Итого, красивый блондинчик быстро примелькаться Серёжиным коллегам-собутыльникам, и они стали интересоваться, что это за невесть откуда нарисовавшийся Серёгин «племянник» такой, трогательно заботящийся о выпивающем «дядюшке». В результате на Сыроежкина стали косо смотреть, подозревая чёрти в чём.

Сначала Сергей хотел устроить роботу внеочередную выволочку за несоблюдение конспирации, а потом плюнул и просто сменил работу. А заодно и квартиру — они уже и так засиделась на одном месте. Серёжу в последнее время мучила тоска и нехорошее предчувствие, так что воевать со своим андроидом, которого похоже тоже накрыл своеобразный кризис среднего возраста, не было ни сил, ни желания. Хочет робот опять «мальчиком» ходить — флаг ему в руки. Разбираться в проблемах самоопределения человека с механическим телом и электронными мозгами Сыроежкину было совсем не интересно.

Серёже недавно исполнилось сорок два, и он всерьёз задумался о том, что же представляет его жизнь. Крутить гайки на работе ему пока не надоело, но было уже тяжело, хотя заработок, который и так-то почти весь уходил на детей и аренду жилья, оставлял желать лучшего. Дети своего отца не очень жаловали. Нет, никакого негатива к себе он от них не видел, но если бы не постоянная его инициатива, ни Саша, ни Шурочка, и Сергей был в этом убеждён, с ним бы попросту не общались.

Шура была очень привязана к матери, к отцу особых чувств не питала — есть и есть. Деньгами помогает — хорошо, нет — тоже не страшно, Миша подсобит. Саша наоборот, был в этом плане бессребреник, но с Сергеем держался как-то напряжённо, видно было, что сдерживается, чтобы не сказать лишнего. И больше интересовался андроидом, чем родным папой.

В общем, в прохладных отношениях с детьми Сыроежкин винил только себя. Хороший отец из него не вышел — тут он потерпел полное фиаско, надо это признать. И муж тоже — Майка со своим Мишкой выглядела на порядок счастливее, чем в бытность свою Серёжиной супругой — тоже факт.

И друзей Серёжа всех растерял, точнее так и не приобрёл за всю жизнь. На работе близких отношений как-то ни с кем не сложилось, хотя проблемы с кем бы выпить у него никогда не стояло. Старинного приятеля своего, Чижа, Сергей сам оттолкнул, хотя он был, пожалуй, единственным, с кем можно было поговорить по душам, по-настоящему, а не фильтруя каждое слово и не просчитывая наперёд, не выйдет ли такая откровенность боком.

И человека, которого Серёжа любил ещё со школы пришлось забыть, оборвать с ним все связи, наплевать на собственную боль. Самому разбить себе сердце, высокопарно выражаясь. И ему тоже. Потому что не было у них с Макаром будущего.

Ни с кем у Серёжи, если говорить откровенно, будущего нет. Только с Электроником. И от этого факта иногда Сыроежкину хотелось выть. Серёжа смотрел на своего личного робота-андроида и не знал, что к нему чувствует. То ли злость и раздражение за то, что он, человек, фактически всю свою жизнь положил ради благополучия искусственного механического существа, ещё будучи ребёнком, по глупости согласившись взять ответственность за его судьбу. То ли нежность и признательность, ибо такую безоговорочную преданность, верность и доходящее до идиотизма всепрощение, как у Электроника, среди людей из плоти и крови встретить практически невозможно.

Редко, но случалось, накатывала на Серёжу ночью такая тоска, что сон не шёл к нему, в голову лезли разные нехорошие мысли, и становилось ужасно жалко себя. Бессмысленная какая-то вышла у Серёжи жизнь, а впереди уже ничего хорошего не могло быть по определению. Никому он не нужен, только роботу своему. Серёжа тогда крепче прижимался к Элу, обнимал его теплое тело руками и ногами, утыкался лицом андроиду в шею и минут тридцать приходил в себя. А потом краем одеяла вытирал искусственную кожу — она вся была мокрой от его слёз. Хорошо, что Эл находился в спящем режиме и всего этого безобразия не видел.

