Алек снова улыбнулся и сделал еще глоток.

— Нет, — ровно сказал он, глядя как пальцы Блэка ложатся на комм.

Тот отдернул руку и замер, в синих глазах был страх, озера страха и капля боли, которой он упивался минутой раньше. Киру нравилось страдать, всегда нравилось. Еще ему нравилось быть первым, только не получалось никогда.

— Ты…

Алек кивнул, опустошая стакан и затягиваясь. Выдохнул, зажал сигариллу в зубах и налил себе еще. Кирилл следил за каждым движением, подобравшись. У него дрожали пальцы, он кусал губу — и это не вызывало ничего кроме смеха. И вот это вот он ненавидел? Вот этому обещал отомстить?

— Я. Хотел извиниться, веришь?

Кирилл помотал головой, Алек усмехнулся.

— Правильно не веришь, в общем-то, — он затушил сигарету в тяжелой хрустальной пепельнице, подсознательно посчитав ее вес, объем и силу, которую надо приложить, чтобы раскроить Киру череп. Прикурил следующую. — Хороший табак, я таких в магазине не видел. Доставляют?

— Да, — Блэк неуверенно взял свой джин и тоже закурил. — Пришла меня убивать?

Алек засмеялся, тем хриплым, грудным, женственным смехом, который вызывал дрожь у него самого. Жуть, прости Господи.

— А как же прелюдия, Кир? Поговорить там сначала: природа, погода, пироги? Давно не виделись, все-таки, друзья, опять же, — он улыбнулся. — Мы же друзья, Кир?

Сердце частило в горле, по чужому лицу скользили, ласкаясь, алые-алые тени. Алек чувствовал грань своего безумия, чувствовал остро, как никогда раньше. Он будто стоял на краю пропасти, но край больше не осыпался под ногами. Он мог шагнуть в бездну, но этот шаг он должен делать сам.

— Да, — хрипло ответил Кирилл, и он снова засмеялся.

— Да нихуя мы не друзья, Блэк, — вздохнул Алек, затягиваясь максимально глубоко и чувствуя, как прочищает мозги горький дым. — Впрочем, какая разница. Я хотел тебя убить. Долго, кроваво, так, чтобы ты понял, что я чувствовал. Очень хотел.

— И…

— И не убью. Твой друг, наш друг, Алекс, он когда-то сказал мне, что надо ждать. Надо ждать, когда человек станет счастлив, а потом мстить, чтобы ему было что терять. А ты не умеешь быть счастливым, Кир, — он улыбнулся, криво и безразлично. — Или я не научился мстить — однохуйственно, если честно.

Кирилл смотрел, недоверчиво и испуганно, алые тени исчезли, растворившись в настоящих густых тенях подступающей ночи. Когда-то он почти считал себя богом в своем сладком безумии. Когда-то он ждал этой минуты и воображал, как будет слушать музыку чужих криков и стонов, как будет длиться и длиться агония, прежде чем он решит ее прервать. Когда-то.

Когда-то он отчаянно и безнадежно хотел снова стать собой. Стал. Но ни это, ни смерть Юки не принесли ни счастья, ни облегчения. Только давящую пустоту и ощущение страшной, неисправимой ошибки.

— Не ищи меня, Кирилл, — Алек допил джин одним глотком и встал. — Не ищи меня, забудь меня, оставь прошлое прошлому. И я тоже — оставлю.

— Чего ты хочешь? — вопрос прозвучал уже в спину, и Алек остановился перед дверью, по-настоящему задумываясь над ответом.

Пожал плечами и отбросил сигариллу прямо на пол, к стене. Плитка — не загорится.

— Чего бы я не хотел, Кир, ты не сможешь мне это дать. Прощай.

Едва слышно скрипнула дверь, Алек закрыл ее за собой и пошел к себе. Возможно, Кирилл говорил что-то еще, возможно, ему даже было, что сказать, что предложить — но Алек не хотел слушать. Алла сидела на подоконнике перед его комнатой, он открыл дверь и жестом пригласил ее войти. Хотелось — полежать в тишине, хотелось — вдоволь нарыдаться и нахохотаться над своей печальной и абсурдной жизнью, но прогонять ее казалось предельно нечестным.

Он усадил ее в кресло, поставил чайник, сказал:

— Он — жив, — и сбежал в душ.

В конце концов, в том, чтобы плакать под горячими струями тоже была своя прелесть.

И смеяться под ними же.

Непременно.

