Лука сделал рамочку из пальцев, направленную на Симона, что рассмешило Эмилию, а Лука как завороженный следил за её движениями, опустив портрет из конечностей.

– Для «Равенны» я подписываюсь разными именами, а носит их сюда мой брат или друзья. Вы в них блистаете, а я любуюсь вами в моей пьесе и моей пьесой в вас.

Писатель окончательно допил содержимое бокала, изрядно осевшее в нём, и опустил его на удачно проносившийся мимо поднос официанта, который чудом удержал равновесие посуды. Эмилия, не отрывая взгляда от глаз Луки, ответила:

– Я действительно слышала ваше имя, оно весьма известно не только в наших кругах, но и по городу в целом.

– Иногда это доставляет неудобства, я не могу сходить в ресторан или просто посидеть в парке с черновиком на колене. В итоге трачу всю пасту на автографы. Что же, зато ребятишки в восторге. Автографы – обязательная программа.

Эмилия посмеялась над шуткой и понимающе кивнула, озарив лицо неожиданной серьезностью. На какое-то время воцарилось молчание, сопровождавшееся недоумением Симона от беззвучного диалога глаз молодых людей, прерванного раздавшемся со сцены монологом какого-то самовлюблённого мецената. Взгляды несли в себе разное, что заметно сбавляло уверенность в еще недавно полной шкале Луки, который всеми силами пытался оттолкнуться в импровизации от чего-либо, при этом не показывая своей тревоги. Эмилия одаривала его удивительным взглядом, будто бы совершенно разоружая его намеренно, будто не веря в то, что этот человек мог совершенно случайно оказаться в этом месте в это время. Девушка скользила от одного края глаз Луки к другому, словно бы догадываясь о тайне, которую теперь знают уже двое, но еще не осознав, что это за тайна.

Её обжигающий бег по теряющему температуру в этом физическом парадоксе Луке заставлял того впутываться в пространство из двоих, при этом тот, изо всех сил сдерживая нервозность и монолитную привлекательную непоколебимость, чувствовал, что с удивлением входит в зону комфорта. От вторжения оба вздрогнули, Лука немедленно потянулся к новому бокалу, а Эмилия опустила взгляд в смущённой улыбке. Поймав странный взгляд Августа, обитавшего в углу зала с очередным канапе в руках, Лука, тем не менее, вновь обрёл нити управления собой:

– Я удивлён вашей выдержке в беседе с Леоном. К несчастью, он порой заделывается моим работодателем.

Эмилия пожала плечами.

– Он гость, а я отчасти хозяйка. Люди бывают разные, и я стараюсь относиться с пониманием к их причудам, потому что мы все не без них, верно?

Лука вспомнил Эрика, шипящего из ярко-желтого костюма на сцену и самого себя в рубашке на подтяжках, и кивнул.

Девушка продолжила, расплываясь в улыбке по ходу фразы, отчего её речь стала трудно разборчивой, но милой.

– Тем не менее, это не отнимает у вас звание «героя».

Эмилия вернулась к серьезному виду.

– Извините меня, эмоции порой перевешивают, я себя за это люблю и ненавижу. Это не должно было выглядеть глупо.

– Оно и не было. Вы меня раскрепостили.

Держа в голове ночные прогулки по «Равенне», самопровозглашенный герой приободрил актрису:

– Я стараюсь держать эмоции в туго завязанном узле перед собой. И чем он больше, тем больнее хлопнет пощечиной, развязываясь, в книге или сценарии. Вот и хожу по жизни с пластырем на щеке.

Через некоторое время Симон предпочёл оставить беседующих молодых людей наедине, которые прыгали с темы на тему и смеялись добрым саркастическим шуткам Луки. Эмилия внутренне удивлялась тому взгляду, которым её одаривал собеседник, сам же плававший в бездонном океане мира, частичками которого она с ним делилась.

– Вы не просто писатель. Не случается так, чтобы писатель оказывался на таких вечерах – нужно уметь немного больше, нежели написать завораживающую историю.

Лука пригладил ухоженную и постриженную бороду на щеках. Вчерашнее сожаление по поводу избавления от растительности куда-то исчезло, и искать его не хотелось.

