— Хорошо. Спи, — несколько запоздало ответил Агрест на её прошлую речь. — Я обо всем позабочусь. А ты уж потрудись мне все объяснить завтра.

Честно? Он позаботится обо всем, обо всем? Даже о работниках, которые обычно приходят накормить Маринетт? Она хотела задать множество вопросов, но ещё больше спать. Адриан подошёл к ней, легко взял её на руки, стянул пиджак и уложил в кровать — свою кровать — накрыв одеялом. А где же будет спать он? Что насчёт еды, она не испортится? Разве покрывало на диване не стоит высушить? И почему он, дьявол его побери, все это время был в мокрой рубашке? Так нравится дискомфорт?

О многом хотелось подумать. Но голова уже становилась тяжёлой от количества терроризирующих ее вопросов, а тело обмякло. Прежде чем провалиться в глубокий, безмятежный сон на суше, а не в воде, Мари потянула носом запах и подумала, что приятно. От Адриана пахнет приятно. И засыпать в постели человеческого парня — это что-то неописуемое.

========== II. Трахай глазами, думай мозгами. ==========

Этим же днем, утром. Маринетт проснулась в ужасной агонии: она резко распахнула глаза и, застав лицо молодого наследника империи Агрест вместо привычной картинки — воды и ненавистного стекла аквариума — отбросила одеяло в сторону.

Его лицо так близко она, кажется, не видела никогда. А! События ночи пронеслись перед глазами. Но она вспомнила все тогда, когда уже вскочила с постели, чудом подавив в горле крик и, широкими шагами отходя в сторону, врезалась лопатками во что-то холодное.

Резко обернулась. Так, что кончики длинных, волнистых, тяжёлых волос нещадно хлестанули по ляшкам. Её сердце билось так же отчаянно и бессмысленно, как пойманный в банку мотылёк.

Стекло. Жуткое, проклятущее стекло. От пола до потолка. Там, за окном жизнь в городе протекает размеренно и спокойно: едут машины, люди спешат к семейному очагу, на работу, в магазины, но русалка не видит этого всего. Она не смотрит сквозь стекло. Она смотрит прямо на стекло.

И видит в нем зло.

Аквариум — её самый страшный враг, даже если свершится девятое чудо света, и она каким-то образом сбежит отсюда, то этот страх — страх быть вновь взаперти — будет преследовать её до конца дней.

Всё ещё душимая дурными чувствами, Маринетт обнимает себя руками, проклиная свой тупой, необоснованный страх. Подумать только! Её испугало стекло. Она выживала в условиях и похлеще — океан не очень-то гостеприимен, а акулы и другие морские хищники явно не сжалятся над тобой за красивое личико.

Впрочем, это ложь. Дрожа и нервничая, девушка вперилась ногтями в кожу чуть выше локтей. Боль не отрезвляла, только раздражала ещё больше. Здесь что-то не чисто. Она вся горит, её тело пылает. На лбу выступила испарина.

Дело не только в стекле, аквариуме и Адриане, которого она увидела проснувшись. Она раскрыла глаза — и на неё сразу же обрушилась немыслимая усталость, ужас, шок. Её восприятие обострено до предела, все органы чувств реагируют на любой внешний фактор.

Несомненно, корень проблемы лежит в том, что она держала свою истинную сущность в заточении на протяжении года. На людской лад — это как если бы девушка любыми способами предотвращала менструацию, или оборотень обращение.

Паскудно сказывается на здоровье.

Поглощенная тщательным анализом своего самочувствия, она не сразу среагировала на шаги.

Русалка понимает, что Адриан встал с кровати следом за ней только тогда, когда его ладонь ложится на её плечо. Она вздрагивает от неожиданности и оттого, какой холодной оказалось его рука.

— Тш-ш. Это я, — приняв, очевидно, её дрожь за необъяснимый страх (и был не далёк от истины), Адриан аккуратно развернул девушку к себе лицом.

Маринетт не нашла в себе сил посмотреть на него. Потупила взгляд в пол. А потом… потом созналась, будто в преступлении, кивнув в сторону аквариума:

— Я боюсь его.

Адриан посмотрел в указанном направлении и нахмурился.

— Кого? Я никого не вижу.

— Ты просто не всматриваешься, — она горько усмехнулась, точно и не ожидая, что он её поймёт; и голос её был таким затравленным, словно у изгоя в школе. — Аквариум.

