Миг-другой в комнате стояла гулкая тишина, помеченная легким и напевным «мур… мур…»

– Мама Надя, – первой нарушила тишину Маша. – Спой!..

– И что же тебе спеть, моя ластынька? – живо отреагировала та.

– Как Светке… колыбельную… – тихо-тихо выдавила из себя девочка-подросток.

– Колыбельную, говоришь?.. Как скажешь… Будет тебе и колыбельная… – и она наладилась было затянуть: – Бай… бай… засыпай…

Только Маша, опомнившись, оборвала её:

– Нет! Нет! Я – большая! Не надо колыбельную, как маленькой!

– Не надо – так не надо… – согласилась мама Надя. Задумавшись, повторила за девочкой: – Большая… большая… – Умолкла было, но через короткую паузу негромко, почти речетативом, словно сказочный зачин, начала выговаривать: – Будешь и ты, моя девочка, плыть по реке… бурной… широкой… может, и опасной даже… с порогами-перекатами… но ты не бойся… ничего никогда не бойся… И у тебя появится тот, кто не даст тебе утонуть-погибнуть… назовёт тебя невестой… увезёт в свой высокий терем… детки у вас пойдут… и будете вы жить-поживать да добра наживать…

Маша, оживлённо встрепенувшись, перебила её:

– А он кто?!

– Как кто? Защитник твой будет, – уточнила великодушно мама Надя.

– А он красивый? – в голосе девочки – неподдельный интерес.

– А-то как же! Самый красивый! Красивее и не бывает… – женщина нежно прижала девочку к себе. – Нам других и не надобно…

– А добрый? – Маша заглянула в глаза говорившей.

– Добрый-добрый… И ласковый… А уж веселый-то какой…

– Как папочка наш был? – вопрос прозвучал голосом дрогнувшим, осторожным.

– Точно так… как папочка ваш…– глубоко вздохнула женщина.

– А он рыжий?

– Почему вдруг рыжий? – удивилась мама Надя. – Папка ваш рыжим не был…

– А вот дядька, который Светку спас, рыжий… как солнышко… – еле-еле слышно прошептала девочка.

– Кто его знает? – мама Надя удивленно пожала плечами. – Может, и, впрямь, рыжий будет… как солнышко… – и, понизив дряблый голос, добавила обнадёживающе: – Главное, чтоб добрый-добрый… Спи… спи… моя хорошая… Ты засыпай потихонечку, а я вот что тебе расскажу… Это нам, маленьким ещё, баба наша Тая часто перед сном говорила: «Господи Иисусе, спать ложуся, Господа Бога приглашаю, а врага отгоняю от окон, от дверей и от кровати моей…» – споткнувшись, она поправила себя: – «… и от кроватки твоей. Аминь».

– Это она тебе и нашей мамочке говорила? – детский голос снова дрогнул.

– Так и есть… мне и вашей мамочке… – негромко согласила женщина.

– А враг – это кто? – полюбопытствовала Маша, устраиваясь поудобнее на подушке.

– Враг? – мама Надя в который раз за поздний вечер вздохнула. – Про него бы лучше и не знать… Спи…

Маша послушно закрыла глаза, однако, резко вскинувшись,

полюбопытствовала крайне заинтересовано:

– Мам Надь, а зовут его как?

– Зовут? Кого зовут?

– Ну его… который рыжий…

– Здрасьте… а я и не знаю… – откровенно растерявшаяся женщина внимательно посмотрела на вопрошавщую племянницу и, задумавшись было, поспешила сказать: – Точно ведь! Человеку без имени никак! Пусть Ваней зовется…

– Почему Ваней? – не унималась Маша: вспыхнувшее любопытство не оставляло.

– А почему бы и нет?.. – раздумчиво отозвалась мама Надя, собравшаяся было подняться с кровати, но вновь присела. – Ваня… Ванюша… Иван… будете вы, как в сказке, Иван-да-Марья… – И торопливо добавила: – Спи… спи… ночь давно дышит вовсю…

Зависла в комнате тишина.

За окном, в звездном небе ярко светила полная луна, щедро заливая сонную округу голубым светом.

И видна была широкая река с серебристой дорожкой поперёк…

Мария проснулась. Глаз размежить не спешила и долго лежала в тишине: приснившийся сон не оставлял, к тому же овладела ею необъяснимо-непонятная тоска.

