– Ты на самый верх горы поднялся? – улыбнулась Умила, поглаживая виски витязя.

Баровит кивнул в ответ.

– А мы не дошли, на осман наткнулись.

– Я уж понял, – ухмыльнулся Зорька. – Смотрю, Волот себе подругу нашёл.

– У ворога отбил, – улыбаясь, поправила девушка. – Я смогу призвать мать да попросить её забрать аримийца.

– Сил у тебя на то уйдёт много, – возразил Баровит, – я сам.

– Ты два месяца назад мне то же самое сказал, – нахмурилась Умила, положив ладони на его небритые щёки. – В очи мне зри да думай о том воине.

– Чего о нём думать, он рядом стоит, – пробурчал витязь, погружаясь в холодные озёра её глаз.

__________________________________________________________________

Аримиец* – китаец.

Нежный голос взывал к Маре, получая отклик в каждой клеточке тела Баровита, уводя его в тонкий мир. Он чувствовал, как спину сковывает холод, но то был холод приятный, родной – значит, тётя Аделя пришла. Она учила его, ещё совсем мальчишку, общению с мёртвыми, но слишком рано ушла в Навь, так и не передав и крупицы своих знаний. Баровит пытался самостоятельно подчинить эту силу, но не всегда у него получалось.

– Устами красными Мары великой, заклинаю дух твой маетный, сгинь в царство тёмное, – шептала Умила. – Всем предкам взываю, силу свою на защиту витязя дайте. Укройте его пологом светлым, от духов навных оградите, живым потоком плоть напитайте. Матушка, помоги Баровиту, молю тебя.

Ветер смолк, перестали шелестеть листья, на низенькой травке выступил иней. Время словно остановилось. Умила смотрела на Зорьку, не убирая рук с его лица, – мил он сердцу девичьему, но, порой, боялась даже коснуться руки его, ведь понимала, что не сможет оторваться, что канет в этот омут с головой и сказать третье «нет» уже не получится… В прошлый-то раз сердцу больно от того было, всю ночь проплакала. Сейчас Баровит не слышал её, блуждая меж мирами. Сердце омуженки то бешено колотилось, то замирало, нежные чувства, кои прятала глубоко в душе, грозились вырваться неистовым потоком.

«Лишь один раз» – подумала Умила и, приблизившись, коснулась его губ.

Нежным и сладостным был поцелуй, больших сил стоило прервать его. Отстранившись, Умила позвала тихо:

– Баровит, вернись ко мне.

Зорька медленно открыл глаза, растёр озябшие пальцы, посмотрел на златовласую.

– Вроде ушёл. Благодарю тебя.

– Во благо, – улыбнулась красавица, поднимаясь с колен. – Тебе завсегда помочь я рада, знаешь о том. Не отворачивайся от меня впредь.

Повернувшись в сторону поляны, где расположились братья по службе воинской, омуженка сделала шаг, но крепкая рука стальной хваткой сжала кисть, не дав отдалиться. Лукаво прищурившись, Баровит всмотрелся в девичий лик.

– Умила, мне показалось али ты меня поцеловала?

– Ещё чего! – фыркнула она, вывернув руку из захвата. – Привиделось тебе… то мечты твои были. Мы меж собой всё уж выяснили, не нужно по новой начинать.

Умила стремительно зашагала к поляне, заливаясь стыдливым румянцем и нервно поправляя золотистые локоны. Шёлковые листья молодых деревцев скрыли стройный стан, скользнув по ножнам сабель.

– Ну да, рассказывай, – ухмыльнулся воин, проводив её взглядом.

Охота

Жаркий лучик прорвался сквозь пушистое облако, осыпав его розовой пудрой, зацепился за сизовато-зелёные хвоинки можжевельника и, не удержавшись, упал на стальное зеркало сабли. Золотой озорник заплясал на холодном глянце, расцеловал отразившийся в нём девичий лик, рассыпался сотней солнечных зайчиков по сочной траве. Тонкие пальцы под тихий скрежет прерывисто водили камнем по изогнутому лезвию. Цепкие ветви кустарника, покачнувшись от чьего-то прикосновения, зашелестели, привлекая внимание омуженки. Длинные ресницы взмыли вверх, голубые озёра выхватили из-за поросшего мхом валуна высокую широкоплечую фигуру. Сердце радостно забилось, губы слегка изогнулись в улыбке.

– Сызнова раньше петухов поднялся, Красная Зорька, – ухмыльнулась Умила.

Приблизившись, Баровит лёг на махровую траву, закрыл глаза, слушая, как внизу шумит речушка.

– Решил осмотреться.

– Ну как? – поинтересовалась омуженка, не отрываясь от заточки сабли.

– Тихо, – ответил витязь. – Не к добру то.

– Ясно, что не к добру, – ухмыльнулась Умила. – Тут уж нечистью не напугаешь, раз османцы дружину увидали. Мы затаились, да они тоже.

– Они скопищем сюда не сунутся, лазутчиков пошлют, – рассуждал Баровит, – изловить их надобно.

– Надобно, – девушка провела пальцем по золочёной рукояти сабли.

Изящное оружие нырнуло в ножны, щёлкнув напоследок. Златовласая посмотрела на витязя, аккуратно убрала с его закрытых глаз непослушную тёмно-русую прядь. – Придумаем что-нибудь… Идём с Волотом поговорим, он точно сообразит хитрость какую.

Баровит провёл тыльной стороной ладони по Умилиному рукаву, нахмурившись, открыл глаза, всмотрелся в нежные черты девичьего лика.

– Переставай без кольчуги ходить, родная.

– Кабы мы давеча в кольчугах ушли, то не выплыли бы, – возразила она.

– Тяжела тебе?

– Нет, Гроздан мне такую кольчужку сплёл, что не тяжелей рубахи, да плавать в ней трудно.

– Всё равно не забывай.

Наклонившись к нему, Умила лукаво улыбнулась.

– Ладно… раз так тебе спокойней станет.

Широкая ладонь скользнула по её плечу, шее, обхватив затылок, потянула вниз. Умила пыталась сопротивляться, уперевшись руками в землю, но тщетно. Сердце бешено стучало, охвативший трепет не давал сделать и вдоха. Омуженка зажмурилась, дабы не поддаться его чарам, не утонуть в медовом омуте глубоких глаз. Тёплое дыхание защекотало скулу, губы коснулись высокого лба. Сердце Умилы замерло, наслаждаясь кратким мигом нежности, призрачные мечты о семейном счастье шлейфом дурмана пронеслись в сознании. Баровит медленно разжал хватку. Едва почувствовав это, омуженка выпрямилась, семимильными шагами направилась к ажурной вязи можжевельника. Не смогли ускользнуть от цепкого взора витязя вспыхнувший на щеках румянец и застенчивая улыбка. Надежда на то, что чувства его взаимны, укоренилась в сердце, не позволяя сдаться. Поднявшись с зелёного ковра, Баровит кинулся вдогонку за грациозной дивницей*.

Дружинники, стуча кружками, разливали принесённое Волотом из деревни молоко. Радмила отломила кусок хлеба и передала буханку дальше. Аккуратно выловив ложкой из котелка яйцо, Волот протянул его подруге. Лучница, поставив кружку на землю, постучала вытянутым концом о бревно, на котором сидела, отчего по белой скорлупе поползла паутинка трещин. Из-за густой поросли вышла Умила, следом показался Баровит. Наградив брата лучезарной улыбкой, омуженка присела рядом с Радмилой.

– Нагулялся, родимый?

– Угу, – кивнул витязь, протягивая друзьям кружки с молоком, – вы, смотрю, тоже.

– Османцы, аки сквозь землю провалились, – сказал Баровит, сделав глоток.

– Давай выманим, – ухмыльнулся Волот.

– Как же? – почуяв неладное, прищурилась лучница.

__________________________________________________________________

Дивница* – одна из дочерей Тарха (Даждьбога), берегиня леса.

– Я бы пошукала их с Радмилкой незаметно, – предложила Умила.

Один из дружинников посмотрел на друзей, ухмыльнулся, погружаясь в свои мысли, а после, прищурив голубые глаза и откинув волнистые тёмно-русые волосы за спину, выдал:

– А я с Волотом согласен. Чего за ними бегать? Приманить их надобно.

– На что ты их приманивать собрался, Ждан? – насторожилась Умила.

– На мёд? – ухмыльнулся Баровит.

– Пчёл на мёд, а мужика на девку красную, – пояснил Ждан.

– Что тут баб мало? – фыркнула Умила. – Невидаль какая.

– Баб тут много, – задумчиво сказал Волот, – токмо, почти все они чернявые, что мне любо очень. А вот вы средь них звёздочками засветитесь, трудно будет османам мимо вас пройти.

Подруги переглянулись, скривив губы, напряжённо уставились на Бера.

– По-другому надобно, чай, не на рыбалке, – возразил Баровит. – Лучше кого-то из нас пахарями обрядить, да осман пошукать.