— Ах, это. — Парень на удивление взбодрился, погладил Мари по скуле, приподнял её лицо и вынудил посмотреть на себя — и, надо же! — улыбка его была такой понимающей, что можно подумать, будто он знает ход её мыслей наперёд. — Понял. Клетка. Я тоже не люблю свою комнату. И свой дом. И этот чёртов город, если честно.

Теперь Маринетт посмотрела на него немигающим, изучающим, тяжёлым взором — она испытывала его на прочность, но он оставался непоколебим, не поддавался её воздействию и был искренним. Он… понимает? Разве может он, человеческое дитя, понять её тоску по родному дому, боязнь аквариума, в котором она прожила целый год и её смертельной скуке?

Этот огромный особняк — хочет он того или нет, любит он его и признает или нет — это его родовое гнездо. Он здесь родился и вырос. Ему предоставляется возможность выбираться отсюда: на занятия в лицее, турнирам по фехтованию, фотосъёмку, либо встречу с друзьями. А она на чужой территории: на суше, где её возможности ограничены и она не может выбирать свою судьбу.

Она потеряла стаю, мать и единственную подругу, которые пали жертвами людских экспериментов. Саму её продали, как экспонат в музей или редкую зверушку в зоопарк. Куда ему до неё, до её утраты?

Молчание висело в воздухе, как желе — густое и тягучее. Адриан взял русалку под локоть и повёл за собой на диван. Усадил и, не напоровшись на возражения с её стороны, осмотрел её руки, не без удивления обнаружив немного крови, сочившуюся из локтей и уже запекшуюся под ногтями.

Хвала морскому дьяволу — он не стал задавать лишних вопрос или отпускать ироничных комментарием. Она не в настроении.

— Итак, вернёмся к нашей незавершенной беседе. Ты говоришь.

— Говорю, — Маринетт отвечала ровным, умеренным тоном, хотя это стоило ей некоторых усилий, ведь тело уже начали показывать иголочки неприязни. Излишняя впечатлительность Адриана ей сейчас не на руку. Ей нужен холодный рассудок. Как и Агресту. И вообще, им сейчас обоим необходимо сохранять ясность ума!

— Ваау! — И хоть чутье Маринетт в человеческой форме ослабло — она и без него видит, что делает Адриан. Какое… дурацкое позерство. — Что ж, в отличие от тебя я не отключился сразу же, как моя голова коснулась подушки, и долго думал.

— Что это? Я слышу в твоём голосе укор. Ты укоряешь меня за то, что я быстро заснула?

Голос Маринетт хрустел подлинным недоумением, точно снег под ногами; она уставилась на Адриана с вопросом; он смотрел через её плечо и, казалось, вспоминал что-то грустное. Его взгляд оказался настолько внимательным, что девушка не удержалась. Она резко обернулась, чтобы посмотреть, что же там такого интересного.

А-ах… Ясно. Рождество в Европе — это восхитительный праздник, в который дружная семья собирается вместе за одним столом, ужинает, обмениваются шутками и подарками. А ничто не сплочает людей сильнее, чем совместная трапеза. Это сложилось исторически. Те, кто разделяют с тобой пищу — союзники. Те, кто её отбирает, посягает или кого, собственно, едят — враги.

Семья Агрестов развалилась после смерти очаровательной Эмили, чей портрет в виде ёлочного украшения подвешен на верхнюю веточку, рядом со звездой.

Что ж, паренёк имеет право на ностальгию. Но Маринетт его решительно не жаль. Все страдают и живут с ранами на сердце — это естественно и нормально. Ненормально пялиться в одну точку и в упор не замечать ожидающего собеседника пред тобой.

— О, нет, — промолвил он, наконец, слабым, но тёплым голосом. — Я просто жалуюсь, что не выспался. Да и кто я такой, чтобы укорять за сон, в конце концов? Сон — это святое, и то, что ты так быстро заснула — это прекрасно.

— Тем не менее…

Русалка, напряжённая почти так же, как и в добрые времена плавания в океане на территории опасных хищников, смотрела на хозяина, ожидая резкого выпада. Он что-то недоговаривает. И это распаляет атмосферу между ними как горячие поцелуи или брошенные в лицо раскаленные угли.