– По-моему, где-то недалеко отсюда есть русское кладбище? – поинтересовался профессор.

– Русское? Нет, не совсем так, – мотнул головой француз, не спеша двигаясь вниз. – Хотя… Действительно, здесь в нижней части холма еще в начале XVIII века был жилой квартал, а уже в конце того столетия место было решено отдать под некрополь, где стали хоронить знаменитостей, знатных жителей города, представителей русских, английских и французских аристократических семейств. Например, здесь находятся могилы журналиста, писателя, автора «Призрака оперы» Гастона Леру, а также основателя автомобильной марки «Мерседес» Эмиля Еллинека и его дочери. И среди прочих выделяется могила русского публициста и философа Александра Герцена. Видимо, поэтому, уважаемый профессор, вы и назвали его русским кладбищем.

– Прошу прощения за неточность. Но мы могли бы зайти на кладбище, поклониться русскому вольнодумцу?

– Почему нет? И я с вами с удовольствием поклонюсь Герцену. Ведь согласитесь, профессор, Франция внесла и свою лепту в вольнодумство.

Все трое переглянулись друг с другом и засмеялись.

Купив по букетику цветов, они долго искали могилу Александра Герцена, наконец нашли ее, положили цветы, постояли немного, склонив головы. Потом медленно побрели к выходу.

Они прошли на узкую площадь Charles Felix, по сторонам которой располагаются многочисленные ресторанчики и каждое утро приезжает рынок со свежей рыбой, фруктами, овощами, ягодами, выпечкой, далее рынок переходит в цветочный, и цветами уже торгуют весь день. По понедельникам именно на этой площади располагается знаменитый антикварный рынок.

Пройдясь по лабиринту узких улочек и закоулков старой Ниццы, снаружи полюбовались старинными церквями в стиле барокко, дворцом Ласкари, сохранившим обстановку былых времен. Наконец, вышли на площадь Гарибальди – место вечерних аперитивов, и, как это делают местные жители, освежились пастисом. И завершили свою прогулку около «квадратной головы» библиотеки и здания Акрополиса.

– А теперь, господа, отдыхайте. Спокойной ночи! Завтра нам предстоит важный день. – Николя попрощался с гостями в холле гостиницы.

Николя встретил профессора Мышкина с Кириллом утром в холле гостиницы.

– Как отдохнули? Выспались? – Николя посмотрел на профессора.

– Да, вы знаете, Николай, я ведь очень плохо сплю на новом месте, хотя очень часто езжу и, казалось бы, должен привыкнуть к перемене мест. Но здесь чудесным образом я здорово отдохнул, крепко спал. Воздух здесь, что ли, такой целебный?

– Возможно!

– Просто вы, профессор, в предчувствии скорого открытия расслабились, вот и заснули быстро, – сказал Кирилл и улыбнулся.

– Возможно, вы и правы, Кирилл, – улыбнулся в ответ Мышкин и тут же обратился к французу: – Что вы нам скажете, Николай? Каковы наши планы на сегодня?

– Сейчас мы с вами едем в аукционный дом. Я там уже обо всем договорился. Сказал, что один из участников торгов хочет убедиться в ценности лота и поэтому просит ознакомиться с оригиналом. Вообще-то так не делается, но, когда я ему намекнул, что речь идет о миллиардере из России, мне пошли навстречу, – улыбнулся Николай.

Они вышли из гостиницы, перешли через дорогу, сели в припаркованную там машину Николая.

Пока ехали, Николай решился задать вопрос, мучивший его с самого момента, когда ему из головного офиса сообщили о приезде эксперта по творчеству Достоевского из Москвы ради участия в аукционе.

– Скажите, мсье профессор, неужели еще в творчестве Достоевского остались какие-то тайны? И неужели какие-то рукописи могут стоить сотни тысяч евро?

– Молодой человек, вы, вообще-то, знакомы с творчеством этого русского писателя?

– В самых общих чертах. Правда, вот «Братьев Карамазовых» осилил. И даже в оригинале.

– Это понятно! Иначе как бы ты оказался в корпорации «Kara – Mazoff»? – засмеялся Кирилл.

В ответ хихикнул и Николай. А профессор Мышкин, нахмурившись, произнес:

– Вы меня огорчили, Николя. Об одном из самых гениальных произведений мировой литературы сказать, что вы его всего лишь осилили, это значит – оскорбить писателя.

– Простите, профессор, если вы это так восприняли. Просто у меня несколько другие интересы и, если честно, на книги совсем не хватает времени.

