По одной из сторон вдоль дороги стеной высились вековые ели с пластами снега на колючих разлапистых ветках. В стороне супротивной подпираемые наносными сугробами в безмолвии таились деревенского типа дома, с редко горящими окнами. Чаще окна припорошенных снегом домов были черны…
Свернули в проулок, где за полной ненадобностью стояли фонарные столбы.
– Совсем нынешние власти обнаглели… Думают, что никто тут не живёт… Живут! – сокрушенно выдохнув, возмущалась Наталья Петровна, поспешившая предупредить молчаливую спутницу. – Не бойся! Нам недолго осталось идти…
А Маша и не боялась!
Сугробы с чистым снегом вдоль дощатых заборов… одноэтажные домики с трубами на заснеженных крышах… припущенные снегом, почерневшие в сумерках ели… да и само похрустывание снега под ногами… -
всё это разом напомнило Урал…
И Маша отозвалась:
– Чего бояться?! У нас вообще никогда никаких фонарей нет и не было… Идешь поздно вечером домой – вокруг темень: глаза выколи.
– Скучаешь по дому? – в лоб спросила спутница.
– Случается… – согласилась Маша, осознавая тоску по Светке и по маме Наде.
– Вот и пришли! – сообщением своим Наталья Петровна оборвала
нахлынувшую череду летучих воспоминаний, и тем обрадовала загрустившую девушку. – Похоже наш Николай Иванович ждёт гостей – дорожку к крыльцу почистил, – и она толкнула от себя калитку.
– А-то! Как же без гостей-то?! – Калитка не успела захлопнуться, а мужской голос уже весело приветствовал вошедших: – Здрасьте! Здрасьте, гости дорогие! Гости желанные!
С легким тревожным волнением входила Маша в незнакомый двор, а после прозвучавших приветливо слов словно и не было никакого волнения: на душе потеплело и было легко-легко. И хотя хозяин не спускал своего откровенно пытливого взгляда с неё, ничто не напрягало Машу и душевного нахлынувшего было неудобства, как не бывало.
С деревянной лопатой в руке Николай Иванович стоял посреди ярко освященного двора. Это был высокий мужчина, лет пятидесяти. Видимо близлежащий к забору сугроб был им только-только порезан лопатой на кубы. Поприветствовав и приветливо улыбнувшись, работу свою он продолжил.
– Сейчас добросаю, – подхватив на лопату рыхлый куб, хозяин перекинул его через забор, где тот рассыпался на лету. – Завтра всё вмиг растает, а если оставить, – снег за ночь уплотнится… А вы в дом! В дом! Там тепло… там протоплено… А я следом скоро буду…
И на самом деле в доме было тепло. Было уютно.
Сняв верхнюю одежду, гостья прошла в большую залу, где в центре стоял круглый стол, покрытый тяжелой скатертью с растительным орнаментом по кругу и шелковистой бахромой. Маша осторожно присела на стул около стола. Бережно положила руку на скатерть – и замерла… И круглый стол, и тяжелая, в тусклую зелень скатерть с похожим растительным рисунком по кругу и с такой же шелковой бахромой были ей знакомы всегда…
Подошла Наталья Петровна. Поставила на стол стопку тарелок, вилки,
ножи.
– Разложи… – не приказала, не попросила – просто произнесла как само собой разумеющееся.
Маша, не сумев скрыть внутренней растерянности, очень тихо выдавила из себя:
– У нас точно такая же скатерть дома… и стол то же круглый…
– Вот, видишь, как здорово! Так, что, считай, что ты дома и есть, – оживленно заметила хозяйка. Добавила: – А скатерть эта давнишняя… от моей мамы памяткой осталась…
– И мама Надя говорила, что от мамы досталась… ей и сестренке… нашей мамочке…
– Всё память… – подытожила, вздохнув, Наталья Петровна. – Без памяти человек жить не может… – и, окинув стол хозяйским взглядом, довольно произнесла: – Вроде всё! Где там наш хозяин задерживается?
В ответ скрипнула входная дверь, и невидимый ещё Николай Иванович задорно выкрикнул:
– Много снегу навалило к порогу нашему, да только не будет по закону вашему!
