Сошенко передал суть предложения находившемуся рядом шестидесятидвухлетнему седому, с аккуратно подстриженной такой же седой бородой, профессору Мышкину.

– Но это невозможно, – запротестовал Мышкин. – Я же, в конце концов, работаю, мне нужно отпроситься у директора института, объяснить ему причину…

– Послушайте, Виктор Алексеевич, вам ведь не каждый день предлагают отправиться на Лазурный Берег, да еще соприкоснуться с исторической рукописью великого писателя, как говорится, пощупать ее, подержать в руках.

Мышкин почесал подбородок, погладил бороду. Казалось уже давно потухшие и обесцветившиеся, глаза у него загорелись каким-то молодецким огнем.

– Ну, хорошо! Хотя бы один день у меня есть?

– Один день, я думаю, есть… Сергей Филиппович, профессор согласен.

– Отлично! Звони Анюте, пусть заказывает два билета до Ниццы. Надеюсь, загранпаспорт у твоего профессора есть?

– Есть, есть, – закивали одновременно Мышкин и Сошенко.

Учитель русского языка и литературы Илья Достоевский сам попросился съездить в областную типографию за учебниками для своей школы. У него там был свой интерес: в областной газете на литературной страничке опубликовали небольшую подборку его стихотворений. Газету-то он получил по почте, а вот за гонораром следовало съездить лично: главный редактор платил наличными. Так было удобнее всем: и ему, редактору, экономия на гонорарах (платя наличными, он уходил от лишних налогов), и газете – появлялась хоть какая-то свобода в средствах (некоторые рекламодатели иногда все еще платили наличными), ну и, разумеется, самим авторам – получали-то они больше, чем если бы это было по ведомости. В трудные времена экономического кризиса каждый старался выживать как умеет.

В районо, конечно, удивились подобному энтузиазму простого учителя, но и облегченно вздохнули – снабженец в это время, как назло, заболел – на даче сломал руку и теперь ходил в гипсе. Достоевский не стал распространяться о причинах, побудивших его к подобному энтузиазму, а в районо и не стали спрашивать. В семь утра от двухэтажного старенького, но в прошлом году слегка отремонтированного здания школы отъехал грузовой «Соболь», в кабине которого, справа от водителя, удобно расположился Достоевский, положив рядом рюкзачок с несколькими листами своих новых опусов, благоразумно засунутых в прозрачный файл, да бутерброды с вареной колбасой и сыром и пакетиком апельсинового сока. До областного центра путь неблизкий – часа три, в дороге можно будет и перекусить.

– Ничего, если я чуть-чуть вздремну, Вадимыч? – спросил Достоевский у седовласого, но еще крепкого водителя средних лет. – Сегодня лег поздно, засиделся у компьютера.

– Дремай, только пристегнуться не забудь, – хмыкнул водитель и повернул ключ зажигания.

Достоевскому было чуть за тридцать. Он был довольно высок ростом, но сухощав, с большими и почему-то всегда грустными кофейного цвета глазами. Нос был слегка длинен, но маленькая горбинка у самой переносицы как бы съедала эту длину. Аккуратные чуть рыжеватые усы на скуластом, жестком лице придавали его облику мужества и решительности. Высокий лоб и круглая голова довершали его портрет. Он приехал в этот город несколько лет назад – в его родном поселке вакансий учителя не было и в областном управлении образования ему посоветовали приехать сюда, в районный городок Болотное. Здесь было две школы, и в одной, № 1, как раз словесница ушла на пенсию. Он несколько тяготился школьными уроками, точнее, даже не уроками, а той писаниной, которая сопровождала эти уроки и отнимала у него время для творчества. Но ничего другого в жизни, кроме преподавания и сочинительства, он не умел. А поскольку в нынешние времена никому неизвестный литератор на мизерные гонорары (да и то если их платили) не проживет, приходилось преподавать. Впрочем, ему нравилось возиться со школярами – частенько они ему давали новые сюжеты для стихов и прозы.

– Вадимыч, мне тут нужно в редакцию сбегать нашей газеты «Обские рассветы». Проследишь, чтобы там с учебниками все нормально было, а? Я тебе накладные дам? – Достоевский просительно посмотрел на шофера, в этот момент докурившего сигарету и выбрасывавшего бычок в приоткрытую дверцу машины.

Они остановились у ворот типографии, и охранник-чоповец, прежде чем открыть ворота, не спеша направился к ним.

– Точно в редакцию, не к бабе? – усмехнувшись, уточнил водитель, беря в руки полуторалитровую бутылку воды и откручивая крышку.

– Да баб мне и дома хватает, – улыбнулся в ответ Достоевский. – Ты же знаешь, я ж еще и писательством балуюсь.

– Да зна-аю! Оставляй накладные и беги куда хошь.

Тут и охранник подоспел.

– Здравствуйте! – поздоровался с ним Достоевский. – Мы за учебниками. Заказ 343-й и 344-й.

Водитель вручил охраннику накладные, тот бегло пробежал по ним глазами, кивнул и махнул своему напарнику в будке за воротами, чтобы тот поднимал шлагбаум.

– Илья Иванович, давай здесь же через два часа, – нажимая на педаль газа, прокричал Вадимыч уже отошедшему от машины Достоевскому.

– Хорошо! – махнул тот в ответ рукой.

Достоевский прошел по уже хорошо знакомому коридору и смело открыл дверь с надписью «Бухгалтерия».

– Всем добрый день! – поздоровался он. – Мне бы гонорарчик свой получить за публикацию.

– Вы кто?

Достоевский улыбнулся.

– Вера Петровна, почти каждый месяц я к вам захожу, и каждый раз вы меня спрашиваете, кто я.

Одна из молодых девушек-бухгалтеров прыснула в ладошку, но главбух, Вера Петровна, тут же недовольно посмотрела на нее, а Достоевскому сказала:

– Вот если бы вы ко мне, Достоевский, хотя бы каждую неделю заходили, я бы вас запомнила.

– Если бы меня звали Федор Михайлович, а не Илья Иванович, вы бы меня и раз в год с распростертыми объятиями встречали, – ответил Достоевский, чем вызвал улыбку и у кассира, женщины в возрасте, с короткими, крашенными в черный цвет волосами. – И потом, частота публикаций не от меня же зависит, а от главного. Я готов к вам хоть каждый день забегать.

– Так вы же весь свой гонорар только на дорогу тратить и будете, – произнесла та самая молодая бухгалтер. – К тому же кто же вам каждый день деньги выдавать будет.

– И тут вы правы, – смутился Достоевский, подходя к Вере Петровне, которая уже достала из сейфа несколько пятисотрублевых купюр.

– Вот здесь распишитесь, – протянула она ему расходный ордер и ручку.

Расписавшись, он, даже не пересчитав деньги, тут же сунул их в карман джинсов и попрощался. Выйдя из бухгалтерии, он прошел еще немного вперед и поднялся по лестнице на второй этаж. Ему нужно было повидаться с главным редактором.

– Здрасьте, Ниночка, главный у себя? – едва зайдя в приемную, спросил он.

– А, Илья Иванович, здравствуйте! Пока у себя. Недавно планерка закончилась, и он хотел отойти в столовую.

– Так я зайду?

– Попробуйте, – не отрываясь от компьютера, ответила Ниночка.

Достоевский два раза стукнул в дверь и, приоткрыв ее, просунув голову, спросил:

– К вам можно, Геннадий Сергеевич?

Главред в этот момент заканчивал разговор по телефону и, увидев Достоевского, махнул тому рукой, приглашая войти. Едва Достоевский закрыл дверь, как главред положил трубку и улыбнулся.

– Приветствую поэта Достоевского! – произнес свое обычное приветствие главный редактор.

Достоевский подошел к столу, пожал протянутую ему руку и также улыбнулся в ответ.

– Издеваетесь, да? У вас, между прочим, в портфеле несколько моих рассказов лежит уже чуть ли не полгода.

– Лежит, лежит! – согласился главред. – Но я вам вот что скажу: стихи у вас хорошие, а проза – так себе. С вашей фамилией плохую прозу нельзя печатать.

– А я, между прочим, сразу после вас иду в издательство Крупенина заключать договор на публикацию романа. А вы говорите, слабая проза.

– Я же не про роман, который я к тому же не читал вовсе. А про те рассказы, которые лежат у меня вот здесь, – главред сделал неопределенный жест в сторону небольшого приставного столика в углу, на котором лежала целая стопка бумаг, упрятанных в папки и файлы. – И я буду только рад, если Крупенин опубликует вашу вещь и если она будет того стоить, я всем буду говорить, что это я, Дорошенко, открыл нового Достоевского.