Поживешь — поймёшь: таких совпадений не бывает. Все переплетено. Дернешь за нить — развяжешь клубок. Или притянешь, как знать? Всяко бывает!

Адриан использует оружие отца против него. И, быть может, обойдя вечно недостижимого Габриэля Агреста в его же игре, он, наконец, получит его признание… Дьявол. Какие же люди дети. Все. С возрастом не меняется ничего — разве что смерть маленькими шажками все приближается и приближается… В итоге настигает — и мы жалеем. Жалеем о прошлом, которого не воротишь… Но есть сегодня. И сегодня Адриану Агресту девятнадцать лет. Он ещё так молод, жив, и кровь в нем кипит и резвится!

Но отчего же печаль тяготит младую грудь, словно камень, заточенный в организме под самым — гулко стучащим — сердцем?

***

Адриан должен бы постыдиться, что черная зависть током прошлась по его коже, когда он, отперев дверь своей комнаты, застал совершенно беззаботных ребят. И в этот момент ему показалось, что они не знают ни бед, ни несчастий! Должно быть, так чувствует себя невольно любой человек, оказавшийся в беде и негодующий от ее — отнюдь! — незаслуженных масштабов.

Феликс учил Маринетт как правильно дуть пузыри:

— Ну нет, Маринетт! — детская обида за взрослого человека, не умеющего простых вещей, паром, как в бани, клубилась в тонком голоске. — Ты все делаешь неправильно: ты дуешь слишком сильно, а надо нежно, как с любимой де… ну, вернее, в твоём случае, парнем. Вот с Адрианом же ты нежна, да?

И тут мальчик прямо-таки весь дрогнул, словно беса увидел. А то был всего лишь его утомленный старший брат!

— Ой…

Маринетт обернулась, чтобы узнать причину такой резкой перемены настроения, и игриво захохотала.

Адриан трижды проклял себя, но не мог он оставаться таким угрюмым, когда Маринетт смеялась так счастливо, а малой краснел, будто его щеки припудрили ярко-красными румянами.

Перестав багроветь, Феликс снова вручил девушке мыльные пузыри и все приговаривал, словно ведьма над котелком, а котором варится волшебное зелье:

— Концентрация, только концентрация…

Все даёт свои плоды. Под наставлением мастера Феликса, русалка — ну надо же! — смогла надуть пузырь, такой большой. Он вытеснился из стенок кольца и медленно, словно пёрышко, опускался вниз.

Бровь Маринетт дернулась:

— Почему он не летит вверх?

Мальчонка пожал плечами.

— Тяжелее воздуха, наверное…

Адриан чуть не соскочил с дивана от восторга, но только ногами немного поболтал, как ребенок, который лакомится.

Маринетт и Феликс. Возлюбленная и младший брат. Как он любит их в эту минуту! Как любуется ими! И пусть любоваться — это не значит любить, но он глядел и не мог насмотреться! И спрашивал себя невольно: доведётся ли им снова, вот так, по-семейному собраться в доме и говорить, говорить, хохотать, от заката до рассвета?

И что-то подсказывало: нет.

***

Напрасно Адриан переживал, что будет тяжко! Все пошло, как по маслу. Когда Феликс надумал уходить — доделывать-таки злосчастные уроки — старший брат попросил его задержаться.

Набрав в лёгкие побольше воздуха для продолжительной речи, он пересказал товарищам своим по несчастью все, что ему удалось выяснить и все, что он предпринял для благоприятного разрешения этой комедии.

Адриан давно уж доверял Феликсу. Они не были особо близко, в их общении всегда присутствовала какая-то неизъяснимая формальность и принужденность, что ли? Вот, мы всё-таки одной крови, поэтому уж ради приличия давай иногда пререкаться и отшучиваться, как будто знаем о друг друге все, хотя на самом деле — ничего? Эдакое негласное условие их жизни. Но Маринетт их сплотила снова. Возродила в сердцах давно забытое чувство — братскую любовь.

Только с ее появлением — даже с хвостом — Адриан с удивлением вновь открыл для себя лучшие качества своего брата: любознательность, не переходящую меру, верность, надёжность, умение не выдавать секретов и эта его милая скромность, когда его поймаешь с поличным на какой-нибудь личной мысли!

