Серые глаза в его сознании сощурились. В комнате были только они, только вдвоем, а он слышал бархатный смех тела, от которого она избавилась. Человека, которым она была. Плоская грудь, рельеф мышц, теплая кожа и частое дыхание. Изменчивая ртуть во взгляде, вздернутая бровь и тонкие губы.

Его боль. Его наваждение. Пойдешь?

Он так этого хотел. Он же был на все согласен, лишь бы Алек жил. Лишь бы она жила. Она.

— Я не могу. Прости.

Они улыбнулись, одновременно. Она в реальности — его воплотившаяся мечта, его оживший сон — и Алек в его голове. Так одинаково улыбнулись.

— Прощай, Скай, — сказала она.

— Я тебя не забуду, — хрипло прошептал Влад в ответ и ушел, не прощаясь.

Остро хотелось плакать. Хотелось кричать. Хотелось вернуться, согласиться на все, уйти с ней.

«С ним», — поправлял разум, и Скай не оборачивался.

Он так этого хотел. Он был готов на все и на все согласен.

Нет, не на все.

***

Ей снился сон. Или не снился? Стана сонно моргала, разглядывая фигуру, сидящую на краю кровати, такие знакомые темные пряди, тонкие пальцы, нервно мнущие ткань брюк. Она знала лицо, скрытое в тени, помнила ее глаза, изгиб губ и улыбку, радостную и печальную, кривую и искреннюю. Это должен был быть сон, должен был быть. Но она чувствовала тепло, исходящее от чужого тела, а матрас просел под весом.

Стана села, подтянула к себе колени. Девушка повернулась к ней, улыбнулась, подставляя лицо рассеянному лунному свету, позволяя Стане рассмотреть ее, как следует рассмотреть и убедиться, что это — та самая героиня ее снов. Кошмаров. Ее и Ская.

Рука потянулась как-то сама собой, Стана прикоснулась к чужому плечу. Девушка не исчезла, кожа под пальцами была горячей и плотной, Стана ощупывала проступающую кость, литые и твердые мышцы; на глаза наворачивались слезы, и она смаргивала их, продолжая смотреть на это совершенное лицо, легкую улыбку, тонкую, почти эфемерную в неверном свете, фигуру.

— Не получилось как-то, с каруселями и мороженым, — тихо сказало слишком реальное видение и улыбнулось шире.

Стана замерла.

Голова шла кругом от внезапно нахлынувшего осознания, от понимания, кто она такая. От непонимания — как такое вообще возможно.

— Ты… — Стана замолчала.

Не хватало ни слов, ни воображения, чтобы продолжить, чтобы сказать в ответ что-то вменяемое, что-то нормальное. Этого же не может быть. Она не может быть им. Не может.

— Наверное, надо поздороваться, — улыбаясь, сказала девушка и опустила свою ладонь поверх ее руки. — И представиться, наконец. Здравствуй, Стана, — «здравствуй, Скай» — послышалось ей в этих словах, но в ровном голосе не было ни боли, ни надрыва. — Меня зовут Алек, можно Саша. Можно и Алина, если ты успела привыкнуть, — добавила она, и Стана, наконец-то узнала черты лица.

Глаза только были не теми, не такими, неправильными. И двигалась Алина по-другому, и говорила. Алина все делала по-другому, Алина была ее подругой. Алины никогда не существовало.

— Ты…

— Я. — она улыбнулась. — Еще я должен извиниться. Прости меня, если сможешь, Стана, я не видел другого способа вырваться оттуда. Я залез слишком глубоко и, надеюсь, смогу исправить то, что с тобой сделал. Ты больше не видишь моих снов?

Стана помотала головой. Она думала сны исчезли, сдались под напором новых впечатлений, она думала все дело в захватившей ее учебе, в первых полетах не в симуляторах, в реальности. Она думала, что справилась со своими страхами, а это — тоже он? Он подарил, и он забрал?

— Ты что-то сделал? — она наконец смогла произнести больше одного слова.

— То, что должен был сделать уже год как, если бы понимал, что произошло. Надеюсь, поможет. Я очень обязан тебе, Стана. За то, как использовал тебя. За то, что с тобой случилось. Чего ты хочешь, моя прекрасная принцесса?

Это было почти наяву — аромат табака, белая маска и черные провалы глаз. Хриплый смех и тихий голос. Девушка сидела напротив, а Стана видела совсем другую фигуру на ее месте, видела Алого из такого далекого прошлого, что оно было уже почти неправдой. Видела алые блики и кровь, бледное лицо и серые тени.

