Поболтать Чиж любил. Особенно он интересовался личной Серёжиной жизнью. Сыроежкин, конечно, тоже его спрашивал, чего да как, но Макс неизменно строил унылую физиономию, кивал в сторону кухни, где трудились жена и тёща, говорил что вся их жизнь проходит тут, и даже отдельный закуток для детей сделать пришлось — дома практически никто не бывает. А потом опять переводил разговор на Серёжу. Интересовался подробностями как у приятеля с работой, не ссорятся ли они с супругой, не бедокурят ли дети, и всё в таком роде. Сыроежкин пил и болтал — о себе поговорить всегда приятно. Рассказывал про работу, про ссоры с женой, непонятную ревность сына, дочкины успехи в музыкальной студии и прочую ерунду. Ничего не скрывал, кроме Электроника, разумеется.

***

В один из тёплых майских дней предпоследнего года второго тысячелетия Макс Чижиков по уже сложившейся за последние годы традиции угощал Сергея у себя в ресторане коньяком. Сыроежкин отдыхал душой от своих проблем и вполуха слушал жалобы Макса на мелкооптовые цены, жадную «крышу», пьяных клиентов-дебоширов, собственных непослушных отпрысков и сварливую супружницу, как вдруг ни с того, ни с сего, Чиж выдаёт:

— Слышь, Серёга, держи — это тебе, — и протягивает Сыроежкину коробку с часами.

— С чего это? — удивился Серёжа, распаковывая неожиданный презент.

— Да я купил себе, а носить неудобно — большие для меня слишком. И отдать кроме тебя некому — батя китайские подделки не жалует.

— Э… — растерялся Сергей. На часах значилось, что произвели их в Швейцарии и чисто внешне выглядели они не дешёвыми.

— Успокойся ты, — Чиж заметил нервозность приятеля и поспешил объясниться. — Я их в переходе купил. Ты посмотри, там на задней крышке какое-то нелепое сердечко выгравировано. «Фредерик Констант» такой безвкусицей не занимается, сам понимаешь…

— Да, действительно, — Серёжа со всех сторон изучил часы и даже надел их на руку — ему в отличие от мелкого и узкокостного Чижа они шли. И очень понравились — и окошко с механизмом прикольное, и циферблат со звёздочками красивый, и ремешок из хорошей кожи (а может, и не кожи, раз подделка?) в тон. — Спасибо тебе! У меня днюха недавно была, буду считать, что это как раз на моё тридцати трёхлетие подарок, — улыбнулся довольный Сыроежкин.

— Да ты чё, правда? Поздравляю! — Макс на радостях плеснул Серёге ещё Метаксы. — Только ты поосторожнее с ними — они ж как настоящие выглядят, вдруг кто позарится, — предупредил на всякий случай перестраховщик Чижиков.

А через неделю Сыроежкин, нервно озираясь, и периодически теребя запястье с часами опять был в ресторации, принадлежащей фамилии Чижиковых.

— Макс, что за херня?! — набросился чуть ли не с порога на приятеля Сергей. Тот еле успел усадить его за свободный столик. — Возьми свои часы обратно, я такое носить не буду!

— Ты чего, Сыроега? — задёргался Чижиков. — С какого перепоя?

— Они настоящие, вот чего! — чуть ли кричал Сыроежкин.

— Да быть не может, — сделал круглые глаза Максим. — Я их за копейки купил.

— Мне в скупке за них почти две штуки баксов предлагали! — перешёл на шипение Сергей. — Я аж пересрался весь, думал выйду — мне по башке настучат. Ты представляешь, сколько они на самом деле стоят?

— А зачем ты в ломбард пошёл? — серьёзно спросил Чижиков. — У тебя финансовые трудности? Ты скажи, если что, что-нибудь придумаем.

— Да я не хотел их сдавать, — начал оправдываться Сыроежкин. — Я их просто на работе как-то снять забыл, и часы эти клиент один увидел. Крутой такой мужик на мерсе. «Хорошо, — говорит, — дела у вас идут, раз механик может себе часики за пять килобаксов позволить». Я ему: «Да это подделка китайская — приятель в переходе купил и мне отдал за ненадобностью». А он ржёт и говорит: «Ну-ну. Если так, то приятель твой полный лох. Не веришь — попробуй в ломбард их снести, посмотришь, сколько предложат». Ну, я так и сделал…

— Ого! Как тебе свезло, оказывается, — изобразил неподдельное счастье на лице Чиж. — Только я их не возьму, даже и не думай.

