Лука бродил среди множества мусора и обломков былой славы, лежащих вперемешку, создавая впечатление человека не на своём месте. При всём трудолюбии писателя, его рук мало того, что было недостаточно, так еще и все откровенно не клеилось. Впрочем, только конкретно сегодня. За окном поднимался ветер и все щели старого здания с удовольствием пропусти порывы прямо к ребрам находящихся внутри. Бросив к общей куче еще несколько досок, Лука поправил перчатки и в досаде пнул горку побеленных дров. Август сильно опаздывал. Писатель вышел в первый холл и, скрестив руки, облокотился на колонну. Его взгляд упал на пыльные часы, и он улыбнулся интересной детали: часы не шли, но прямо сейчас их стоячие, мертвые стрелки показывали правильное время. Такой вроде как феномен, а происходит каждые 24 часа. Часы не так уж бесполезны именно в эту минуту. Одну – единственную, тем не менее.
Частично клишированные аналогии и метафоры Луки прервал ни с чем не спутываемый дикий скрип входной двери, до которой еще предстояло добраться если не умелым, то как минимум, находящимся в наличии рукам.
– Нашла-таки меня.
Октавия, описывая миниатюрной сумочкой замысловатые фигуры в воздухе, даже не думала брезгливо шарахаться от гор мусора. Аккуратно выбирая маршрут словно бы периферическим зрением, девушка достигла Луки, практически не смотря под ноги и продолжая вести с ним беседу:
– А где еще тебя можно найти сейчас. Вроде бы еще не сидишь в Secret, значит – в деле.
Лука на радостях хотя бы от какой-то компании тепло обнял подругу. Октавия оглядела помещение словно бы в первый раз после своего входа и улыбнулась краешком рта, продолжая хмурить брови, как умела делать, не показывая настоящей эмоции. Писатель указал на это с большим удовольствием:
– Ты так делаешь так, когда не хочешь обижать кого-то небезразличного тем, что обычно говоришь безразличным.
Октавия пропустила замечание мимо.
– Работы тут выше крыши, сам знаешь. Все не ужасно, но сложно. Пациент…
– В клинической смерти. Вопрос только в том, о ком ты говоришь.
Подруга, судя по всему, была только что с работы и выглядела на удивление свежей. Сама она говорила, что это всё вдохновение, а Лука полагал, что это новый ухажер с отдела маркетинга или, что более вероятно, творческий парень с нестандартными дизайнерскими наклонностями. Новая короткая стрижка, тем не менее, ей невероятно шла, а Лука был настолько рад видеть её в очередном ренессансе, что даже отпустил опоздание брата на задние ряды сознания.
Октавия, тем не менее, не была абы какой компанией. Её нестандартность и разносторонность оказали большую услугу Октавии – дизайнеру, а прыткость ума и боевой нрав не выбили из неё манер леди. Девушка очень много работала над собой и над проектами, что в итоге естественным путем сделало её очень интересным собеседником для барных подхалимов, которых, впрочем, та скоро переросла. Музыкальные способности прорывались через неё в караоке и дома после определенных напитков, и после таких приступов девушке всегда становилось дико стыдно. Тем не менее, нельзя было сказать, что музыка была для Октавии номером 1 – та закономерно нашла своё место в мозаике дизайнера хотя бы потому, что та лучше всех разбиралась в формах этих самых мозаик. Октавия была талантливой и успешной, периодически бесстыдной, немного наглой, но, если дизайнера прижимали в угол с просьбой о благотворительной помощи – она честно сдавалась.
– Я всё равно вижу тут перспективу. Его не зря строили так, не случайно это работало несколько десятилетий.
– Работало несколько десятилетий назад, Октавия.
– Думаешь, времена меняются? Возможно. Но как люди шли тогда в «Дельфин» за диковинкой и безупречным вкусом, так пойдут и сейчас.
– Разве что только зацепить ностальгию.
– Я слышу разочарование? Не на то рассчитывал?
Октавия поправила брюки и присела на подоконник, предварительно проведя по нему рукой и смахнув с краешка пыль.
– Нет, вполне на то. Единственное, на что я не рассчитывал – так это то, что мы пойдем вслепую. Думал, хотя бы какой-то план будет набросан. Хотя бы черновик.
– Иногда приходится чертить сразу на чистую.
Лука пригладил медленно набирающуюся бороду.
– Будем резать по живому.
