— Рауль, я хочу вернуться в театр, к музыке.
«И к нему», — эхом отозвалось в его голове. О, он слишком хорошо помнил, как млела она в объятиях этого демона там, на театральных подмостках во время памятного представления новой оперы. Тогда рядом с ней был действительно Дон Жуан, человек, способный одним своим присутствием сбить с пути слабое и неуверенное сердце. Чем? Что было в нём такого? Рауль терялся в догадках. И картина, представшая тогда перед его глазами, могла вызвать только яростные слёзы бессилия. Выбор Кристины ничего не решил, Рауль по-прежнему должен был спорить за её сердце с чем-то неведомым, чего он до конца не понимал. Он попытался сопротивляться:
— Кристина, ты же знаешь…
— Я всё знаю, милый, — перебила она его, — я знаю, что графиня не может быть певицей…
Не о том — мотнул он головой — всё не то, разговор заходит не туда. Как может она говорить, что любит, и в то же время сообщать о своём уходе? Рауль растерялся. Она уйдёт — он понял это, весь разговор затеян для того, чтобы сообщить ему эту оглушительную новость. Кровь бросилась ему в голову и мысли стали нечёткими и блеклыми. Рауль отшатнулся, уронив её руки, и шагнул назад:
— Ты хочешь вернуть мне кольцо? — Глухо, глядя в пол, спросил он.
И ему показалось, что он услышал согласие в её молчании. Рауль почувствовал, как тоска сжимает его сердце. Но тоска эта поднималась не из глубин души его, она протянула свою руку из прошлого.
— Рауль! — крикнула Кристина вслед убегающему юноше. В голосе её слышались слёзы, но он не обернулся.
Он мог быть слабым и несчастным, когда уверял её в своей любви, когда ждал её ответа, он мог рыдать и молить, когда думал, что она потеряна для него, но сейчас он чувствовал себя обманутым и испытывал гнев. В эти минуты он готов был убить.
Проводив глазами стремительно удалившегося Рауля, Кристина обессилено опустилась на пол. Долго копившиеся горькие и отчаянные слёзы хлынули, заливая лицо.
Нет, разговор оказался совсем не таким…
***
Дожидаясь Рауля, Кристина искусала все губы в кровь, пытаясь сдержать текущие слёзы. Он не вернулся ни через час, ни через два. Его не было ни в доме, ни в саду и никто не знал, куда он ушёл. Подавленная, Кристина вернулась в дом мадам Валериус и провела очень беспокойную ночь.
Утром всё это вылилось в страшную головную боль, вялость и круги под глазами. Хорошенькое свежее личико осунулось и подурнело. Кристина печально разглядывала себя в зеркало и в голове её, отдаваясь болью, стучала одна и та же мысль: «Нет, не таким она представляла себе разговор с самым близким человеком». Кристина снова заплакала. Слишком много слёз было в ней в последние недели. Они наполняли её, как озеро полнилось водой. И как вода в озере требовала ручейков для того, чтобы освободить место для новой воды, так и слёзы её требовали выхода.
Она вовсе не хотела уходить от Рауля, её желания простирались не дальше просьбы об отсрочке. Что могла бы дать ей эта отсрочка, Кристина не знала, но чувствовала, что это ей необходимо. Она должна была остаться одна и ничья, хотя бы на некоторое время, чтобы разобраться в себе. Чтобы никто не спорил за неё и не заставлял её делать выбор.
Вся эта история с шантажом и внезапно проявившейся жестокостью того, кого она считала больше, чем отцом; его явное раскаяние, проявившееся от такой малости, как её сочувствие и лёгкий свободный поцелуй, не могли не произвести на неё впечатления и сбили её с толку. Кристина надеялась, что это впечатление породило только жалость. Ей нужно было время, чтобы понять, что же такое произошло, почему она не может забыть Призрака. Эрик волновал её — это да, но она не чувствовала к нему того, что чувствовала к Раулю и что называла любовью. Кристина боялась Призрака, но это не был страх физической боли. Она не боялась насилия и даже связанная была до странного уверена в том, что с нею ничего не случится. Когда там, в подвале, Призрак заставлял, принуждал её выбирать, достаточно было просто намёка на нежность с её стороны и весь его напор сходил на нет, оставалось только глубокое непобедимое отчаяние. Даже когда Кристина так неразумно попыталась оттолкнуть Призрака, чтобы попасть в камеру пыток, где находился её обожаемый Рауль, он первое время только сдерживал её нападки, пытаясь своими объятиями ограничить её движения. Это было что-то совсем иное, то, чему она не могла подобрать слова. Просто он, Эрик, почему-то не хотел покидать её мысли.
