Врач закончил неожиданно быстро, он не успел допить кофе, когда тот же мужчина, вежливо постучавшись и дождавшись позволения войти, передал ему результаты анализов, кивнул в знак прощания и вышел, чтобы вернуться в свой НИИ. Все бывшие сотрудники Алека — даже Алла — казались Кириллу предельно странными и непонятными. Но они были полезны, этого не отнять. Их — это расстраивало и одновременно вызывало гордость за страну — было невозможно заменить. Вне конкуренции.

Но очень, очень странные.

Он одним глотком опустошил чашку и пошел обратно в камеру, на ходу изучая бумаги. Результаты были ожидаемые так-то, 99,9%, привычно округленные до ста. Киборг, робот, андроид — они разные названия пытались предлагать. Ни одно не прижилось, к сожалению, моды, с легкой руки военных журналистов, оставались модами. Несмотря ни на что, невзирая на все их старания. Что нечеловеческие твари времен войны, в которых ничего естественного не осталось, что люди, прошедшие вторую волну. Всех под одну гребенку. Все моды.

Хотя прошедших вторую волну он вообще не понимал.

Ленька сидел на том же стуле, в той же позе, только один рукав теперь был закатан и по руке тянулась темно-красная полоса — кровь остановилась ни сразу, а прижать прокол не позволили наручники.

— Что происходит, Блэк? — спросил он сразу, как Кирилл пересек порог.

— Проверяю одну теорию. Стопроцентный модификант. — протянул он задумчиво. — Как ощущения?

Ленька — или Алек? — дернул плечом и не ответил. Кирилл смотрел на него, внимательно, вглядываясь в мельчайшую мимику, силясь разглядеть хоть какие-то эмоции. Но лицо, это идеальное, совершенное лицо, было абсолютно пустым.

— Соскучился по мне, Алек? — наконец спросил он.

Тишина была густой и тяжелой, почти ощутимо. Киру казалось, что Ленька с трудом, продираясь сквозь эту тяжесть, медленно поворачивает голову, поднимает ее. Шире открываются глаза, расширяются точки зрачков. Это длилось и длилось, как в замедленной съемке, а потом чужие губы разъехались в совершенно безумной улыбке, и Ленька дико, громко, искренне засмеялся.

========== Акт девятый — Altera pars (Другая сторона) ==========

Мы все одержимы.

(Чак Паланик, «Колыбельная»)

— Он не ответил, — было первым, что сказал ей Алька на следующее утро.

Едва проснувшаяся, она растерянно захлопала глазами, заливая в себя первую — не последнюю — порцию кофе, пытаясь включить еще не работающую голову. Мысли ворочались тяжело и медленно, еле-еле. Стана с трудом осознала, что друг имеет в виду Ская, с еще большим трудом вспомнила вопрос. Алина сообразила много раньше, надо признать.

— Слушай, ну успокойся ты уже, — как-то устало и обреченно сказала она, похоже разговор начался задолго до прихода Станы и ходил по кругу. — Это была война, это было давно. Может, он не помнит, может не хочет вспоминать.

— А может, не хочет рассказывать.

— И это его право, — Алина пожала плечами, допивая одним глотком. — Короче, забей, честное слово. Пойдем, погуляем лучше, свободный день.

Алька скривился, утыкаясь в тарелку, по которой уже минут десять гонял последний кусок серого и абсолютно неаппетитного, на взгляд Станы, омлета. Вздохнул.

— Ну, пойдем. Бесит, не знаю, почему так.

Подруга усмехнулась, поднимаясь со стула, и растрепала ему волосы.

— Доедайте, я пойду покурю пока.

Они с Алькой синхронно кивнули и взялись за кружки. Засмеялись от этого тоже синхронно и не сговариваясь. Друг, как будто, наконец, довыговорился, за неимением лучшего слова. Он снова улыбался Стане: пусть эта улыбка и была бледной тенью, но все же — какой прогресс по сравнению с зверским и мрачным выражением лица, когда она только пришла на завтрак. Стана улыбнулась, сделала еще глоток и принялась за свой салат.

