Сергей на это ничего не сказал, вдохнул судорожно, потом подошёл к окну, открыл пошире для притока свежего воздуха, постоял так несколько минут. Вроде успокоился. Чего он в самом деле хотел? Майка всё сделала правильно, как Серёжа и просил в своё время. А то, что Гусь по старой памяти заехал, хотел его проведать, так это ни о чём не говорит — Макар явно не один, и в качестве любовника потрёпанный жизнью Сыроега ему уже вряд-ли нужен. А чисто по-дружески они, наверное, могли бы общаться… Гусь — мужик простой, не зазвездился, старых знакомых не забывает. Что, если поискать его в соцсетях? Сейчас вроде можно это…
Размышляя подобным образом, Сергей не заметил, как стало уже совсем поздно. Шурка ушла в свою комнату, Санька так и не появился — не иначе как у очередной девицы заночевать решил. И Сыроежкин собрался домой — завтра рано на работу, надо выспаться.
В машине Серёжа включил радио — ехать недолго, но настроение такое паршивое, что надо было срочно чем-то отвлечься. Хорошей музыки он не нашёл, зато прослушал новости. И очень обрадовался, что уже заехал в свой двор — иначе не избежать бы ему аварии.
«По сообщению нашего корреспондента, — деланно обеспокоенным тоном сообщала ведущая информационной программы, — состояние пострадавшего в сегодняшнем ДТП на Ленинградском шоссе в прошлом известного хоккеиста, а ныне успешного тренера, Макара Гусева остаётся критическим, он находится в коме. Напомню, что начавший свою карьеру как игрок тогда ещё горьковского Торпедо, Гусев в последствии выступал за Монреаль Канадиенс. Закончив играть несколько лет назад, он занимался тренерской работой. И, как удалось узнать нашему корреспонденту, его последний визит на Родину был связан с предстоящим открытием в Москве частной хоккейной школы».
Вот так… А Серёжа и не знал, что Макар уже не играет. Он так усиленно пытался отгородиться от любой информации, касающейся бывшего возлюбленного, что в конечном итоге ему это удалось. Сыроежкин в последнее время ничего не знал о Гусеве, не вспоминал, не думал о нём, практически забыл… Лишь иногда, ночами, они были вместе, как в глупой девчоночей сказке — жили долго и счастливо. Но только в Серёжиных снах.
Ещё минут пятнадцать после выпуска новостей Сергей не мог выйти из машины — его трясло. «В коме… состояние критическое…» — словно удары гонга отдавались в голове слова ведущей. «Только бы он не умер, только бы не умер, — повторял и повторял про себя Сыроежкин. — Макар, пожалуйста, пожалуйста, Макар…» — что «пожалуйста», Сергей и сам не знал.
========== 17. Un-break my heart ==========
Дома Сергей почти сразу попросил Эла отключиться — сказал, что хочет побыть один. Объяснять андроиду причину, по которой он выглядит как живой труп, да и вообще, общаться с кем бы то ни было, Сыроежкин попросту был не в состоянии. В итоге всю ночь просидел в интернете, вычитывая новости и боясь пропустить новую информацию о состоянии Макара, если вдруг такая просочится в СМИ. Но до утра ничего нового не узнал — не настолько Гусев известная персона, чтоб журналисты за ним круглосуточно следили.
Зато Сергей выяснил, в какой больнице находится Макар. Утром позвонил на работу и взял неделю за свой счёт. И отправился в больницу поцеловать закрытую дверь реанимации. Естественно, Серёжа прекрасно понимал, что никто его туда не пустит, он просто надеялся поговорить с врачами. Но и этого не получилось. Дежурный доктор сообщать постороннему человеку подробности состояния больного отказался. Пациент в тяжёлом состоянии. Множественные переломы, кома. Всё.
Серёжа проторчал за каким-то фигом в больнице до самого вечера, ничего больше не узнал, понял, что вот-вот вырубится от усталости и нервного напряжения сам, и поехал домой. Кое-как объяснил Элу, что случилось, выслушал от него слова сожаления, выпил чай с бутербродом и завалился спать прямо в одежде.
