этом его разозлила. А Гроза только ахнула тихо, прикрыв ладонью рот. Неужто нагой её видели? И как теперь им на глаза показаться? Стыдоба-то какая!