Центральный зал на данное время располагал двумя крупными горами из остатков столов и сносной сценой. Паркет здесь, в отличие от фойе, пребывал в печальном состоянии – дыр в нём все же не было, однако он был покрыт бесчисленными царапинами и отметинами не то от петушиных боев, не то от постоянных передвижений мебели. Со сценой было немного получше, но, само собой, электроника не работала ни в какой мере, что было возможно исправить, как сразу отметил Август, оценив ее «профессиональным взглядом».
– Слушай, какого чёрта он опаздывает?
Октавия не то спохватилась, не то у неё накипело. Лука рассмеялся и сейчас выглядел спокойнее.
– Скажет, что была пробка, что фен не включался, что трамвай по пути сбил кого-то и там весь участок западного района собрался, чтобы покудахтать. Октавия поморщилась.
– Да ладно, такое даже для него – перебор. Хотя всякое от него слышала.
– Ну конечно, вы встречались два дня.
– Полтора.
– Он всем говорит, что два.
Девушка недовольно взметнула необыкновенные брови, пластику которых замечали все, кто знал или не знал Октавию.
– Беспрестанно врет.
– Всегда. Вот я и говорю – заявится с этими словами.
Лука перетащил одно из последних брёвен к куче и огляделся в поисках крупного мусора. Вроде как утренняя работа даром не прошла, несмотря на то, что двигалась она чрезвычайно тяжело.
– Сегодня и завтра в 6 вечера будет приезжать машина и грузить всю эту прошлую жизнь. Нужно еще немного выгрести из гримёрок.
Октавия нежно хлопнула друга по предплечью:
– Тебе нужно отдохнуть и поправить его поведение.
Лука кивнул, соглашаясь, и отправился в глубину закулисного помещения через боковую дверь, отбросив старую нависающую черную ткань. Где – то сзади послышался известный скрип и еще в тоннелях стал слышен удивительный случай с трамваем и несчастным саксофонистом, попавшим под его колёса, а также про стечение обстоятельств с феном.
Глава 8. Светская дива на приёме.
К «Равенне» Лука испытывал особую привязанность. Театр, расположенный в глубине парка и отблескивавший средневековым стилем, возвышался монолитным замком над всем округом и его тень словно благодатью окутывала все прилежащие деревья и пруды, на фоне исполина казавшихся крохотными и игрушечными. Лишь несколько дубов могли хоть в какой-то степени стать на находящуюся где-то около мощи «Равенны» ступеньку. Входя в прилежащую к театру зону, могло показаться, что оказываешься где-то на севере, потому что в этом лесу было неизменно холодно, независимо от времени года, а массивные деревья, снизу внушавшие больше трепета, чем сверху, служили хорошим устрашителем перед свиданием с главным персонажем вечера, выглядывавшим своими башнями из-за сторожей своего покоя.
Братья осматривали исполинский театр с профессиональной точки зрения в первый раз, придя сюда, тем не менее, с желанием отвлечься от бесконечного ремонта, чередуя выстрелы взглядом в архитектурные украшения, сопутствующие «Равенне», как настоящей светской диве на приёме, с выпадами в сторону стола с закусками и напитками. Старый театр не потерял былого лоска через года, напротив, пережив несколько пластических операций, приумножил свое очарование, подкрепив сохранённым духом, присущим только этому месту. В отличие от «Дельфина», «Равенна» могла себе позволить в нынешнем состоянии распылить всю мощь обаяния по закоулкам и подолам-крыльям старого-нового тела, и Лука пытался связать воедино обрывки, которые удавалось охватить глазами при осмотре театра.
Август пригубил шампанского и убрал с глаз прядь точь-в-точь как у брата, только золотых непослушных волос, по которым его идентифицировали как человека творческих наклонностей, а стереотип этот всегда забавлял Луку. Братья перемещались вдоль стола, и если Лука был весь погружен в размышления о том, что именно позволило «Равенне» сохранить своё волшебство – дух или оболочка, то глаза Августа срывались с цепей и с интересом рассматривали гостей. Впрочем, за несколько минут до начала спектакля, и Лука присоединился к младшему брату в изучении публики, но в иной манере: писатель не смотрел не на ожерелья и одежду, а непроизвольно ловил себя на том, что искал встречи с глазами людей, с их улыбками и нахмуренными бровями. При этом необычный взгляд Луки люди, как правило, игнорировали, или старались побыстрее отвести от него глаза. Большие, темные, с прищуром глаза Луки выдавали большую глубину, которая изредка пряталась под ресницами, глубину как открытую и честную, так и не менее угрожающую в своей необузданности. Лука улыбался, встречая людей, сейчас он был открыт, вдохновлён и слегка расслаблен, в то время как Август был усталым и развязным, чему, скорее всего, обильно поспособствовал алкоголь.