Проснулся Серёжа в пять утра от кошмара — ему приснилось, что Макар умер и пришёл к нему в виде призрака, укорять за то, что Серёжа исчез из его жизни, даже не объяснившись. Эл на этот раз не отключался, сидел за компьютером — работал. Увидел, что Серёжа не спит — бросился к нему, вытирать испарину, поить водой и даже таблетку Верапамила принёс — пульс у Сыроежкина зашкаливал.
Спать после всего этого Сергей больше не мог. Сходил в душ, позавтракал и согнал Электроника с компа — дальше рыться в новостях в интернете. А к восьми часам поехал опять в больницу, неизвестно зачем. Наверное, просто потому, что дома ему не сиделось. Всё утро проторчал Серёжа в больничном сквере, а потом поднялся на отделение — авось другой врач окажется разговорчивее. Однако, у дверей реанимации его ждал сюрприз — целая делегация из трёх мужчин что-то оживлённо обсуждала под дверями реанимации… на французском языке. Через некоторое время к ним вышел врач, и они перешли на английский. Доктор, как оказалось, в английском был не силён, и канадцам, а Сергей догадался, что это были именно они, пришлось изъясняться на русском. Вернее, один из них худо-бедно по-русски говорил, а потом переводил ответ врача остальным. Только вот доктор в отличие от иностранцев говорил негромко, и Сыроежкин понимал не всё.
В результате, когда деловой партнёр Макара (а будущая хоккейная школа, как успел до этого выяснить Серёжа, представляла собой совместный российско-канадский проект), переводчик и ещё какой-то хрен наконец отпустили доктора, Сергей плюнул на все церемонии и ухватил эскулапа сам.
— Скажите, он ведь поправится? Он не умрёт?
— Как я уже сказал, — устало вздохнул доктор, — Макар Степанович буквально час назад из комы вышел. Состояние стабильно тяжёлое, но тенденция положительная. Об остальном говорить пока рано.
Не сказать, что у Серёжи камень с души свалился, но кусок от него откололся знатный. Так что Сыроежкин даже на работу вернулся — надо было чем-то себя занимать. По вечерам и выходным, правда, всё равно приезжал в больницу — когда удавалось, беседовал с врачом, или просто сидел в садике напротив корпуса, где лежал в реанимации Макар. Канадцев больше не встречал — вероятно они приходили в его отсутствие или не бывали вовсе, что логично — пока Гусев всё равно в реанимации, что тут делать?
Через несколько дней Гусева перевели в палату. Сергей узнал об этом ещё утром, позвонив, как обычно, в справочное, и после работы рванул в больницу — очень уж хотел сам с Гусем повидаться. То, что Макар, возможно, общаться с посетителями не намерен, или не желает видеть именно Сергея, то, конечно, Сыроежкину и в голову не пришло. VIP-палаты находились в дальнем отсеке отделения, и имели свой сестринский пост. Вот через него-то Сергею прорваться и не удалось: «Макар Степанович посторонних людей просил его не беспокоить». И никакие заверения, что Сергей его друг и одноклассник, просьбы передать Гусеву своё имя и фамилию — ничего из этого на медсестру не подействовало. Ни на на одну из дежуривших сестёр — Сергей так несколько дней подряд пороги травматологии обивал, ничего ни разу не добившись.
— Знаешь, Эл, — сказал как-то, вернувшись после очередного неудачного посещения клиники, Серёжа, — Гусь не хочет меня видеть, — и растерянно развёл руками.
— Серёж, но он тридцать лет не общался с тобой, да и разошлись вы не лучшим образом, — удивился Электроник, который об отношениях своего сожителя и Макара Гусева знал далеко не всё. — Чего ты от него хочешь?
— Да ничего, собственно, не хочу, — почесал затылок Сыроежкин. — Хочу, чтоб он поправился, да и всё… — Серёжа при всём желании не смог бы точно сформулировать, чего на самом деле он ждёт от общения с Макаром.
