— Не кажется. И, вообще, это не твой дом, а дом мсье Агреста.

— Да-да, — монотонно и с откровенной скукой произносит Адриан, закатывая глаза. — Но я здесь живу, не ты. Не забывай об этом.

— Я уж постараюсь.

Адриан насмешливо изогнул бровь. Зачем она вообще это сказала? «А, точно, — ехидно думалось ему, — для шавки важно, чтобы последнее слово всегда было за ней, неважно насколько оно глупое и нелепое».

Обычно, когда человек улыбается — его лицо сглаживается и преображается в лучшую сторону, но у Сабрины напротив — уголки ее губ приподнялись вверх и придали ей уродливую форму, схожую не то зайцем, не то хомяком. Это ещё разобрать надо. А Адриан явно не собирался этим заниматься.

— Объяснись, — потребовал Агрест младший. — Твое присутствие здесь неуместно и нелогично.

— У меня к вам та же претензия, мадемуазель, — вставила неизвестно откуда взявшаяся Натали. Сабрина, завидев ее, тут же отняла ножик, который до этого угрожающе держала на уровне носа Адриана, и спрятала за свою увесистую бордовую сумку, наполненную всяким хламом, которую всегда носила с собой. — Я тайно разрешила вам посетить особняк только по настоятельной просьбе мадемуазель Буржуа. Если я не ошибаюсь, то вы должны были передать ей некие документы. Вы уже передали?

— Д-да.

— В таком случае, я думаю, что вам следует покинуть нас. Мсье Агрест не одобряет присутствие посторонних людей в своем доме. Тем более угрозу жизни членов его семьи.

Женщина кивнула на сумку, за которой Сабрина прятала злосчастный ножик. Рыжая девчонка с беспокойством сглотнула вязкую слюну. Всё-таки секретарша заметила. Вот проклятие!

— К-конечно, простите за доставленные неудобства.

«Мы уж постараемся», — в язвительной манере хотелось передразнить недавнюю реплику Сабрины Адриану, но у девчонки в последний момент, видимо, что-то в голове щёлкнуло, и она как в горячке ломанулась в комнату Хлои.

— Извините, мне нужно кое-что сказать Хлое.

Она приоткрыла дверь, и в небольшой щёлочке Адриан смог краем глаза увидать свою бывшую возлюбленную — она сидела на том самом пуфике, на котором он недавно читал глянцевый журнал, ожидая Маринетт, и, казалось, плакала. Но Адриану, конечно же, показалась. Стервы не сожалеют о мести.

«Бог с вами со всеми, я заебался», — заключил Адриан и отправился в свою комнату. Натали остановила его рукой и, не говоря ни слова, передала ключи.

***

Вечерело. Из приоткрытого окошка дул ветер, колыхал листья папоротника, стоявшего на стеклянном столе возле дивана — один из немногих цветков в комнате, за которым Адриан лично ухаживал.

Если так подумать, то в список причин входит то, что этот цветок — папоротник. Эмили Агрест их любила. Дикие, своенравные, свободолюбивые растения — так говорила она, и слова мелодией лились с ее уст, но это так странно! Как цветок может любить свободу, показывать свой нрав?

Но теперь Адриан лежал — и ему будто бы вырвали сердце — и понимал, что это правда. Даже у растений есть мятежный дух, даже они тянутся всем своим недолго живущим существом к солнечным лучам, а с приходом тьмы прячутся и закрываются.

Адриану и спрятаться некуда.

— Маринетт?

Парень поворачивается боком и смотрит на русалку, вышедшую из ванной — она попросила принять душ. Говорит, даже в человеческой форме тесный контакт с водой ей необходим. Да и элементарно хотелось смыть с себя всю пыль, грязь и пот этого жуткого дня. Адриан это понимал, поэтому разрешил, хотя ему показалась сия просьба странной. Она ведь скоро перевоплотиться — до полуночи всего каких-то два часа.

— Да? — откликнулась девушка, ероша свои длинные, тяжёлые, волнистые волосы.

— У тебя есть имя? Твое настоящее имя.

— Есть, — Маринетт ответила сразу, едва лишь Адриан окончил свою фразу, но удивления, прыгающего, словно неугомонный попрыгунчик в тесном пространстве, скрыть не смогла. Глаза округлились и она, присев рядом с парнем, ласково улыбнулась. — Но ты его, боюсь, не выговоришь.

