Не зная, как более ясно закончить своё рассуждение, Антон замолчал и погрузился в чтение.

– А ты чего озадаченный такой? – спросил Владимир, заметив, что всегдашняя насмешливость брата сегодня больше походила на старческое брюзжание.

– Да так… рабочие на заводе шалят… – ответил Антон нехотя. – Пытаемся определить с управляющим, какая сволочь их науськивает…

– Я как раз сегодня перед прогулкой слышал на мосту разговор двух господ, стоявших рядом: на каком-то заводе Выборгской стороны вчера нешуточный митинг был, рабочие улучшения условий труда требовали и сокращения рабочего дня. Правда это?

– Правда, правда…

Алексей Алексеевич и Мария Александровна вернулись поздно. К их возвращению все уже спали. Только не Владимир. Он слышал, как родители в полутьме осторожно пробирались по квартире, стараясь не шуметь. Потом звуки их хождений и приготовлений ко сну стихли, и снова в квартире воцарилась ночная тишина. Но Владимир всё никак не мог уснуть. Он долго ворочался в постели с бока на бок, в конце концов, лёг на спину, и открыл глаза.

Всё это время он подробно прокручивал в памяти недавнее свидание с Олей. И теперь, немного поостыв, помня разговор с Антоном в столовой, пытался проанализировать своё поведение. «А ведь Антон прав: с чего это я так возликовал, с чего решил, что есть для этого основания? Пора бы уже становиться умней… Вот Антон никогда головы не терял, всё только отбрыкивался и скрывался от страдающих по нему барышень, а финалы всех его интрижек к более или менее приличному концу почти всегда приходилось приводить маме. Вот он, самый опасный и коварный момент: навыдумываешь сам себе Бог весть чего, а потом и глазом не успеешь моргнуть, как уже вляпался в безответную любовь – глупейшее и постыдное для мужчины положение».

Это «счастье» Владимир познал ещё на первом году учёбы в корпусе…

… Аня… Анна… Требовавшая называть её не иначе, как Аннет, старшая сестра гардемарина-однокурсника Сёмина Витьки. Познакомились на катке в масленичную неделю, и завертелось…

Воспоминания услужливо начали выплывать из памяти, одно за другим, как бусы на нитке – да и не так уж глубоко они залегли – и глаза её большие, смотревшие призывно и грешно, и чуть прохладные, ярко-алые губы; сдержанность на людях и такая соблазнительная податливость наедине, и те же, что теперь, бессонные ночи в мечтах и метаниях… И ведь всю дорогу какой-то таинственный голос тихо шептал, что опасная игра с Аннет затеяна, да только кто ж его слушает, голос этот, в такую пору?! Отмахнёшься, как от глупости какой-нибудь… А потом – распишитесь и получите: и взоры томные, уже другому предназначенные, и ссоры из ничего, и прохладца во встречах, и финальная фраза: «Мне, всё же, нужен другой мужчина…» Тьфу ты, чёрт! И ведь страдал же! Вот, что самое постыдное – страдал! Искал встречи, передавал записки через Витьку, хотел объясниться… Ах ты, господи, как же стыдно-то!

Владимир поморщился от этих воспоминаний, и похвалил себя за своевременно проявленную теперь, в случае с Олей, предусмотрительность, твёрдо наказав себе и впредь быть начеку.

Вдруг замечательная мысль осенила его, кажется, он нашёл противоядие: чтобы сохранить голову холодной, нужно смотреть на предмет обожания с другой стороны! Не восхищаться им нужно, а напротив, – поискать недостатки!

Владимир закинул руки за голову, лёг поудобнее. Так-так… Горда? Возможно, хотя… вряд ли, скорее – знает себе цену… Ну, так разве ж это недостаток?! Это – достоинство. Ладно… Бывает скрытна? Извините, а какой нормальный человек будет перед малознакомым собеседником выворачивать душу?! Слишком красива?.. Ну, это уж вовсе полнейшая чушь и нелепица, а не довод! Да ведь и не сама же она себя создала такой, – ну, повезло; ну, расщедрилась природа, бывает…

«Н-да-а, что-то с недостатками туго выходит… Не недостатки находятся, а оправдания моего восхищения, – заметил Владимир. – Итак, что имеем? Налицо: оглупление, разыгравшаяся фантазия и беспричинная радость… Втюрился! – обречённо заключил он. – Как есть – втюрился, самым пошлым образом. Что ж, зайдём с другого бока – ведь нужно же заснуть когда-нибудь!»