Конечно же, он закончил раньше и сидел, ждал ее, приканчивая очередную порцию кофе, а она старалась торопиться, но ничего путного не получалось: только чашку раза три чуть не опрокинула. Впрочем, сама дура. Он же ничего не говорил, не вздыхал нетерпеливо даже, просто сидел и ждал. Стана доела, отнесла посуду, заодно прихватив Алькину кружку и почти побежала к дверям, где он стоял теперь, лениво следя за ней чуть расфокусированным взглядом. Алька предложил ей руку, она радостно сжала протянутую ладонь и практически потащила его за собой, к выходу, где их обоих ждала Алина и вызывающий у Станы странные приступы ностальгической грусти запах дыма.

Территория части была большой, они обошли все, что углядели: обновленные и облупившиеся, еще не охваченные ремонтом, ангары, кромку леса, не сворачивая вглубь, по негласному соглашению избегая того, что видели вчера — и вернулись к комплексу зданий. Коридоры так же хрустко пахли новизной, друзья лениво скользили взглядами по стенам, а Стана вертела головой, стараясь запомнить, впитать все-все. Очередной поворот и очередная дверь привели их в комнату, больше похожую на склад антиквариата. Хотя, нет, поправила себя она, антиквариат — это все же что-то более древнее, красивое, редкое. А тут была скорее свалка старой мебели и вещей, никому не нужных теперь вещей, которые раньше наполняли эту часть, эти строения, жизнью и памятью.

Как зачарованная, она подошла к составленным друг на друга металлическим койкам и заскользила пальцами по тронутым ржавчиной, неровным трубкам. Кто спал на них? Кого они помнят? Чьи руки касались этого металла, чьи вещи небрежно набрасывались на изголовье и изножье, пока хозяин пытался урвать хоть несколько часов чуткого, поверхностного сна?

Мысли были медленными, отстраненными, будто чужими. Она повернула голову и увидела Алину, задумчиво трогающую одну из коек. Ей тоже было интересно, наверное. Ей тоже хотелось знать, но у них были только вопросы, так много вопросов — и ни одного ответа. Стана вздохнула.

— Пойдем обратно? — Алька смотрел на них устало, сунув руки в карманы.

— Там дальше коридор, — сказала Алина, продолжая смотреть на ржавый металл и составленные псевдо-деревянные тумбочки за ним, — если верить плану.

— А пролезем?

Подруга встрепенулась, смерила взглядом виднеющиеся просветы между импровизированными «мебельными башнями».

— Да, должны, мне кажется, — она пожала плечами. — Пробуем?

Отвечать Стана не стала, просто протиснулась в ближайшую щель, слыша смех Альки. Они последовали за ней, лавировали все вместе, а вокруг скрипело, шумело, похрустывало, будто это вещи были живыми, будто они приветствовали их или, наоборот, предостерегали от продолжения пути. Ей нравилось думать, что приветствовали, что их здесь ждали.

Склад закончился внезапно: вот они еще продирались сквозь нагромождение коробок и столов — а вот обшарпанные стены и царапанные, покрытые сеткой трещин окна, так не похожие на новенькие, блестящие, от которых они ушли. Алина замерла у одного из них, осторожно трогая раму. Зашипела и отдернула палец с красной точкой на конце, сунула его в рот.

— Не сильно? — Стана рванулась к ней. — Покажи!

— Забей, — она облизнула губы, оставляя на них разводы розовой слюны. — Царапина, заживет.

Хотелось возразить, но Алька со вздохом подвинул ее в сторону и протянул подруге невесть откуда взявшийся пластырь. Та быстро замотала палец и пошла вперед по обшарпанному коридору. Стана волновалась, конечно, но просто последовала за ней, что еще оставалось-то?

Звонко хрустела под ногами бетонная крошка, осколки плитки и стекла. Их шаги в этом коридоре звучали почти музыкой, а воздух, мутный от пыли, которую они поднимали своими шагами, от чего-то еще, чему Стана не знала названия, был густым и, казалось, имел вес. Она вдыхала и ей чудился в каждом вдохе запах гари, пепла, лекарств, прокатывающийся по корню языка металлический привкус свежей крови.

Алина остановилась перед какой-то неплотно закрытой, косо висящей на проржавевших петлях дверью, толкнула. Рассохшееся дерево поддалось со скрежетом, скрипом, открывая комнату, едва освещенную солнцем из небольшого мутного окна. Не считая мусора, там было пусто, в стене справа от входа чернел провал, ведущий в то, что некогда было душем, наверное. Сейчас от ванной остались осколки кафеля и фаянса, да пара ржавых железяк, торчащих из стен на разных уровнях.