– Так и есть. Не каждый писатель является таковым, не каждый сценарист пишет пьесы. Вы говорите о том, что на такого рода собраниях, на собраниях по приглашениям, а уж тем более в «Равенне», собирается совсем не высшее общество, а коллектив…

– Необыкновенных.

Молодой человек улыбнулся и продолжил.

– Это такой водяной знак. Все, кто оказался в этом здании – избранные. И именно поэтому вы можете мне доверять.

Эмилия неожиданно даже для себя вновь обратилась к глазам писателя:

– Нет, совсем не поэтому. Я же здесь не по приглашению, а как артистка. Значит, не избранная. Да и…

– Я тоже не верю в эту чепуху, но мы же вроде как пытаемся соблюсти приличия. Впрочем, сейчас я понимаю, что нам это вряд ли нужно. Это как разбивать желток в яичнице.

Засмеявшись, девушка поймала себя на мысли, что этот обаятельный человек обладает невыразимой харизмой и чутьём, а его напор словно бы обрамляли узоры. Вокруг беседующих людей словно бы не царила атмосфера напыщенного приёма, а если она прорывалась, то Лука гасил её желточными шутками. В этот самый момент Эмилия обратила внимание на то, что все артисты стекаются тонкой струйкой среди гостей прямо ко входу в подсобку.

– Боюсь, мне пора присоединиться к небольшому собранию труппы театра.

Лука слегка развёл руками:

– Всё имеет свойство заканчиваться.

Он вновь ощутил руку Эмилии в своей, уже в знак прощания, и слегка склонившись, пожал её, ощущая бег камней на кольцах по своей ладони. Качнув головой, он оставил девушку с улыбкой на лице, и, развернувшись на пятках туфель, двинулся в толпу вытекавших из театра платьев и смокингов. По пути Лука вновь оставил бокал на подносе у летевшего мимо официанта, а также, вынув из внутреннего кармана конверт, отдал его сборщику пожертвований, задумчиво запустив руки в карманы. Разыскав в толпе у дверей младшего брата, он, успокоившись, сделал еще несколько шагов в сторону улицы. Уже у самого выхода Лука оглянулся, чтобы убедиться, в том, что Эмилия, исчезавшая в дверях в глубине театра, тоже обернулась, чтобы найти его в море людей.

Глава 12. Без ума от этой баллады.

– Если ты решил устроить свидание, то зачем становиться при этом домушником? Август сидел в пижаме на своём письменном столе с сигаретой в руке и сонно рассматривал брата, размахивавшего руками в кресле.

– Потому что у меня брат-домушник. Залазил к подружкам – залезешь и в театр. Лука провёл рукой по горячему лбу и заговорил серьёзней:

– Неужели не понимаешь, какого масштаба мы можем устроить чудо, если всё получится.

Музыкант спустился со стола, и, описав круг в воздухе рукой с сигаретой, отчего она оставила дымное кольцо, ткнул ей в сторону кресла-качалки:

– Погоди-погоди, прежде чем ты продолжишь и скажешь еще какую-нибудь глупость в пять утра…

Август подошёл ближе и пристально всмотрелся в лицо писателя.

– Ты готов запеть?

Лука ответил на удивление просто, словно поразившись, что брата сейчас интересует только это:

– Да, конечно.

– Мм. Угу.

Младший брат был обескуражен, и, подойдя к окну, распахнул его, чтобы выбросить туда остатки сигареты вместе с усталостью.

– Что же… тогда давай посмотрим, что можно придумать.

Лука поднялся с кресла и стал рядом с ним на фоне уже исчезающих звёзд.

– Я прошу тебя о помощи, Август. Давно я это делал? Давно говорил о долге? Ты нужен мне, если это тебя тронет.

– Не знаю я таких правил, где братья друг другу должны. А дело стоит того. Но…

– Но? Ты сказал «Но»?

Август двинулся к роялю и бережно провел по нему рукой. Остановившись, он проговорил фразу, поморщившись от её банальности:

– Я видел, как ты смотрел не неё вечером. Больше никто так не смотрел, не нашёл я парней или ухажёров, а выпил я вчера достаточно для того, чтобы их различить.

Август вернулся в русло перегарного сарказма, не вынося откровенности ситуации:

– Более того – я выпил достаточно, чтобы они сменили имидж и перестали быть ухажёрами, но впустую, эх.