Наталья Петровна в некотором недоумении, торопливо вскинувшись на задорный выкрик мужа, отреагировала сходу:
– Никак товарищ Лебедев у нас жизнью стал доволен? – Маше она скороговоркой прошептала: – Без дела совсем хиреть стал… Виски поседелые только были, а тут чуть весь разом не побелел… и в глазах никакой жизни… Вся душа за него изболелась… А что? Разогнали всех разом… кого на пенсию спровадили, а кого и вовсе чуть ли не с волчьим билетом… Идите, мол, куда глаза глядят и живите теперь кто, как сможет… А пенсия, что? Копейки… да и те не дождешься… И у меня на работе сокращение… – И она, догадавшись, что гостя не всё могла понять из её торопливой тирады, скорым же шепотком
пояснила: – Из военных он… А нынче же, небось, знаешь, какое к ним отношение?
Девушка согласно кивнула, а Наталья Петровна ничего больше не сказала о своем муже – всё остальное узналось Машей позднее и в допустимых подробностях.
Присели за накрытый стол в ожидании хозяина, который, появившись, удивил тем, что со словами:
– Закончилась, дорогая моя добытчица, твоя трудовая повинность, – выставил на середину стола узкую бутылку красного вина.
– Это как?! – взволнованно вскрикнула сраженная сообщением жена.
– Это мы потом обсудим, а прежде, – настойчиво предложил ей Николай Иванович: – Ты, Талиночка, должна наконец познакомить со столь очаровательной девушкой, появившейся в нашем доме. – Он протянул руку вспыхнувшей пунцово гостье, и та, подав ему свою руку, тихо прошептала:
– Маша…
– Марья, значит? – громко уточнил Николай Иванович и галантно приложился твердыми губами к тыльной стороне дрогнувшей ладони.
Хозяйка, успев выставить на стол высокие фужеры и придирчиво рассмотреть бутылку, вкрадчиво, но очень настойчиво поинтересовалась:
– Винцо-то, похоже, не из простых будет? Никак итальянское?..
– Глаз Ваш, Наталья Петровна, – алмаз! – шутливо откликнулся муж. Задиристо продолжил: – А почему бы и нет?! Нам, что, заказано пить превосходные вина? – и он, откупорив бутылку и аккуратно разлив по фужерам, обратился к Маше за поддержкой: – Не так ли, свет-Марья?
От смущения девушка не знала, куда себя деть, – и вдруг выдавила из себя:
– Оно же очень дорогое…
– Ну, это не вопрос! Не так ли, Наталья Петровна? – теперь за
поддержкой мужчина обратился к жене, и, принявшая из его рук полный фужер с вином, та подержала его вопросом:
– Так по какому случаю всё-таки пир?
– Вначале, дорогая, мы выпьем за нашу гостью, – оживленно ответил Николай Иванович и протянул Маше полный фужер. – А уж потом будет Вам, хозяюшка, полный отчетец о грядущих изменениях. – добавил он довольным голосом: – Не всё Вам, мадам, добытчицей быть! – и, подняв высоко фужер, пригласил со словами: – За тебя, Машенька!
Вино было мягким, плотным и приятным на вкус. Волной разлилось живительное тепло по телу, и прошло недавнее смущение, оставила и растерянность… Маше хотелось только одного – молчать, улыбаться и лицезреть этих замечательных во всех отношениях людей… Она и молчала, и улыбалась, прислушиваясь невольно к голосам мужа и жены, продолжавшихся настойчиво выспрашивать друг у друга.
– Где же ты, Талиночка, эту красавицу отыскала? – Маша понимала, что это о ней вопрос.
– На толкучке у «Детского мира», в ряду рядышком топтались, – потеплевшим, обмякшим голосом доложила жена, но, замолчав было, азартно заключила: – Она, между прочим, бой-девка!
– Как это?! – оживился хозяин и поспешил наполнить опустевшие фужеры, но Наталья Петровна оказалась не так проста и забывчива – требовательно напомнила:
– А про повод-то, дорогой товарищ Лебедев, что молчишь?
Муж загадочно улыбнулся:
– О чем и говорить? И говорить не о чем… Так, к генералу Богданову… то бишь бизнесмену Богданову начальником охраны оформился… Вот и винцо от него…
Реакция на сообщение мужа была более, чем шумной:
– Так это ж…