========== Акт тринадцатый — Vale (Прощай) ==========

К тебе ее безумная любовь и довела ее всего больше до несчастья.

(Денис Иванович Фонвизин, «Недоросль»)

За окном закатывалось солнце, кроваво-красное небо было по-своему прекрасным, но сегодня он не замечал этой красоты, он вообще ничего не замечал, смотрел в пустоту невидящими глазами и вспоминал фарс, в который превратилась проверка: отчего-то хохочущего Альку, сдержанно улыбающуюся Аллу и растерянного, испуганного Кирилла, большими глазами смотрящего на дисплей с собственными результатами.

Семьдесят два процента. Таблетки оказались не панацеей, может ли что-то сдержать первую модификацию, видимо, открытый вопрос. Могло ли — поправил он сам себя и печально улыбнулся. Кира было жаль. Человечность, невысокий процент изменений — единственное, за что он держался — вдруг оказалось фикцией. А он сам — модом из тех, что люди только пока проходят проверки. Мир Кира рассыпался у него на глазах, а он стоял, как дурак, и не мог ничего сказать. И не сделал ничего.

Друг называется. Скай закрыл глаза, глубоко вздохнул. Было грустно, почти больно за Кира. Еще больнее становилось, когда он вспоминал, что послужило причиной этой странной проверки. Алек. Кирилл верил, что Алек тут, Кирилл верил, что Алька — это Алек. Кирилл верил, что Алек жив, а значит, белой массой в репликаторе в том доме был Джейк. Но как? И почему Кир в этом так уверен?

Скай хотел верить тоже, хотел — но боялся. Мертвый Алек был воспоминанием, болезненным и приятным, печальным и радостным. Живой — сам был его болезнью, отчаянной страстью, которую он столько лет пытался избыть, но так и не смог. Скай не мог быть с ним, быть без него — не мог тоже. Безумие, чертово сумасшествие без выхода и без конца. Он сдавленно застонал, сжимая пальцами виски, будто пытаясь выдавить из них стоящие перед глазами образы: серые глаза и насмешливая улыбка, карие глаза, длинные пряди и влажные губы, карминово-красные, нежные, такие сладкие на вкус…

Лица плавали, сменяли друг друга и он боялся вспоминать, боялся думать. Вот он целует ее, но миг — и лицо меняется. Блядские стальные глаза подернуты поволокой, и Алый — не Алая, Алый — стонет, хрипло стонет и выгибается в его руках, такой близкий и такой горячий. Руки сами сжимались в кулаки, хотелось разбить лицо из фантазий в кровь. Хотелось целовать его дальше, хотелось перешагнуть через самого себя и исполнить уже самую заветную мечту. Хотелось умереть.

Кирилл верит, что он жив. Проклятье.

Дверь открылась резко и невыносимо громко, Скай дернулся, почти подпрыгнул. На пороге стоял Блэк, вот уж легок на помине, грудь друга часто и тяжело вздымалась, он оглядывал комнату так, словно ожидал найти здесь кого-то помимо Ская. Откровенно говоря, он выглядел почти безумным, но был — скорее пьяным, резкий древесно-спиртовой запах Скай чувствовал даже со своего места.

— Кир?

— Аллу найди, — бросил Кирилл, все еще шаря взглядом по сторонам. — Срочно, сейчас!

Скай встал, натянул футболку и пошел к двери; Кирилл никуда не делся, но больше не разглядывал комнату, скорее напряженно размышлял о чем-то.

— Что сказать-то ей? — спросил Скай уже из коридора, запоздало сообразив.

— Алек был у меня. Пусть снимет ДНК, пусть проверит всех. Он где-то тут, Скай, блядь, он где-то тут!

Слова звучали безумием, вернее показались бы ему таковым, если бы он услышал что-то кроме «Алек был у меня». Пульс глухо бухал в ушах, он не смог даже ответить, только кивнул и ушел. Как пьяный: шатало, путались мысли — от того, по определению Аллы, наркотика его вело и то слабее. Не то что сейчас.

Он бы ни за что не нашел ее, черт, да он бы мимо нее прошел, не заметив, если бы не услышал ее голос из одной из комнат, произносящий такое родное и страшное:

— Ал… — он распахнул дверь прежде, чем она договорила, — …ина.

Алла обернулась, недоуменно глядя на него, а Скаю виделось в ее глазах что-то еще, странное, непонятное. Обнадеживающее и пугающее.

— Тебя Кирилл ищет, извините, — пробормотал он, скользя взглядом по комнате и спотыкаясь на фигуре перед зеркалом.