Владимир решил сместить фокус внимания с Оли: начал вспоминать таблицы убойных дальностей орудий германских кораблей, чтобы изъять из бессонницы пользу.

Но обмануть себя не удавалось: уже через несколько минут он, чертыхаясь, вдруг обнаруживал, что вновь думает об Оле, а когда это началось – не помнит. Колдовство, да и только!

Раздражённый, он встал с постели, сходил на кухню попить воды, а возвращаясь в свою комнату, решил обязательно до окончания отпуска предельно выяснить своё положение относительно Ольги.

***

Через день вечером Владимир пришёл в магазин господина Соловьёва. Оля, склонившись над стойкой бюро, что-то писала, а перед ней, в ожидании, стояла пожилая дама и мальчик лет десяти. Закончив писать, Оля подняла голову, заметила стоявшего неподалёку от входа Владимира. Во взгляде её мелькнуло удивление, но она приветливо улыбнулась. Владимир почувствовал, как в груди его от одного только этого ласкового взгляда Оли уже что-то коротко и трепетно толкнулось. «Не расслабляться!» – тут же одёрнул он себя, но улыбнулся в ответ и, когда посетители вышли, подошёл к бюро.

– Здравствуйте, – Оля с той же приветливой улыбкой смотрела на него.

– Здравствуйте. Я не помешаю?

– Смотря, с какой целью вы пришли, – игриво усмехнулась Оля.

– Предложить вам прогуляться… – с внутренним замиранием и совершенно серьёзным лицом сказал Владимир, и замирание охватывало его тем сильнее, чем дольше Оля не отвечала, размышляя над его предложением.

– В таком случае придётся подождать: мне ещё нужно закончить некоторые дела, – наконец, сказала она.

– Я подожду, – с готовностью ответил Владимир.

– Вы, кстати, можете мне помочь.

– С радостью.

– Тогда берите книги из того шкафа, – Оля указала рукой, – и подавайте мне. – Она поднялась на несколько ступеней по приставленной к книжным полкам передвижной лестнице и принялась расставлять подаваемые ей книги.

Когда с этим было покончено, Оля снова присела к бюро, чтобы заполнить реестр, а Владимир тем временем бродил между стеллажей, выбирая иногда какую-нибудь книгу с полки, бездумно её просматривал, кося взглядом на Олю.

Закончив писать, Оля встала.

– Мы можем идти, – сказала она, надевая перед зеркалом шляпку.

Владимир поставил на полку книгу, Оля закрыла магазин на ключ, и они вышли на улицу, ненадолго задержались у подъезда в раздумье.

– Куда направимся? – спросила Оля.

– Пойдёмте к Александровскому саду, – предложил Владимир.

Толпа прохожих на Невском не давала возможности идти рядом, приходилось постоянно лавировать между людьми, чтобы не столкнуться с кем-нибудь. Владимир держался чуть позади Оли, и растерянной улыбкой отвечал на её взгляд, когда она время от времени оборачивалась, чтобы не потерять его из виду.

Идя, Владимир мучительно думал, когда и с чего начать разговор, который он уже столько раз продумывал наедине с собой и ради которого, в общем-то, и пришёл в магазин.

– Не лучшее начало прогулки, – сказал он, когда они, наконец, вошли в сад.

Оля улыбнулась.

В саду тоже было весьма людно, но движение гулявших людей, по крайней мере, было закономерным, и Владимир с Олей двинулись в общем направлении. Вновь Владимир собирался с мыслями, ощущая, что вся его недавняя решимость, отрепетированная дома, начинала стремительно гаснуть и грозила вовсе оставить его. «Эх, была не была!» – мысленно махнул он рукой…

– Господин офицер, фото для вас и вашей прекрасной дамы, – тронули за его плечо.

Пожилой господин в поношенном пиджаке и кепи указывал на стоявшую рядом треногу с фотоаппаратом.

– Не отказывайте себе в удовольствии приобрести прекрасную память для потомков.

– Спасибо, не нужно. У меня не будет времени, чтобы идти к вам ателье.

– Этого не потребуется. – Мужчина указал на стоявший чуть поодаль шатёр. – Уверяю, что вы не успеете сделать и двух кругов по саду, как мои помощники уже всё изготовят. Так что по окончании прогулки вы будете иметь великолепнейшие фотографии. За качество ручаюсь головой.