— Не планировали даже, — прохрипел Джейк, потирая шею. — Мы уже поняли, что своими руками ты только кошек разделываешь.

Скай стиснул кулаки, борясь с желанием дать мальчишке по морде. Раз так «-надцать», чтобы точно усвоил урок. Хотя, Алек сам справится. Или Блэк.

Но Блэк молчал, а Алек смеялся. Густым, приятным смехом человека, услышавшего хорошую шутку. Ская даже отпустило, черт, да даже Блэк смог выдавить кривую улыбку и встать, отходя от Джейка. Кирилл, похоже, готовился его — Ская — успокаивать. Незачем, черт. Он хотел объяснить это другу, но смех оборвался, а Блэк вдруг замер на полушаге, медленно начиная поворачиваться и не успевая, катастрофически не успевая.

— Для тебя я сделаю исключение, мальчик, — тихо, с улыбкой, шепнул Алек и сорвался с места раньше даже, чем Скай успел осознать его слова.

Он никогда раньше не видел такой скорости и никогда не ощущал такой силы. Скай успел прикрыть мальчишку собой, но отлетел к стене, чувствуя себя так, словно его поезд переехал. Снова бросился вперед, пытаясь принять на себя удары, которых мальчишка бы не пережил. Алек не сдерживал силу, которой у него и быть-то не должно было. Алек пробивался через Ская, отмахивался, как от назойливой помехи на пути к цели, а в его глазах была смерть. Поэтому Скай стоял. Поэтому поднимался раз за разом, и кидался грудью на амбразуру, надеясь, что переживет, надеясь, что друг не станет его убивать.

— Уведи его! — кричала Алла, но звуки смазывались, и Скай даже не слышал, что отвечал ей Кирилл.

Он отвлекся на секунду, пытаясь понять, здесь ли еще Джейк, но этой секунды Алому хватило. Жесткие пальцы впились в горло, но хватка была странной, неплотной. Убивают по-другому — это он успел понять еще до того, как на грани слышимости прошелестело:

— Смотри, — и Скай подчинился, заглядывая в глаза Джейка.

Большие и невинные глаза, в которых было предвкушение и жажда крови.

А когда Алек отпустил его, изумление распустилось в них подобно диковинному цветку, и это было предпоследним, что он увидел перед тем, как потерял сознание.

Последним — смазанная тень и алые, нестерпимо алые брызги.

***

Рубашку он выкинул сразу — кровь с белой ткани отстирывалась дивно хреново. Джинсы попытался спасти, но они последовали за своей товаркой. Благо волосы отмылись нормально, а то он уже морально готовил себя к бритой голове. В душе Алек напевал и с наслаждением подставлял лицо тугим струям.

«Можно быть монстром, оставаясь человеком. Можно казаться человеком, будучи монстром. Просто будь собой, » — говорила Марина, его маленькая Марина.

Он почти смирился с тем, что ее больше нет.

Когда вода перед сливом перестала отливать розовым, Алек вылез из душа, вытерся, натянул запасную футболку и брюки. Обулся и вышел из ванной.

В кабинете не было ни души. Алла с Блэком утащили Джейка, таким, каким он его оставил. Недобитым, едва живым. Соблазняло закончить начатое, но Алек не стал: с пробитой, развороченной грудью щенок напоминал поломанную игрушку, а крови его зверь напился вдоволь. Он вздохнул, улыбнулся и пошел к выходу, старательно обходя алые пятна на полу.

У дверей снаружи тоже было пусто. И у лифта. И даже в гараже.

Право, он думал, его радостно схватят, как только так сразу. Но, то ли Блэк осознавал степень, в которой Джей его провоцировал, то ли всем просто было не до него — ни души вокруг. Алек сел в машину и поехал домой. В тот самый дом, которого не осталось, который походил на руины еще более, чем последний, но — был разрушен не им. Кошку было жалко. Мысли путались, перескакивали. Клетка рушилась и темное безумие захлестывало волнами, он стискивал руль, прикусывал губу и ехал, ехал, ехал, не позволяя себе остановиться, пока не добрался до высокой ограды и знакомого КПП, где за шлагбаумом виднелись развалины домов и мешанина из земли и асфальта.

Но сегодня что-то было не так, как всегда. Он смотрел туда, вдаль — и видел не покореженные бетонные остовы, не ямы и грязь, а эти дома, этот район — таким, каким он его помнил. Наверно, именно поэтому и сказал охране так странно:

— Я тут живу.

И замер, осознавая. Горло сдавило спазмом.