— Убей их, — прошептала Стана. — Убей их всех.

Алый вздрогнул. Алый отпустил ее руку и наклонился к ней, серо-стальные, невероятно яркие глаза стали ближе, она тонула в них, она чувствовала вкус металла, чувствовала, как острые грани царапают кожу.

— Стана, очнись, — прошептало многоголосье вокруг.

Она моргнула, фокусируя взгляд. Женское лицо напротив было растерянным, обеспокоенным. Алек-Алый-Алина хмурились, между бровей пролегли четкие, будто нарисованные морщинки.

— Алек, — беспомощно позвала Стана, цепляясь пальцами за воздух, и снова видя белую гладь маски, серое пламя в прорезях.

— Я здесь, Стана, — кто-то обнял ее, чьи-то руки замком сцепились за спиной. — Я здесь, все хорошо, все уже хорошо, девочка. Ты слышишь меня?

Она кивнула в чужую шею, память подкидывала странные обрывки из не-ее жизни, кто-то держит не-ее, держит изо всех сил в жестком захвате, боль, запах крови, вкус крови.

— Страшно… — Стана почти скулила.

Хоровод видений метался перед глазами, а она уже не могла заставить себя поверить, что это сон.

— Это все не твое, девочка, — она снова была в чужой голове, она ощущала, как безжалостно, будто скальпелем, отсекает что-то, как чистит и закрывает, медленно и осторожно. — Это не твое. Отпусти, забудь.

— Они делали тебе больно, — прошептала Стана. — Они заплатят.

Алый улыбнулся, затянулся, выпустил в небо тонкую струйку дыма.

Кареглазая девушка рассмеялась и перекатилась на спину, бесстыдно выгибаясь.

Алек дернул уголком губ и склонил голову набок.

— Они уже заплатили, девочка, — сказали все трое. — Пора жить дальше.

Девушка рассыпалась ворохом осколком. Алек разлетелся облаком пепла. Алый держался дольше всех — докуривал — но растворился в последней затяжке, в серой струйке, взмывающей ввысь.

На нее смотрели внимательные и серьезные карие глаза той, кого она считала своей подругой, кого она считала просто человеком, обычным человеком. Хуже себя, хуже всех. Недостойной их возможностей, недостойной учебы с ними, недостойной хорошей жизни. Глаза той, кто оказалась много большим.

Стана думала, что не знает тех, кто был более человеком. Стана думала, что не знает и тех — кто был менее.

— Чего ты хочешь, Стана? — спросил ее монстр напротив.

И Стана знала ответ.

========== Акт четырнадцатый — Cadmea victoria — (Победа Кадма, победа дорогой ценой) ==========

Потому что все мы убийцы, сказал он себе.

Все, и на этой стороне, и на той, если только мы исправно делаем своё дело,

и ни к чему хорошему это не приведёт.

(Эрнест Хемингуэй, «Острова в океане»)

Он не собирался туда идти, ноги привели его в медчасть сами. Вот уж, воистину, привычка: еще когда док был жив — так невозможно много лет назад — в расстроенных чувствах Скай всегда приходил сюда. И сейчас пришел, но в изменившейся, отремонтированной, сверкающей хромом новейшей техники комнате уже не было ни Дока, ни Аллы, такой, какой он ее помнил. Сама Алла-то была, сидела в кресле у мерно гудящего репликатора и что-то читала. Как и раньше, она шевелила губами, увлекаясь, то и дело пролистывала обратно. Скай остановился в дверях, глядя на нее и не смея шагать внутрь. Было очень плохо и очень страшно, а Дока не было.

Никто не нальет стакан разбавленного спирта, никто не обматерит и не вправит на место определенно поехавшие мозги. Никто не поможет, и никто не спасет.

Стоило уйти, он уже почти собрался с силами, чтобы сделать это, когда Алла подняла голову от планшета и посмотрела прямо на него, легко улыбаясь, и сделала приглашающий жест рукой.

— Выпивки нет, извини, — смешливо сказала она, наливая обоим кофе. — Не держу, хотя может и стоило бы. Он отказался или ты?

Она так спокойно перескочила с темы на тему, что Скай даже удивиться не смог. Впрочем, они с Сашей давно дружили, всегда дружили, кому, как ни ей, знать все. Блэк будет в ярости, когда поймет, что его верная Алла помогала злейшему врагу. Блэк будет в ярости.