— И о нём — тоже, — едва слышно, так, что он скорее угадал, чем услышал, проговорила Кристина. — Рауль, я, наверное, должна вернуть тебе кольцо…
— Нет! — вскрикнул он с таким гневом и так стремительно шагнул к ней, что Кристина отшатнулась и побледнела, если только можно было стать ещё бледнее, ещё прозрачнее. Заметив её испуг, он моментально укротил себя. Подошёл ближе и уже спокойнее сказал с непередаваемой нежностью:
— Это подарок. Оставь себе. Оно больше ни к чему тебя не обязывает.
Стоя так близко, чувствуя едва-едва пробивавшийся аромат её духов, сейчас он думал только о том, что хочет обнять её. Это было бы не логично, учитывая предмет их разговора. Но кто будет думать о логике, когда балом правит любовь? «Только надуманная любовь поддается укрощению, истинная же не слушает приказов и спастись от неё нельзя».** И потому Рауль обнял свою бывшую невесту, а поцелуй случился сам собой. Кристина пыталась отстраниться, но он держал её крепко и выпускать не собирался.
— Ты уходишь к нему? — Обречённо спросил он, едва сумел оторваться от поцелуя.
— Нет, нет! — Кристина в подтверждение решительно помотала головой, словно он не мог понять слов, и она должна была озвучить их жестами. — Нет! Я хочу вернуться в оперу, я хочу петь.
— Но я же не запрещал тебе петь! Ты можешь выступать на званых вечерах.
— Рауль, я хочу остаться одна, понимаешь? — Кристина сникла, словно сломанный цветок.
Нет. Он не понимал. В душе его обида боролась с жалостью, и силы были равными.
Комментарий к Рауль. Сомнения
* Пабло Неруда поэма 16
** А.Дюма-отец
========== The Phantom. Драма ==========
…Ты слушаешь мою вечернюю песню. Тобой наполнены мои одинокие сны. Ты была моей! Ты была моей! И я кричу об этом вечернему ветру, И он уносит мой сиротливый голос. Тобой наполнены мои взгляды…*
Ришар и Моншармен приняли Кристину любезно, много улыбались, переглядывались многозначительно, но ничего определённого не говорили. Заступничество Рауля не открыло ей все двери, да она и не надеялась. Сжав зубы, она приготовилась вновь долго и тяжело работать, чтобы когда-нибудь опять ошеломить публику. Только теперь в директорском кабинете перед строгими судьями стояла не прежняя нескладная маленькая девочка, едва окончившая консерваторию. За её плечами была школа великого мастера, и эти стены уже были свидетелями её триумфа.
Ришар, будучи хорошим импресарио, видел это, но правила не позволяли ему принять с распростёртыми объятиями певицу, пребывавшую неизвестно где целых полгода.
«И потом, она наверняка притащит за собой тучу сплетен, — говорил он позже Моншармену, когда они обсуждали между собой сначала разговор с покровителем театра, а потом с его протеже».
«Ну и что, — пожимал плечами Моншармен, — если бы это была не Кристина Даэ, успех которой, возможно, ещё помнят некоторые завсегдатаи оперы, а какая-нибудь третьеразрядная певичка, то такие слухи действительно могли бы нам навредить. Но Кристина… Слухи могут добавить ей …м-м… пикантности. Представь: ангельская внешность, божественный голос и тайна. Публику всегда интересуют такие вещи. Я не вижу причин, почему бы нам не попробовать. Пусть пока побудет на малых ролях, а там посмотрим. Может быть, она ещё станет нашей Аделиной Патти»**
Судьба артистки была решена.
Кристина Даэ надеялась на лучшее — ведь иного выбора у неё все равно не было. Сплетни и пересуды не пугали её, что было удивительно для девушки её лет. Произошедшие с ней события, переживания, которые они вызвали, были столь тяжелы и ошеломительны, и в то же время настолько возвышенны и прекрасны, что её душа как-то сразу состарилась, оставив нежный девичий облик лишь внешней оболочке — её хрупкому телу. Двойственность чувств, равная, как ей казалось, сила любви к двум мужчинам одновременно, временами доходившая до экзальтации и преклонения перед ними, пугали и изматывали её. Правдивая всегда, Кристина была честна перед собой и в этот раз. И решение её созрело ещё до того, как она сумела опознать его и примириться с ним.
