– Благодарю, Антон Алексеевич, взаимно, – улыбнулась в ответ хозяйка магазина.
Владимир снова вежливо кивнул ей.
Выйдя из магазина, продолжили путь вдоль набережной канала. Дождь кончился. Опорожнившееся высокое небо сияло чистейшей синевой, теперь ещё более свежей, выстиранной, и даже не верилось, что всего несколько минут назад это же самое небо так обильно изливало воду, словно там, наверху, прорвало какую-то запруду. Остатки облаков, теперь жидкие, побелевшие, медленно уползали к краям небосвода, чтобы там раствориться, исчезнуть совсем. Асфальт лоснился на солнце, будто смазанный маслом, слепил глаза.
Антон, сунув руки в карманы, шёл, насвистывая мелодию из какой-то оперетки. Владимир молчал, думал о чём-то своём и уже у самого дома, несколько помявшись, спросил:
– А ты что, знаком с той девушкой?
Антон удивлённо взглянул на него.
– Я ведь с тобой вместе вошёл в магазин и при тебе познакомился, – сказал он, подразумевая хозяйку.
– Я о другой… о покупательнице…
– А-а-а, – весело протянул Антон. – Знаком. Я тебе больше скажу: ты с ней тоже знаком, – Антон открыл дверь подъезда, пропуская Владимира вперёд.
Владимир непонимающе смотрел на брата, и тот не смог удержаться – рассмеялся:
– Что же, вкус у тебя, надо сказать, недурен…
Владимир, хоть и старался не подавать виду, понимал, что Антон видит его насквозь и ломать комедию про безразличие глупо. Смех брата злил его, а Антон, нарочно не пояснял своей фразы, растягивал удовольствие. И Владимир сдался первым:
– В каком смысле знаком?
– В самом прямом, – улыбался Антон, неспешно ступая по лестнице. – Помнишь ли ты моего старого товарища, Николая Листатникова?
– Твой однокурсник по училищу?
– Не просто однокурсник, – заметил Антон, – мы в одном взводе учились, и очень крепко дружили, вот только потом служба разбросала нас в разные концы. Я теперь и вовсе не служу, а Колька, как выяснилось двадцать минут назад в магазине, продолжает. Так я к чему, собственно: та девушка из магазина – его родная сестра, Ольга. – Перед дверью квартиры Антон задержался. – И если ты хорошенько напряжёшь свою память, то вспомнишь, что когда я, будучи юнкером, брал тебя с собой в гости к Листатниковым, и не один раз, кстати, то вспомнишь, что ты и с Ольгой знаком, и с отцом их, Петром Сергеевичем, и с Николаем тоже. Надо сказать, я и сам Ольгу не узнал бы – совсем невестой стала, а тогда ведь в куклы ещё игралась. Как же время летит, чёрт возьми! Это она меня в магазине первая узнала. – Нашарив в кармане ключ, Антон открыл дверь, снова пропуская Владимира вперёд.
Владимиру смутно припомнилось то, о чём говорил брат. Правда, было ему на тот момент, когда Антон брал его с собой в гости к другу, лет одиннадцать-двенадцать, а Ольге, видимо, и того меньше. А теперь ему двадцать два – неудивительно, что он не узнал её.
– Алевтина! – с порога позвал служанку Антон и начал тут же снимать мокрую одежду.
Вместе с Алевтиной на его зов вышел и Дмитрий Евсеевич, старик, начавший служить в доме Препятиных ещё задолго до появления на свет Антона и Владимира. Сколько себя помнили братья, столько же они помнили и Дмитрия Евсеевича, которого с детства звали просто Евсеич. Он был им и воспитателем и нянькой, и как-то само собой разумеющимся сделалось его постоянное присутствие в жизни семьи Препятиных. Официально же он был начальником над Алевтиной, совмещавшей в своих обязанностях функции и кухарки, и прачки, и разнорабочей.
В дни приёма гостей Дмитрий Евсеевич исполнял обязанности лакея и, надев свой парадный «мундирь» – бережно хранимый, древний чёрный фрак, густо отдававший нафталином, – он с важным лицом встречал и провожал гостей у входной двери, принимал и подавал одежду, после помогал Алевтине выносить блюда в столовую и иногда на кухне выговаривал ей замечания. «Ишь ты, вырядился, павлин старый», – обижаясь, обычно отвечала она ему в спину на это.