Адриан рывком сел напротив, смотря на Маринетт горящими глазами.

— А ты попробуй, — с жаром подхватил юноша, — назови. Быть может, и выговорю…

Непонятный звук шевельнулся на приоткрытых устах Маринетт. Качнулся, как качели, и потонул в глубине комнаты, заставляя Адриана беспомощно моргать глазами, будто слепого котенка.

— Что-что?

— А то, — Маринетт щёлкнула его по носу. — Давай спать.

Агрест устал переживать и переживать тонны и сгустки мрачных событий, что приключились с ним за день, поэтому так легко отвлекся на что-то новое, лёгкое, безобидное, как настоящее имя Маринетт.

Он не сразу пропустил через фильтр понимания ее фразу и с той же пылкостью стал недоумевать, но и недоумение это, казалось, было деланным, лишь бы не думать о всех мрачных моментах этого дня — а их было много! Стоит замолкнуть — и плохие мысли втеснятся ему в голову. А этого ох как не хотелось…

— Но как же это? Разве гортань русалок не устроена по-другому? Тогда как ты смогла это выгово…

— Я само, право, не знаю, — Маринетт смущённо улыбнулась, и даже красные пятна стыда миниатюрными розочками расцвели на ее щеках. Агрест сразу заподозрил что-то неладное. — Не думала, что у меня получится, но…

— Постой, — прервал он, понизив голос.

Схватив девушку за подбородок, он вынудил ее посмотреть на себя… и, боже милостивый, чертовски насторожился. Ее глаза бегали, в них буквально горели искорки, тлели уголки, взрывались фейерверки — или все вместе взятое! Словом, она совершенно точно была чем-то взбудоражена. Адриан обеспокоенно приложил ладонь к ее лбу. Вдруг, у нее температура, как и после первого превращения в человека спустя почти год?

— Что с тобой? Не хочешь мне ничего рассказать?

— Нет, — зрачки Маринетт расширились до пугающих размеров. — Или да. Но позже, ладно? Когда буду готова.

— Как скажешь, — все тем же низким, бдительным тоном промолвил он, погладив девушку по плечу — на ее коже тут же выступили мурашки. — Но ты сказала, «давай спать»? Разве мне не следует принести лестницу, чтобы…

— Чш-ш, — она заговорчиски приложила палец к его губам, — просто верь мне и ни о чем не беспокойся. Веришь?

Адриан рассеяно кивнул. Он хотел бы верить, но… ладно, неважно, что это за «но». Перед ним — Маринетт. Та самая русалка, которая делила с ним пристанище целый год, на которую он не обращал внимания, которой помог, с которой ощутил небывалое родство душ. И сейчас она просит довериться ему. И он сделает это ради нее.

И, склонившись к русалке, Адриан запечатлел на ее лоб чистый, спокойный поцелуй. Улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо. Это и было ответом. На том и решили лечь спать.

Глубокая ночь. Все живое дремлет, Париж утопает во тьме, а Адриану не спится. Он проснулся пять минут и до сих пор не мог заснуть. Усиленно пытался считать овечек на лугу, перебирать былое, не думать ни о чем, усиленно искал удобное положение, прислушивался к мирному сопению Маринетт, но так и не смог отключиться.

Черт. Видимо, Морфей насильно вытолкал его из своего царства и не желал впускать, пока он не совершит какой-то обряд.

«Ладно, — Адриан сдался. — Буду играть по правилам».

Он раздраженно отбросил одеяло, сел, свесил ноги с кровати и, нащупав тапочки, нырнул в них. Зевнул и, надел серые трико, висевшие на стуле. Дремота всё ещё окутывала тело, каждую клеточку. Отвратительное дело: тело умоляло об отдыхе и продолжении сна, а мозг напрочь отторгал сон — голова гудела об беспокойств, тревог, впечатлений. Слишком уж насыщенный день выдался. Аж тошно.

Парень потянулся и, скользнув змейкой-взглядом по спящей Маринетт, не без подкосившего его удивления заметил — хвоста до сих пор нет.

Для убедительности он положил ладонь в то место, где под одеялом предположительно должны находится ее колени… и, о черт, оттуда действительно выпирали коленные чашечки.

Адриану сделалось сухо во рту. Он приложил руку к взмокшему лбу, выравнял дыхание и прислушался к стуку сердца — неспокойному и бойкому.