— Почему? — не понял Сыроежкин. — Продашь, раз сам носить не хочешь.

— Нет-нет, — замахал руками Максим. — Мне они всё равно ничего не стоили, они твои, а чужое добро счастья не приносит.

— А мне, значит, оно принесёт?

— Тебе оно не чужое.

— Как так? Ясен пень, они краденные, — возмутился Серёжа. — Оттуда и сердечко на крышке — кто-то подарок делал. Наверное, часики какому-нибудь новорусу жена презентовала и гравировку сделала. От большой любви.

— Ну, в любом случае, прежде чем к тому мужику в переходе попасть, часы эти много рук прошли, и владельца теперь не сыщешь. Так что, носи по особым случаям. А если деньги понадобятся — продашь. А я не возьму, и не надейся, — опять замахал руками Чиж. — Давай лучше с тобой на память сфоткаемся, я в прошлый раз забыл, — и не дожидаясь ответа, Чижиков убежал куда-то в подсобку за фотоаппаратом. Это была ещё одна странность Максима — помимо регулярного угощения Серёжи выпивкой, он его каждую встречу зачем-то снимал в разных ракурсах. Говорил, на память. Типа, он всех своих друзей фотографирует, потому что редко с ними встречается… Серёга, правда, этих своих фоток так ни разу и не увидел — Чиж всё забывал альбом притащить или распечатать ему парочку. Но Сыроежкин и не настаивал.

Фотографиям друзей Чиж и правда уделял большое внимание. И не только фотографиям — он поддерживал связь почти со всеми своими бывшими приятелями — с той самой тусовкой, в которую несколько недель в конце шестого класса входил и сам Сыроежкин. Вплоть до истории со своим фальшивым разоблачением. Серёжа и по сей день вспоминал это время как самое счастливое в своей жизни. Деликатный Макс, кстати, ни разу с тех пор об этом неприятном инциденте и словом не обмолвился, Сергей был очень ему за это благодарен. Но так или иначе, окольными путями старался у Чижикова выяснить как живут бывшие одноклассники и соседи. Чиж был в курсе и охотно про всех рассказывал, и даже показывал — друзья, ни один из которых не остался в итоге в Москве, делились с ним своими фотографиями.

Так Серёжа узнал, что Зойка Кукушкина каким-то хитрым образом познакомилась с финном, вышла за него замуж, живёт в Хельсинки и на Родину почти не приезжает. Корольков, который всю жизнь отличался умом и сообразительностью, почти сразу после школы репатриировался в Израиль, отслужил в ЦАХАЛе и теперь делает карьеру в полиции. Витька Смирнов ни в какую эмиграцию не подался, окончил юридический, хотел пристроиться в столичную прокуратуру, но что-то видно не срослось, и он… уехал в Петропавловск-Камчатский. Там у него дела пошли в гору.

Но на самом деле Серёжу интересовали не эти люди. Про человека, судьба которого занимала Сыроежкина больше всего, он даже боялся спрашивать у Чижикова. К счастью, тот сам всё рассказывал и держал Сергея в курсе всех новостей.

— Так ты что, Кубок Стэнли не смотрел? — вылупил глаза Чиж, когда в одну из первых своих встреч в чижиковском ресторане Серёжа как бы между делом спросил его про Гуся. — Он же теперь за Монреаль Канадиенс играет. Не в основном составе, конечно, но на лёд выходит.

— Н-нет… Я как-то к хоккею не очень… — с трудом сглотнул Серёжа. Хоккей его действительно не интересовал, но все матчи горьковского Торпедо, когда Макар был в этом клубе, он внимательно смотрел. Втихаря от Майки ходил к родителям и смотрел там, чтобы не вызывать ненужных вопросов у жены, для которой его абсолютное равнодушие к спорту секретом не было. Но с тех пор, как Гусев уехал в Канаду и ничего о нём слышно не было, про хоккей он забыл. А тут вот, оказывается, не абы что, а один из самых прославленных клубов НХЛ, а Сыроежкин и не знал…