Пока же она хотела видеть своего Маэстро. По крайней мере, в ней теплилась робкая надежда на то, что она ещё может называть его своим, хотя миновавшее тяжёлое объяснение с Раулем, несколько поколебало её уверенность в том, что и этот мужчина, любивший её куда более яростно и неистово, сможет понять её метания.
После известных событий полугодовой давности все проходы в подвалы Оперы закрыли наглухо и даже те, кому приходилось бывать там по долгу службы, крысоловы или пожарные, должны были получить особое разрешение директора. А проникнуть в знакомый коридор из её бывшей артистической комнаты представлялось совершенно невозможным, поскольку там теперь гримировались другие артистки. Поэтому она попыталась отыскать Перса.
Он жил на улице Риволи и тому, что она его разыскала, как-будто даже не удивился, словно сидя у камина со дня на день ждал её прихода. Но на её расспросы и просьбы он долго не отвечал.
— Зачем вам это, мademoiselle? Поверьте, это очень несчастливый человек, и лучше бы вам остаться в прошлом, поскольку вы сами выбрали такой исход, — наконец, сказал он.
— Позвольте это мне решать, — надменно ответила Кристина, хотя от слов «несчастливый человек» и «остаться в прошлом» ей стало холодно. Что могло произойти за шесть месяцев, если человек, сидящий напротив, так скорбно качает головой?
— Он жив? Где он? — Стараясь сдержать внутреннюю дрожь, продолжила настойчиво выспрашивать она.
Да, кивал головой перс, пока жив. Кристина задохнулась — что значит «пока»?
— Отведите меня к нему, — потребовала она, — или скажите, как проникнуть в его жилище. Где он сейчас?
Всё там же, отвечал её собеседник, печально поглядывая на неё.
— Я не смогла найти ни одного входа, — воскликнула Кристина.
Ещё бы! Эрик сам заблокировал все входы и выходы — всё так же качал головой Перс.
Молитвенно сложив руки на груди, она предприняла ещё одну отчаянную попытку:
— Пожалуйста, monsieur, я прошу вас … я молю на коленях, если уж вы не хотите быть мне проводником и отказываетесь открывать место, где он скрывается, то хотя бы передайте ему, что я здесь, что я надеюсь на встречу, что я молюсь ежедневно о том, чтобы эта встреча состоялась. Я хочу увидеть его, понимаете меня? Увидеть… пожалуйста…
Перс был покорён. Встреча состоялась.
Через два дня тот же Перс привёз её в Булонский лес и оставил под деревом.
Попросив Кристину не отходить от дерева, чтобы в начинающихся сумерках её нашёл тот, о ком она просила, он скрылся за деревьями с коляской, в которой и привёз её. И единственным способом, которым Кристина могла бы уйти отсюда, были её собственные ноги. По каким приметам Призрак должен был отыскать именно это дерево, Кристина не представляла. Почему её оставили здесь?
На первый взгляд дерево ничем не отличалось от всех остальных, разве что вокруг него не было такой чащи. Ноги скользили в пожухлой траве. Подол платья быстро отсырел. Пытаясь найти место посуше, она обошла дерево, приблизилась и, повинуясь безотчётному желанию, прижалась щекой к необъятному стволу и услышала жизнь, засыпающую внутри огромного дерева. Это был дуб, вероятно один из последних оставшихся от большого леса Рувре, бывшего здесь когда-то. Она глубоко вздохнула, чувствуя тепло, проникающее в её сердце из сердцевины дерева. Могучее, простоявшее здесь невесть сколько лет, выстоявшее в схватке с ветрами и водами, не желающее покориться даже времени, дерево казалось воплощением силы, величия жизни и уверенности. Кристина стояла не шевелясь, опасаясь прервать безмолвную невидимую связь, установившуюся вдруг между нею и деревом. Так и увидел Кристину Эрик, впервые после шести месяцев разлуки…
Призрак пришёл. Даже не пришёл, а словно бы возник — просто в одном месте, в тени ветвей, сумерки стали плотнее и обрисовались контуры человеческой фигуры. Он появился внезапно, и Кристина едва сдержала испуганный вскрик. Эрик оказался в двух шагах от неё так стремительно, что она задохнулась, и не в силах подавить невольную дрожь - стояла молча, прижавшись спиной к спасителю стволу, не зная, что сказать.