– Впрочем, я вас понимаю. Это беда не только французской молодежи, но и русской тоже. Хотя, наверное, во всем мире сейчас такие тенденции. А по поводу каких-то тайн, то у Федора Михайловича их еще достаточно. У него масса незаконченных произведений, а некоторые считаются просто пропавшими. И мне так кажется, что та рукопись, которая выставлена на аукцион, одна из таких. По крайней мере, из тех листов, что я видел, мне это произведение не знакомо, а я знаю все опубликованные произведения…

Николай вдруг резко затормозил, и сидевший сзади профессор Мышкин едва не уткнулся грудью в переднее сиденье, а Николая с Кириллом от лобового столкновения со стеклом спасли лишь ремни безопасности.

– Ч-черт! Простите, ради бога.

– В чем дело, Николя? – спросил Кирилл.

– Я заслушался профессора и чуть не проехал на красный свет. Впрочем, мы приехали. Сейчас повернем направо, и аукционный дом перед нами.

Русских встретил весьма недружелюбный охранник, он решительно преградил им путь, но Николай опередил его:

– У меня договоренность с мсье Жардимом. Это представители господина Карамазова, уже внесшего залог для участия в аукционе.

– Подождите! – охранник поднес ко рту рацию.

– Венсан, здесь русские к мсье Жардиму… Карамазов… Есть! – он отключил рацию и отступил на один шаг.

– Проходите! На втором этаже, третья дверь слева.

– Благодарю! – кивнул Николай.

– Спасибо! – поблагодарил охранника и профессор Мышкин по-английски.

Кирилл шел последним.

– Здравствуйте, господа! – невысокий, черноволосый и смуглый мужчина лет пятидесяти вышел из-за своего огромного полированного стола и пошел навстречу гостям. – Мне звонил мсье Карамазов, я в курсе его просьбы, – тут Жардим замялся, перебирая пальцами одной руки.

– Какие-то проблемы? – поинтересовался Николай.

– Видите ли… Понимая всю ценность своей собственности и боясь, как бы с ней ничего не случилось, владелец рукописи до открытия аукциона отказался предоставить ее нам.

– Почему же вы мне не позвонили, чтобы преду…

Мсье Жардим, перебивая Николая, поднял вверх указательный палец.

– Но… Он, опять же, понимая сомнения участников аукциона, согласился вас принять лично у себя в своей книжной лавке. В 16.00. И на все про все он вам дает час. А это уже наше условие. Если вы согласны, я дам вам его визитку.

– А у нас что, есть другой выход? – съерничал Николай.

Мсье Жардим лишь развел руки в стороны и тут же протянул визитку Николаю.

– Простите, – поинтересовался профессор Мышкин. – Владелец рукописи русский или француз?

Николай глянул на визитку, а мсье Жардим спросил:

– О чем спросил мсье?

– Профессор, кстати, один из лучших в России экспертов по Достоевскому, – при этом мсье Жардим вежливо поклонился профессору, Мышкин ответил ему тем же, – поинтересовался, кто по национальности владелец рукописи.

– Мсье Куртуа, француз, но какое это, собственно, имеет отношение?..

Когда Николай перевел профессору слова Жардима, Виктор Алексеевич стал объяснять:

– Видите ли, мсье Жардим, мне просто интересно, каким образом рукопись русского писателя оказалась собственностью француза. Именно поэтому мне и хотелось бы оценить их оригинальность, прежде чем господин Карамазов пожелает их приобрести.

– Пути господни неисповедимы, – пожал плечами мсье Жардим. – Несколько месяцев назад один из моих парижских друзей сообщил мне, что в Ницце живет весьма почтенных лет человек, который еще в давние годы собрал коллекцию творческих рукописей и писем известных литераторов прошлого, общественных и политических деятелей, к тому же не только французских, поэтому у него могут быть и русские автографы. И еще друг мне сообщил, что этот мсье, Пьер Куртуа, решил продать некоторые рукописи на аукционе. Разумеется, я не мог пройти мимо этого и по рекомендации друга явился к владельцу этого рукописного богатства. Я был им встречен радушно. Коллекция действительно оказалась интересной. Внимательно просмотрев автографы Монтескье и Руссо, Дидро и Бомарше, Гюго и Жорж Санд, Марата и Демулена, Карла Маркса и Франклина, Ньютона и Эйнштейна, Гёте и Шиллера, я буквально впился в русские автографы. Их оказалось здесь восемь: пять писем Тургенева к Каролине Комманвиль, племяннице Флобера, письмо Льва Толстого к П.П. Николаеву, философу-идеалисту, переселившемуся в 1905 году в Ниццу, письмо Горького к бельгийскому писателю Франсу Элленсу и его жене М. М. Элленс-Милославской. И, наконец, рукопись Достоевского, к тому же оказавшаяся неизданной. Правда, мсье Куртуа предупредил, что рукопись неполная – есть только первые две главы, где окончание повести – увы, не известно.