Поэтому он говорил, не колеблясь. Ни на секунду. Феликс — умный мальчик. Он поймет и сделает правильные выводы. Адриана не сомневался в этом.

Было ли жаль раскрывать темную сущность отца перед младшим братом? Было, конечно. Но чем раньше он повзрослеет, тем будет лучше.

Наверное…

Весть омрачила лица собеседников, но Адриан всей своей сутью ощутил такое колоссальное облегчение, что его было не остановить: под конец тирады он и вовсе пустился воодушевленно жестикулировать с руками и в красках расписывал оппонентам лицо Габриэля, когда тот узнает, что его «жертву» уволокли из-под носа.

— Адриан, — прервала его живописные и немного нездоровые мечтания Маринетт, — прекрати.

— Хорошо.

Парень на удивление быстро сдался. Строгий голос Маринетт вывел его из транса, отрезвил, подействовал, как обезболивающее: он тотчас опомнился и стряхнул себя пыльную негу мести, как неприятную болячку из мыслей.

— Я хочу уточнить: мы просто-напросто сбежим? И все?

— Именно так. И ещё… не переживай, люди доставят тебя в безопасное место, — прибавил он, одобрительно подмигивая Мари.

— Что же это за люди?

— Прекрасные. Тебе уже доводилось с ними встречаться.

По губам русалки пробежала смутная тень улыбки. Кажется, она знала, о каких «прекрасных людях» идёт речь. Уточнять не стала — она была убеждена в своих догадках.

Когда Адриан вызвался проводить младшего до комнаты (точно того монстры какие-то могли украсть, ну ей-богу) Феликс одернул того за рукав рубашки и с не детской сталью в голосе потребовал:

— Адриан… обещай мне, что с Маринетт ничего не случится.

Сначала юноша опешил от такой серьезности, но, поняв, что мальчонка не шутит, прочистил горло и исправился:

— Можешь быть уверен: с ней ничего не случится.

Побуравив старшего долгим, внимательным взглядом, мальчик молча скрылся за дверью.

— Ну и дела…

Адриан запустил пальцы в волосы и потрепал себя по макушке. Затем, задорно присвистнув и напевая какой-то отдаленно знакомый мотивчик из детства, удалился. Даже дети поют о любви.

Завтра их ждёт ответственный день.

***

Завтра началось с отборной ругани. Они проспали.

Нет-нет-нет, только не это! Невероятно, вот так готовишься к чему-то грандиозному, вынашиваешь план в голове, представляешь лицо противника в момент поражения — и все катится коту под хвост, просто из-за того, что кое-кто не успел вовремя поднять свою задницу с постели.

Будильник не прозвенел, хотя перед сном Адриан проверил его дважды. Это не могло быть просто совпадением. Кто-то знал об их побеге. Или слышал. Или секретарша проболталась отцу, или Феликс? Хотя ещё вчера Агрест старший был уверен в надёжности второго на сто и один процент.

Но сейчас Адриан был готов поверить во что угодно, лишь бы проехаться кулаком по чьей-нибудь моське, потому что это уже ни в какие рамки не лезет.

Неужели они с Маринетт не заслуживают счастья или — о небо! — хотя бы незатейливого человеческого спокойствия?

Адриан с горечью свесил голову и сцепил пальцы. Черт. Этот месяц — это была своеобразная отдушина, да, проклятая судьба?

— Адриан? — Русалка неожиданно обняла со спины. — Не переживай. Мы все успеем.

Адриан не отвечал: он лишь подставил лицо для ласк девушки, а глаза его, гипнотизирующие входную дверь, словно бы говорили: «Я все испортил».

Манипуляции сработали — дверь распахнулась и в комнату ракетой влетел Феликс. Он взял брата за руку и принялся лихорадочно трясти, словно желая вывести из этого странного состояния: не то транса, не то потерянности.

— Вы совсем, да?! В гостиной какие-то люди.

— Проклятие… — едва слышно выругался Адриан себе под нос. Он встал с заправленной кровати и прошелся по импровизированному кругу, нервно заламывая пальцы. — За нами должны были приехать Аликс и Ким на грузовике. Сегодня все идёт под откос.

— Успокойся, — Маринетт в примирительном жесте вскинула руки, видя раздражение Агреста. Негатив им сейчас не помощник. — Я уверенна, что есть причина, по которой они задерживаются.