Он забыл, как же он мог забыть, что все мертвы и все мертво, и возвращаться уже давно некуда. Алек мог бы написать диссертацию на тему «что значит одиночество», но кого б волновала эта «животрепещущая» тема.

И он стоял там, перед КПП, а частящий пульс отдавался в кончиках судорожно сжатых пальцев, и в ушах — будто наяву — шелестел равнодушный голос диктора, перечислявшего разрушенные районы. Зазвенела бьющаяся об стену бутылка, мерный стук капель об пол и голос Ская.

Это было так давно.

Алек горько усмехнулся, хлопнул охранника по плечу, и, не оглядываясь, перемахнул через шлагбаум и пошел вперед. Километром спустя дорога была уже целой, а вот дома целыми лишь казались: на первый взгляд все было хорошо, но посмотри чуть пристальнее — и становились заметны выбитые стекла, черные провалы в стенах. На месте магазина, куда он бегал за хлебом в далеком детстве, зияла воронка, на дне которой валялись осколки битого стекла и глыбы бетона с торчащими арматурами. Он на миг остановился на ее краю, заглянул вниз. Ни крови, ни тел не было, да и остались бы они здесь, за столько-то лет?

Судорожно сглотнув, он пошел дальше. Холм, на котором раньше стояла многоэтажка, где они жили, уже виднелся, вот только на месте домов были развалины. Двадцать два этажа превратились в — от силы — десять-двенадцать, остальное неровно срезано. Снарядом зацепило, или взрывом. А может, бомбили с воздуха. Подробностей Алек не знал, он так и не смог заставить себя найти новостные выпуски и статьи тех лет, даже думать об этом всегда было больно. Видеть — еще больнее.

Пробираться к подъезду пришлось по рассыпанным по земле обломкам. Куски стен шатались под ногами, пытаясь выскользнуть, перевернуться. Плитка на самых крупных кусках скользила — не навернулся он чудом. Но дошел, допрыгал, временами чувствуя себя горным козлом. Дверь в подъезд лежала на том, что некогда было газоном, аккуратно снятая с петель. Работа спасателей, похоже. Алек посмотрел на останки лампочки в светильнике на козырьке подъезда, вздохнул и решительно шагнул внутрь. Лифты, что неудивительно, не работали, хотя он, как дурак, и простоял перед ними минут с пять. Привычка — страшная сила. Столько лет, а стоило зайти сюда и все вернулось, ожило, будто только вчера он в последний раз с трудом распахивал железную дверь, ждал вечно занятые лифты и нажимал на кнопку, считая этажи до нужного. Сейчас же — пришлось идти пешком. Пролет за пролетом, слыша, как хрустит под ногами битое стекло, глядя на толстые слои пыли и пепла на стенах.

Когда-то он успевал запыхаться, поднимаясь до нужного этажа, теперь и осознать не успел, как уже пришел. Взрывами его не снесло, даже пожара тут, кажется не случилось. Вернее, черная лестница была действительно черной от гари, но межквартирный холл — лишь запыленным. Двери аккуратно сложены у лифтовых шахт. Алек перешагнул через них и пошел дальше.

К себе домой.

Там все еще пахло гарью, и в глазах защипало. То ли от запаха, то ли от боли, глухого, беспросветного отчаяния, на миг накрывшего его с головой, словно приливная волна. Потом волна схлынула, он рвано выдохнул и медленно побрел по комнатам, бессознательно скользя пальцами по стене. Огонь сюда все-таки добрался, но не везде, не всюду. Черноту на стенах сменяли выцветшие и запыленные обои, напрочь выгоревшая мебель перемежалась с рассохшейся, а то и вовсе выглядевшей почти новой. Наверное, если бы не война, квартиру обжили бы птицы, но, говорили, что проклятый пепел выгнал их из города. И в его родном доме не было ровным счетом ничего живого.

Комната родителей — черна и пуста. Шкафы перевернуло взрывом, но спасатели — или военные — аккуратно поставили, что смогли, на место, только в дверцах зияли дыры, а содержимое ровным слоем покрывало пол. Алек попытался открыть нижний ящик и едва успел отпрыгнуть, когда стенка просто развалилась, чудом не задев его. Он разгреб доски, вытаскивая из-под них запечатанные, новые комплекты постельного белья, подушки и одеяло, которые мама держала для гостей, и не смог удержаться от смеха. Прижимая свои находки к себе, он носком сапога покопался в куче на полу, но больше ничего не нашел, кроме кусочка мыла. Для запаха и от моли. Он усмехнулся и вышел, логично, черт возьми, если и было тут что-то ценное, то давно уже вытащили. Еще до того, как район оградили и закрыли.