Антон протянул Алевтине свой пиджак и брюки:
– Просуши, будь добра. Под дождь попали…
Владимир прошёл в свою комнату, разделся, надел халат и тоже вынес мокрую форму Алевтине.
В гостиную, услышав голоса сыновей, вышла Мария Александровна.
– Когда прикажете подавать ужин, Мария Александровна? – обратился к ней Дмитрий Евсеевич. – Как обычно, или Алексея Алексеевича дождёмся?
– Дождёмся, непременно дождёмся.
Дмитрий Евсеевич и Алевтина ушли.
– А где отец? – спросил Владимир мать.
– В конторе. Где ж ему ещё быть, – сказал Антон, плюхаясь в кресло, и Мария Александровна в подтверждение кивнула, подошла к Владимиру, провела рукой по его волосам.
– Надо высушить, – сказала она и направилась в ванную за полотенцем.
– А то простынешь – июль ведь на дворе, – усмехнулся Антон постоянной чрезмерной заботливости матери в сторону младшего сына, ставшей ещё более обострённой с момента его назначения на корабль.
Мария Александровна, вернувшись с полотенцем, набросила его на голову Владимира, начала сушить ему волосы, и Антон совсем развеселился.
– Спасибо, мама, я сам, – Владимир забрал полотенце и, повернувшись к брату, спокойно сказал: – Прекрати, пожалуйста.
Антон примирительно развёл руками:
– Желание боевого офицера для меня – закон.
– Оденься, будь любезен, – взглянула на него Мария Александровна, – нечего своими подштанниками щеголять.
– А кого мне стесняться, – недоумённо пожал плечами Антон, но, всё же, пошёл к себе, исполняя просьбу матери.
Через час домой вернулся и Алексей Алексеевич. Рассеянно поздоровавшись с сыновьями, также рассеянно поцеловав супругу в щёку, он отправился к себе, чтобы переодеться в домашнее. Алевтина тем временем начала накрывать на стол.
Алексей Алексеевич был задумчив и хмур за ужином, больше молчал, что было на него совсем не похоже. Он не задавал тем для разговора, и остальные тоже ели в тишине, только Мария Александровна произнесла короткое: «Достаточно», когда Дмитрий Евсеевич вновь подошёл к столу с бутылкой вина, подливая его в бокалы, и повторно наполнял бокал Владимира.
Неожиданно прозвучавший в тишине голос супруги отвлёк Алексея Алексеевича от мыслей, он быстро взглянул на неё, снова направил взгляд в тарелку. Антон слегка пнул брата ногой под столом, с издевательской улыбкой глядя на него, с показным удовольствием отпил вина из своего бокала и сделал жест Дмитрию Евсеевичу: «наполни». Но Мария Александровна и в его адрес сказала:
– Антон, тебе тоже достаточно. У нас ужин, а не пирушка.
Тут уже посмеялся отмщённый Владимир.
– Что с тобой, Алёша? – спросила Мария Александровна, с самого возвращения мужа заметившая перемену в нём.
– Так… служебные заботы. Пустяки… Не обращай внимания.
От десерта Алексей Алексеевич отказался, сразу после ужина ушёл к себе в кабинет, попросил только Алевтину подать туда кофе.
Мария Александровна с тревогой посмотрела на закрывшуюся за ним дверь.
– Мама, действительно, не обращай внимания, – проследил Антон за её взглядом, – видимо, побывал на очередном своём партийном заседании (Алексей Алексеевич принадлежал к конституционно-демократической партии), вот и подпортили кровь, как водится.
Тон Антона сквозил усмешкой: он никогда всерьёз не воспринимал околополитические интриги, считал, что все представители интеллигенции, добившиеся хотя бы какой-нибудь значимости в обществе, участвуют в этих интригах лишь по долгу своего положения. Мол, неприлично уважающему себя человеку не включиться в общие прения во время курения сигары или не ответить внятно, к какой политической партии он себя относит, и по какой причине, а также изложить свои взгляды на текущее положение государственных дел (в основном, конечно, критику) и предложить собственную теорию решения проблемных вопросов. Антона это всегда умиляло: что может быть приятней, чем пространное умствование о том, за что сам ты ответственности не несёшь.
Перед сном Владимир вошёл в комнату Антона. Тот, лёжа на кровати, читал газету, не обращая внимания на брата. Владимир присел на стул у письменного стола, взял стоявшую на нём статуэтку, изображавшую африканского аборигена, занёсшего копьё для броска, и, задумчиво вращая её в руках, сказал:
