Хиканодзё вёл свой отряд для повторной бомбардировки Владивостока. В этот раз он приблизился к берегу, почти достигнув пространства, простреливаемого батареей на вершине Монастырской горы. Но её мортиры по прежнему молчали. Камимура улыбнулся - он представил себе, как сейчас сжимают кулаки в бессильной злобе гайдзины там, на берегу, видя что его крейсер уже завершает разворот и нацеливает свои орудия на город, который они не в силах защитить...

- 'Асама' под обстрелом! - донесся до рубки крик сигнальщика.

Камимура тут же выскочил на мостик. Отсюда, с правого крыла, прекрасно были видны все корабли его отряда, описывающие плавную дугу для выхода на параллельный берегу курс. И вблизи 'Асамы', занимающей центральное место в колонне, сейчас поднимались высокие фонтаны из воды, дыма и мелких ледяных брызг, сверкающих хрусталём в лучах зимнего солнца.

Причем, насколько мог видеть Камимура, огонь вела не одна батарея - слишком часто следовали падения залпов, да и число снарядов в каждом залпе было различным. Но хуже всего было не это. Хоть, судя по разбросу залпов, огонь и велся с закрытых позиций, но он явно корректировался. Сейчас 'Асаму' от накрытия спас только своевременно начатый коордонат вправо. Нахождение русских корректировщиков неизвестно, но есть все основания предположить, что они могут быть на той самой молчащей батарее...

- Поднять сигнал: 'Всем - огонь по батарее высоты 86!'

- Есть, господин вице-адмирал!...

Перед Иваном развернулось совершенно невообразимое действо - крейсера Камимуры били по батарее, одновременно пытаясь сами уклоняться от залпов русских орудий. На КП батареи царила жуткая какофония - вой снарядов, грохот разрывов смешивались с криками дальномерщика, приказаниями старших артиллеристов и указаниями передаваемыми корректировщиками на корабли и батареи. Чтобы не сбивать друг другу пристрелку, батареи и крейсера теперь работали раздельно: первые - по концевым кораблям японской колонны, вторые же пытались достать флагман Камимуры. Дым от разрывов и поднятые на склоне горы перед КП фонтаны земли порой весьма сильно мешали корректировать огонь, но никто и не думал останавливаться - японцы люто били по берегу, русские колошматили лёд вокруг японских кораблей. И только сейчас, глядя на весь этот кишащий, словно муравейник, командный пункт, Иван вдруг понял, какую жуткую ошибку они допустили - в маленьком, тесном помещении было слишком много людей. И, попади сейчас сюда японский снаряд - крепость лишится, как минимум, половины своего руководства... Не приведи Господь! ...

- Русские пристреливаются, господин адмирал! - голос командира 'Идзумо' не выражал практически никаких эмоций, просто констатировал очевидный факт - восемь шестилюймовых снарядов аккуратно легли плотной группой всего в кабельтове у левого борта крейсера. Следующим залпом, ну, максимум - через залп - аккурат накроют.

- Вижу, Икидзичи! Коордонат два кабельтова вправо!

- Есть!

И нос японского флагмана покатился прочь от негостеприимного берега, на который сейчас пристально смотрели глаза японского адмирала. Монастырская гора сейчас напоминала скорее действующий вулкан - её вершина была почти скрыта дымом от разрывов японских снарядов, но корректировочный пост, судя по всему, пока не пострадал. А, может, он вовсе и не на этой горе? А на вершине другой сопки, коих на здешних берегах превеликое множество? Как бы там ни было, но, отвлекая на себя предназначавшиеся городу снаряды, эта русская батарея уже выполняла свою задачу по защите города. Пожалуй, не стоит более тратить на неё снаряды... Хиканодзё повернулся к следующим за ним мателотам. 'Якумо' сейчас тоже описывал коордонат, только влево. И перелётные шестидюймовые гранаты русских дробили сейчас лёд в полутора кабельтовых за его правым бортом. Пока на его кораблях не видно следов попаданий, да и докладов о повреждениях не поступало... Что-то массивное с гулом пронеслось прямо над мостиком 'Идзумо' и в нескольких десятках метров перед форштевнем японского флагмана с характерным глухим рокотом выросли два высоченных водяных столба. Их 'создатели' были явно больше шестидюймового калибра.