***

С утра у Сергея Палыча, несмотря на все принятые как положено лекарства и абсолютную трезвость в течение недели, кололо сердце. Всё казалось мрачным и зловещим — даже свежая зелень в полную силу развернувшаяся в последние майские деньки. Подскочивший на фоне ясной и солнечной погоды серотонин не смог рассеять вялотекущую депрессию, изводящую Сергея уже много месяцев. Чтобы как-то поднять себе настроение, Сыроежкин решил заехать к бывшей жене, повидать дочь (сын дома появлялся редко, где-то тусил со своей компанией), даже с работы ради этого пораньше ушёл.

Дома у Майки царил переполох — здоровяк Мишка сидел на кухне, приложив к скуле лёд, а рядом хлопотали Майка с Шуркой, обрабатывая ему разбитую губу (видать, Мишке ещё и в челюсть прилетело) и ссадину на лбу. Майка ворчала, что Миша сам дурак, за что и поплатился, а Шура заявила, что это карма — в прошлый раз он рыжего побил, в этот раз — рыжий его.

— Вот те раз! — изумился Серёжа. — Это его мелкий Макс так отделал?! Рыжиков же хилый всю жизнь был, как сопля. Или он за последние пару лет боксёром заделался?

— Нисё се хилый! — возмущённо прошепелявил распухшим языком Мишка. — Бугай с меня лостом!

— Это не Чиж был, — вздохнула Майка, убирая в аптечку перекись, йод и остатки пластырей и марлевых салфеток. — Это был Макар Гусев.

— Г…гусев… — Серёжа почувствовал как ему не хватает воздуха, и инстинктивно потянулся за баллончиком Нитроминта, который с некоторых пор всегда носил в кармане джинсов. К счастью, его быстро отпустило и лекарство не понадобилось. Немного успокоился и обратился к экс-супруге: — Май, как вы встретились, что Гусев хотел от тебя?

— Да то же, что и Чижиков года три назад, или сколько там прошло — я не помню, — сказала Майка. — Тебя хотел, — пояснила женщина и даже не заметила, как дёрнулся от этой фразы Сергей. — Уж не знаю, чего ты от них ото всех скрываешься, но Макар говорил, что очень хочет тебя увидеть и всё спрашивал, как ты живёшь, и всё ли у тебя в порядке. Ну и твоей личной жизнью сильно интересовался.

— А чего… он с Мишкой-то… подрался? — стараясь сделать так, чтоб его голос не дрожал, спросил Сыроежкин.

— Да понимаешь, — охнула Майка и с укором посмотрела на своего побитого супруга, который с виноватым видом поглядывал то на жену, то на падчерицу. — Гусь, оказывается, полдня перед нашим подъездом просидел, меня караулил. Он звонил перед этим, писал, да я обычно незнакомые номера не беру и сообщения от них даже не открываю. В общем, когда Макар меня увидел, накинулся с расспросами. А он же эмоциональный такой, говорит и собеседника то и дело за руки хватает, по плечу хлопает… У него манера эта дурацкая с детства так и осталась. Ну и Мишка опять, как назло, с полдня с работы ушёл, ему к врачу надо было. И вот он подходит после всего к дому и видит, как меня какой-то мужик лапает. Ну, ты представляешь его реакцию! Он ни слова ни говоря кинулся бить Гуся, а тот его и приложил сразу… Конечно, Макар потом извинился, объяснил что к чему, но что уж сделано, то сделано…

— Май… — выслушав достаточно сумбурный рассказ, просипел Сыроежкин — от волнения у него даже в горле пересохло. — А про себя он говорил чего-нибудь? Как он сам-то?

— Я даже спросить не успела, — развела руками Светлова. — Сначала Гусь на меня наседал, тобой интересовался, потом с Мишкой дрался, а потом сказал, что в аэропорт опаздывает — он, оказывается, всего на два дня по делам сюда прилетал.

— А как он тебе… ну… вообще, показался? — с горем пополам попытался сформулировать мысль Серёжа. Но Майя поняла его правильно:

— Как-как? Расстроился очень. Я ж ему ничего толком не сказала. По твоей великой просьбе, между прочим. Сказала только, что ты жив-здоров, иногда с детьми видишься. Больше ничего. Про него при мне не вспоминаешь, о себе особо не распространяешься. Адрес и телефон велел никому не давать. Всё, он уехал.