Кристина связывала всё это с усталостью. Ведь вот Рауль — её будущий муж, она была готова ради него на всё, она согласилась и приняла от него кольцо. Но ведь Эрик тоже дал ей кольцо — напомнил ей внутренний голос. Нет. Эрик заставил принять кольцо, как залог её верности, до тех пор, пока он сам не заберёт его обратно. Он забрал. Теперь Кристина свободна!
Ради своей любви Эрик готов был совершить убийство.
Но не совершил — внутренний голос всё так же подтачивал её уверенность.
Этот его отчаянный крик: «Вы не любите меня!» — она часто слышала во сне. Да, Эрик был жесток к ней, к Раулю, к тому другому, неизвестному ей тогда человеку, но ведь в результате ничего не сделал. Кристина ведь не может любить Эрика после всего, что произошло. Это не любовь! Это не может быть она! Не может и не будет!
Измученная, ослабевшая Кристина упала на постель и забылась тягучим тревожным сном.
Мадам Валериус поднялась к ней около двух часов. Переполошилась от больного вида своей воспитанницы, да так, что ей самой пришлось вызывать доктора. Все эти тревоги отвлекли внимание Кристины от себя самой и позволили взять себя в руки. Решив, что все же следует объясниться с Раулем, она попросила отвезти её.
***
Он был от неё без ума. Он готов был на всё ради неё, даже на мезальянс. Но она выбрала другого! Такие мысли мучили виконта де Шаньи, когда он узнал, что его бывшая невеста снова здесь и хочет его видеть. Зачем? Разве слова её не были достаточно ясными вчера? Или она думает, что он глуп и не способен отличить любовь от неприязни? Рауль стоял и смотрел, как она проходит через зал, робко приближаясь к нему, и на лице её мелькает странное выражение: смесь участия, тоски и страха. Сейчас более, чем когда-либо, она напоминает ему китайскую вазу из тонкого фарфора — такую же нежную и такую же хрупкую. И точно так же хочется бережно носить её на руках. Рауль почувствовал, как вся обида его тает, уступая место жалости. И под влиянием этого чувства он шагнул Кристине навстречу, протягивая руку. Это движение немедленно вызвало улыбку на её лице. В её глазах отразилась такая радость, что Рауль невольно покраснел и несколько мгновений собирался с мыслями, чтобы что-то сказать. Но она уже говорила сама своим певучим нежным голосом, от которого по спине бегали мурашки. Она приветствовала, она была рада, она хотела увидеться. Зачем? Здесь Кристина слегка помрачнела:
— Рауль, я… я хотела попросить прощения за вчерашнее.
— Для чего? Разве что-то изменилось со вчерашнего дня?
Он смотрел на неё с такой надеждой! И как же невыносимо трудно было выговорить правду. Кристина просто покачала головой. Он уронил её руку, которую обнимал своей тёплой ладонью, и отошёл к окну.
— Рауль, ты вчера… я, — запинаясь, проговорила она, — я только хотела попросить тебя немного отложить помолвку. Я не обманываю, когда говорю, что люблю тебя.
Да? Он недоверчиво оборачивается. Девушка, которая любит, не тянет с таким желанным для обоих «Да».
— Рауль, пожалуйста, пойми меня… я прошу тебя, я понимаю тебя… ты сердишься. Но я не могу обманывать.
Обманывать? В чём? Ведь Кристина только что сказала, что любит его, и это единственный обман, который он не будет терпеть. Глухое недовольство копилось в душе Рауля снежным комом. Он пытался подавить его, но оно всё равно норовило прорваться наружу, как пар из-под плотно закрытой крышки.
— Да, я по-прежнему люблю тебя, но я никак не могу забыть о том, что прошло.
— О нём? — уточнил Рауль. Он старался изо всех сил, чтобы горечь и сарказм не прорвались к ней сквозь его слова. Но она почувствовала и снова смешалась, покраснела:
