– Там – гардероб. Тут – не знаю, что. Буфет, скорее всего.
Август оказался между нескольких толстых колонн, подпиравших одновременно с потолком и нещадно утекающее величие театра, и указывал поочередно на два окошка рукой с дотлевающей сигаретой. Лука провел носком туфли по паркету и снял солидный слой пыли, тем не менее, обнаружив приличное качество пола под ним. Братья молча разбрелись по разным углам холла и оглядывали нового друга.
«Дельфин» словно бы спал, впав в тяжелую болезнь, он, казалось, копил силы для нового рывка в борьбе с собственным недугом, а когда это время приходило, выяснялось, что его сил не было достаточно. Тогда театр вновь в беспомощности впадал в спячку, устав ждать доктора. Сейчас уже не казавшийся приветливым, «Дельфин» отказывался салютовать новым хозяевам из-за своей немощи, но не посмевший не улыбнуться им в знак приветствия. Пройдя по встретившему его тоннелю в главный зал, Лука хрустел опавшими кусочками краски и шпаклёвки, словно осенними листьями, проводя рукой по потрескавшейся стены прохода. Перед входом в главное помещение, Лука остановился, увидев вынырнувшего из симметричного прохода Августа, стоящего с улыбкой напротив него через весь зал. Мысленно поймав это впечатление за хвост и уложив в свой фотоальбом, писатель сделал шаг в помещение.
Перевёрнутые столики, мусор вперемешку с белыми скатертями, витающая в воздухе пыль, словно бы наполнявшая задушенные альвеолы театра, нахлобученные кое как алые занавеси – всё это давило неизбежностью своего главного посыла – это место было памятником взлёту и падению человеческой славы и гордости. Август цокнул и толкнул ногой лежащую в море мусора бутылку шампанского:
– Это дорогое, одно из самых крутых.
Старший брат перешагивал через деревянные остатки то ли столиков, то ли какой-то утвари из гримёрки, и подошёл ближе к сцене.
– Я знаю, такое подают на приёмах. Они не жалели денег даже тогда, когда тут пели самые обычные алкоголики, пытались спасти репутацию вот такими путями.
– И из этого ничего не вышло. И не получилось бы никогда.
Лука хлопнул ладонью по сцене и всмотрелся в её глубину. Разглядев что-то в её глубине, скрытой сейчас темнотой из-за сломанного освещения, писатель вновь развернулся к брату.
– В чём смысл тогда таких трат, если их плод ты найдешь смешанным со всем остальным на полу?
Август пожал плечами и, проходя мимо брата к сцене, хлопнул его по плечу.
– Мы же не повторим их ошибок. Вот в чем смысл.
Сбросив куртку и положив её у основания сцены, Август влетел наверх и прошёлся по краю.
– Знаешь, я не против взять старт или уже, наконец, финишировать здесь. В одном я уверен на сто процентов…
Несинхронно раскачивая руками в такт его собственной музыке, изолированной в голове, музыкант продолжал:
– Это место мы сможем сделать нашим вне зависимости от результата.
Август улыбнулся ходу мыслей и взъерошил волосы. Старший брат поднял одну из стоявших вдоль стены картин и, положив на единственный стоявший ровно столик, принялся рассматривать её.
– Нам предстоит много трудиться.
Он говорил слегка рассеянно, перемещаясь взглядом от картины и её деталей к интерьеру «Дельфина», когда, вдруг остановил взгляд на своих собственных руках.
– Над театром, над душой этого места, над его сердцем и его будущим репертуаром.
Лука неожиданно прервался и ненадолго замолчал.
– Нам предстоит работать над собой и над тем, что есть у нас самих. Это место может как стать катализатором успеха, так и серебряной пулей во лбу наших надежд, похоронив всё – от сбережений, которые мы сюда вложим, до перспектив и духовного удовлетворения. До способности жить в гармонии с самим собой и друг с другом. Если ты готов, то становись в очередь за мной.
Проникновенные и слегка пафосные слова говорившего с огнём Луки тронули Августа, и тот на некоторое время замер, словно прикладывая речь брата с своим собственным размышлениям. Лука улыбнулся и весело хлопнул в ладоши.
– Давай посмотрим, что еще от нас скрывает «Дельфин».
С этими словами старший брат нырнул в мрачноватый проход, прятавший за собой закулисье и немедленно издал грохот то ли от падения, то ли от обрушения горы театрального реквизита поверх своего падения. Август встряхнул головой и, откашлявшись, вдруг неожиданно для себя в испуге провёл по губам. Удостоверившись, что те остались сухими, он, с несвойственной ему неловкостью, сполз со сцены.
Два ярких луча фонарика терялись среди кромешной темноты закулисных помещений «Дельфина», разрезая мрак только на несколько метров вперед. Небольшой по размерам, но усеянный ответвлениями и комнатами, задний отсек театра представлял собой лабиринт в квадрате из-за отсутствия обзора. Пощекотав стены острыми лучами, братья добрались через горы коробок и стульев к окнам, занавешенных тремя покрывалами.
– Не то чтобы я приходил сюда купаться в пыли, но…
– Тебе еще не раз придётся это делать.
Лука сбросил с плеча Августа крупный кусок скатавшейся шерсти, и впустил в помещение лучи солнечного света. Не только театр открыл свой вид окну, но и окно предоставило взгляду братьев собственное сокровище. Лука выдохнул и открыл окно полностью, теперь давая проход кислороду и прохладному ветру, сразу закрутившему столбы пыли позади братьев.
– Я думал, что его уже много лет как не стало.
– Как его могло не стать? Это же не булавка, чтобы ее потерять.
Древний парк на заднем дворе «Дельфина» словно бы немедленно пустил корни в сердца братьев. Старый и заброшенный, он очаровывал с первого взгляда неожиданностью и величественностью своего появления, скрытый от взглядов людей со всех сторон. Выбравшись через окно в объятия сада, Лука остановился на пороге прохода в глубину.
– Городские легенды о романтике этого места не давали покоя многим.
Август свесил ноги, устроившись на подоконнике.
– Да, в своё время каждый юный авантюрист хотел провести свою девушку сюда. И никого не пускали.
– Для того нужно было попасть в сам «Дельфин». Билет купить, дресс-код соблюсти. Сколько же таких рыцарей-шарлатанов проскочило сюда?
– Из тех, кто действительно верил, что это место дает гарантии на ответ «Да»? Думаю, немного, и еще меньше действительно не разочаровались в магии.
Лука вдохнул свежий воздух.
– Думаю, что-то в этих разговорах есть от правды.
Младший брат пожал плечами.
– Кто ж проверит.
Утреннее солнце ласкало неосторожными и непослушными лучами истощённый, но всё еще полный сюрпризов и романтики сад «Дельфина», встречаясь с темнотой в глазах и за спиной у братьев в лице помещений театра.
– Я поговорил с несколькими людьми. Мы не единственные сумасшедшие, готовые браться за такие дела. Есть еще безумные. Ну, такими их считают.
Август сверкнул глазами на солнце и закрыл лоб ладонью.
– Всё не так безнадёжно.
– Когда дело касается нас, то безнадёжного не будет. Если мы не выведем «Дельфин» на гребень волны, то уж точно на дне он оседать не будет.
Младший брат сунул руки в карманы джинсов и прошелся по ветхому мостику через яму, некогда бывшей ручьем-продолжением водопада.
– Что же, у нас пан или пропал. С учётом того, что начинаем мы если не с минуса, то с нуля совершенно точно. И знаешь, я счастлив, что ввязался в это.
Лука удивлённо изогнул брови.
– По-моему, это как раз я ввязался в это с тобой.
Глава 7. Феномен каждые 24 часа.
Теперь театр был на как на ладони. Устройство «Дельфина» оказалось совершенно необычным для театра, пускай даже небольших размеров. Входя в нарочито отделанное элементами ветхости здание, можно было обнаружить себя в большом и просторном гардеробе с несколькими колоннами, массивно уходящими под своды дубового потолка, а, дальше заведение предлагало посетителю выбор, который не играл никакой роли: после фойе вас встречали два коридора, окаймляющие главный зал, и оканчивающихся двумя зеркальными резкими поворотами с широкими входами, напомнившими Луке тоннели в ушах одного музыканта из заштатных баров, который впоследствии сделал неплохую карьеру. Интересной особенностью были окна этих двух лап, огибающих центральный зал. Они были спроектированы таким образом, что снаружи не было видно шуршащих тусклым туманом коридоров ни одного тоннелей, а вот с из белого прохода было прекрасно видно зал и все, что там происходило. По легенде, там когда-то стояла охрана больших гостей этого небезызвестного театра, которая не хотела мешать высокопоставленным зрителям наслаждаться музыкой и представлением. Черный же оставался полностью изолированным и монолитным в своей темной непогрешимости для обеих точек зрения.