'Нет! Везение не может продолжаться бесконечно!' - Камимура тяжело вздохнул: 'похоже - пора уходить!'

- Господин адмирал! Донесение с 'Иосино'!

- Докладывайте!

- 'Наблюдаю дымы в проливе Босфор-Восточный!'

Камимура печально вздохнул.

'Пора! Теперь - точно пора!'

За кормой 'Идзумо', аккурат между ним и 'Адзумой', легли пять шестидюймовых снарядов.

- Идзичи!

- Да, господин адмирал!

- Сигнал отряду: 'Увеличить ход, следовать за мной!'.

- Есть!

- Выходим из боя. Право на борт!

- Смотрите! Япошки отворачивают!

- Точно! Уходят, проклятые! Уходят!

На КП батареи царило приподнятое настроение. Хоть и не было отмечено ни одного попадания, но сам факт того, что противник отказался от продолжения бомбардировки, уже был маленькой победой крепости.

Иван вышел из командного пункта на улицу и вновь поднялся на бруствер. Вся верхушка горы была изрыта воронками от японских снарядов, но ни одного прямого попадания в орудия и сооружения батареи не было. В бухту Улисс входили 'Россия' и 'Громобой', готовясь ошвартоваться у 'своих' бочек.

- Опоздали вы, братцы, опоздали, - прошептал Иван, - Ложка - она дорога к обеду.

Но всё равно на душе было радостно. Низкое зимнее солнце уже клонилось к западу, освещая косыми лучами сверкающую ледяную гладь залива, по которой уходили японские корабли.

А над вершинами сопок с толпами собравшихся зевак, над батареями и кораблями в морозном воздухе катилось нестройное 'Ура-а-а!', выкрикнутое кем-то из толпы и, как это часто бывает, тут же подхваченное остальными.

- Не понравились видать японцу наши гостинцы!

Иван чуть не вздрогнул от неожиданности - он и не заметил, как рядом оказался Будберг.

- Да, Алексей Павлович! Видимо - аллергия у него на наши снаряды! - улыбаясь, произнес Флэш.

- Ничего! - так же улыбнулся начальник штаба крепости - Мы ему ещё не такой десерт приготовим!

23 февраля 1904 года.

Порт-Артур.

Утро выдалось на удивление тихим и тёплым. Ласковые лучи солнца освещали Порт-Артурские бухты, играя бликами на оливково-серых бортах кораблей эскадры, на темных бортах четырёх пароходов КВЖД, прибывших вчера из Дальнего и стоящих на внешнем рейде под охраной 'Гайдамака', играли зайчиками на трубах возвращающегося из ночной разведки Печелийского залива 'Баяна'.

После очередной тревожной военной ночи база Эскадры Тихого океана приходила в движение. Навстречу крейсеру шли два истребителя - 'Решительный' и 'Сторожевой', уходя на дневную разведку ближних подступов к Артуру. Возвращались с ночного дежурства к своим местам у причалов 'Расторопный' и 'Смелый'. Швартовались к бортам своих кораблей минные катера с 'Цесаревича' и 'Пересвета', а также паровой - с 'Полтавы'. У бортов крейсеров швартовались баржи с углём и водолейные боты - предстояло восполнить израсходованные вчера, во время рекогносцировки северного побережья Квантуна, запасы топлива и воды.

В это же время по узкому проходу в море шел четырёхтрубный миноносец. На его борту в носовой части, совсем рядом с минным аппаратом, нелепо торчащим над изогнутым форштевнем, виднелась выпуклая надпись: 'Бойк¬й'. Вот миноносец уже миновал японский брандер, сидящий на камнях под берегом Тигрового полуострова у самого входа, прошел мимо канонерских лодок 'Гиляк' и 'Отважный', охранявших подходы к проходу на внутренний рейд после ухода 'Ретвизана' в ремонт. В этом нелегком деле канонерки помогали крейсеру второго ранга, а если точнее - то старому клиперу 'Разбойник', уже вторую неделю бессменно стоящему в качестве брандвахты. Двадцать пять лет этот корабль верой и правдой служил своему Отечеству. Вот и сейчас его экипаж изо дня в день, из ночи в ночь безропотно выполнял изнурительную, выматывающую сторожевую службу, еженощно всматриваясь в мрачные тени волн и ежеминутно ожидая атаки коварного врага.