В кабинете мужа внезапно что-то упало на пол: гулкое эхо прокатилось по профессорской квартире – глаза распахнулись сами собой. Невольно дернулся Илья и спросонья отозвался на грохот неясным бурком, но проснуться не проснулся.

Из-под двери смежной комнаты пробилась узкая лента света. Мария неспешно поднялась. Накинула халат и тихо отворила дверь в кабинет.

Ольга Сергеевна в пижаме с рюшами и штанишками до колен, неуклюже оттопырив руку в гипсе, пыталась заглянуть за дубовый диван, монстром

стоявший у стены с итальянским пейзажем в золоченой раме.

Не выказав каких-либо эмоций при появлении невестки, Ольга Сергеевна, с трудом поднявшись с колен, капризно-повелительным тоном сходу приказала:

– Помоги отодвинуть! – лишь затем, снизойдя, снисходительно сообщила: – Оно, кажется, за диваном…

Понятно было, что речь могла идти только о непрочитанном письме. Однажды Мария обнаружила в почтовом ящике адресованное Ольге Сергеевне письмо, которое и было ей вручено. Реакция, надо отметить, была самой неожиданной. Свекровь, не распечатывая конверта, демонстративно отшвырнула его от себя… письмо и улетело за диван…

– Нам его с Вами не отодвинуть, – предупредила Мария свекровь, успевшую прозрачной ручкой ухватится за край спинки дивана. – Надо чтоб, по крайней мере, помог Илья… вот проснётся…

– Это когда же он ещё проснётся?! – нетерпение той было на лицо и явно было на исходе. – Он долго работал… свет в кабинете горел до глубокой ночи… проснётся точно за-полдень… И то: устал! Ему надо отдохнуть, – вздохнула сокрушенно. – Что же, мне прикажешь столько ждать?! Я срочно! Срочно желаю прочитать то послание…

Про то, что письмо почти месяц провалялось невостребованным где-то в углу, невестка само собой напоминать не стала. Она лишь повторила:

– Нам диван с Вами с места не сдвинуть… Илью…

Ольга Сергеевна недовольно перебила её:

– А, собственно говоря, что Илья?! Если мы, как ты упрямо утверждаешь, не способны сдвинуть этого монстра, то почему, решила ты, это сможет сделать Ильюша?! Мой сын – работник совершенно иной сферы деятельности… умственной… – И свекровь, вызывающе вздернув головкой в реденьких кудрявых кудельках, выбежала из кабинете.

Следом, щелкнув выключателем, вышла и Мария.

Она пила кофе, когда Ольга Сергеевна нарисовалась на кухне.

На автомате отхлебывая терпко-ароматный напиток, Мария в некотором недоумении взглянула на возникшую перед взором свекровь, вернувшую её из задумчивости: ускользающая мысль и слабым отзвуком не напоминала больше о себе.

Старательно причесанная, в стеганном, советских ещё времён, халатике, с болтающимся пустым рукавом свекровь буркнула обычное утреннее приветствие и деланно-флегматичным тоном сообщила, притом смотрела она старательно в окно:

– Мне сегодня гипс снимать…

– Когда? – Мария, допив последний глоток кофе, поставила чашку на стол.

– Доктор до трех принимает… – свекровь продолжала пристально

высматривать нечто в проявляющейся в предутренних сумерках улице. – Я сама доберусь… – И последнее, что произнесла тихо и с укором неведомо в чей адрес было: – Такси стало так дорого стоить.

– Я приеду ха вами, – отозвалась Мария.

Ольга Сергеевна отошла от окна и, пересиливая себя, на полувыдохе выдавила:

– Спасибо… спасибо, дорогая…

В коридоре Мария столкнулась с мужем, чуть не сбившем её. С полузакрытыми глазами, посапывая на ходу, он недовольно бросил:

– Рань-то какая… И, что, непременно надо в такую рань? – вяло возмутившись, Илья исчез за узкой дверцей с писающим малышом на рельефной картинке.

Скоро муж вернулся в спальню, где успевшая в темпе собраться Мария готова была выйти.

Илья, так и не проснувшись окончательно, мешком упал на сохранявшую недавнее тепло постель и, отвернувшись к стенке, укрылся с

головой; только, торопливо приоткинув одеяло, севшим от сна голосом ворчливо пробурчал:

– Маман вчера всю плешь проела: пора квартплату платить… и свет то же… – и вмиг отсутствующе засопел.

Мария с удивлением обнаружившая, что круглая залысинка на макушке мужа увеличилась в размерах, сказала: