ГЛАВА 1
1
Третье военное лето в Петрограде выдалось переменчивым на погоду, как настроение капризной девицы, – такое же непредсказуемое и непостоянное. Ещё десять дней назад почти осенний холод приказывал жителям утепляться; мутное, до серости потускневшее небо, отяжелело и навевало хандру, а теперь – раскалённый июльской жарой город изнывал.
Солнце добросовестно приступало к своей работе с рассветом и не прекращало её до позднего вечера. Ярко-жёлтым колесом оно медленно перекатывалось по небу и, по мере того разогреваясь всё сильнее, заставляло прохожих тесниться на теневой стороне улиц в течение всего длинного дня. Дамы защищались от его палящих лучей зонтами, мужчины – шляпами, картузами, кепками… и, замурованные в костюмы или форму какого-нибудь ведомства, они непрестанно отирали потевшие лбы и шеи носовыми платками. Дома, мостовые, гранит набережных – всё напитывалось жаром и короткой прозрачной ночью тщетно пыталось избавиться от накопленного за день тепла.
Казалось, от жары невозможно скрыться нигде. Иногда только, – если день выходил паркий, – нагретое темя домов, дороги и поникшие в знойной истоме сады и скверы обрызгивал короткий дождь, будто дразнясь, не проливаясь спасительной освежающей силой. И тогда в воспалённом воздухе недолго, но ярко пахло прибитой пылью, пресностью дождевых капель и асфальтом.
Антон и Владимир сидели за уличным столиком одного из ресторанов Невского проспекта в тени бело-зелёного полосатого тента. Они безразлично наблюдали залитую ярким светом улицу: разномастную толпу людей и страдающих от зноя и мух квёлых лошадей в растянувшихся вереницей вдоль тротуара упряжках извозчиков, поплёвывающих с облучка в ожидании пассажиров. Однообразный, суетливый шум улицы прорезал иногда ворчливый звонок трамвая. Всё выглядело и двигалось лениво, точно расплавлено.
– Душно… – Антон глотнул из стакана тёплой уже и неприятной оттого лимонной воды, взглянул на небо, на беспорядочный сизоватый морок на его лазурном полотне. – К дождю…
Владимир на секунду тоже вскинул взгляд вверх, потом посмотрел вдаль, в начало проспекта, – горящий в солнечных лучах шпиль Адмиралтейства едва приметно подрагивал в мареве, будто вибрировал.
– Свежие новости! – над самым ухом прокричал проходивший мимо мальчишка-газетчик, и Владимир вздрогнул от неожиданности. – Год 1916 – победный! Брусиловский прорыв продолжается! Антанта готовит сокрушительный удар! Свежие новости!.. – удалялся голос.
С сочувствующей улыбкой Антон посмотрел на брата.
– Держу пари: больше всего на свете сейчас тебе хотелось бы расстегнуть китель.
Владимир, в задумчивости засмотревшийся на девушку, евшую мороженое за соседним столиком, подумал, что больше всего сейчас ему хотелось мороженого, но поспешил отогнать эту мысль: есть мороженое – удел дам и детей, а он, как-никак, офицер, поэтому, тоже отпив воды из своего стакана, он равнодушно ответил:
– Ничего. Терпимо.
Владимир отбывал свой первый офицерский отпуск, последние его дни. Теперь, когда, наконец, были сделаны все обязательные совместные с родителями визиты многочисленным знакомым отца, из которых Владимир лично знаком был только с тремя, – теперь только он смог почувствовать действительную расслабленность, полагающуюся каждому заслужившему её, отдыхающему от службы или работы человеку. Он устал от чрезмерного внимания к себе, хоть поначалу это, бесспорно, было приятно: молодой офицер, не прячущийся в тылу, не прикрывающийся связями отца, – истинный защитник Отечества! Каждый, кому представляли Владимира, усердно тряс его руку и любовно заглядывал в глаза, вынуждая его дежурно-вежливо улыбаться в ответ.
Год тому назад Владимир окончил Морской корпус и, успешно выдержав теоретический и практический экзамен для производства в офицеры, в чине мичмана был назначен на должность артиллериста эсминца «Лихой», базировавшегося на Ревель [Таллин]. Радости Владимира не было предела: совсем недавно они, гардемарины выпускного курса, только мечтали о назначениях на корабли, непосредственно участвующие в боевых действиях – ведь, чего доброго, война и закончиться может, пока они учатся.
Вот только мама, узнав о назначении сына, его восторга не разделила и не могла сдержать слёз, правда, сделала вид, что это – слёзы радости, но Владимир и после не раз замечал, как она украдкой тихо плачет, да и отец на некоторое время впал в задумчивость. Только Антон весело заметил, хлопнув брата по плечу: «Ну, последователь Ушакова, вот тебе прямая дорога к славе и крестам на грудь!» Уж он-то знал, о чём говорит: сам в недавнем прошлом офицер и, к тому же, жизненный опыт имел побольше – восемь лет – это, как ни крути, разница.
Антон пять лет уже как был в отставке. Служил он до того в пехотном полку. Слыл офицером смелым, решительным, не раз представлялся к наградам – не за участие в парадах, – но заимел только одну: орден святого Станислава 3-й степени – и тот за окончание академии Генерального штаба по первому разряду. В академию он был направлен уже через три года службы и сразу по выпуску из неё, для отбытия цензового командования, с производством в штабс-капитаны, был назначен командиром роты. Карьера его обещала быть успешной, но в течение всей службы Антона постоянно сопровождали разнообразные пикантные истории с его участием, что накладывало существенный отпечаток и на карьеру, и на его представления к наградам, регулярно увязавшие где-то в кабинетах вышестоящих штабов.
Так однажды, после очередного загульного вечера, на котором Антон прилюдно ударил своего сослуживца, оказавшегося сыном какого-то высокопоставленного лица, – и, в общем-то, не без основания ударил, – его попросили покинуть полк. Таково было полюбовное предложение офицеров суда чести. В противном же случае, инцидент грозил обернуться серьёзным разбирательством свыше и показательным «кровопусканием» не только для Антона, но и для командования полка, о чём ему прозрачно намекнули, и настоятельно рекомендовали сделать «правильный» выбор.
Между «ссылкой» в один из самых захолустных гарнизонов, стоявший на границе с Китаем, и отставкой, Антон выбрал второе и уехал, даже не попрощавшись со старшими сослуживцами, производившими суд. Сказал только, что не может считать достойными звания офицера тех, для кого сытое спокойствие дороже правды. С остальными же своими товарищами устроил напоследок прощальный вечер, от которого вздрогнуло местечко, где стоял полк. Пил гордо, нарочито залихватски, всем видом пытаясь казаться равнодушным к значительной перемене в своей судьбе.
Вернувшись в родное гнездо, ещё в течение двух месяцев он заливал огонь обиды вином, в моменты протрезвления часто обнаруживая себя в новых случайных компаниях. Родители с нотациями не приставали, и одному Богу известно, какого напряжения душевных сил стоило Марии Александровне её бездейственное, стороннее наблюдение такого состояния и поведения сына. Она пыталась было заговорить с ним, успокоить, посочувствовать по-матерински, но только жалость её ещё больше злила Антона, и тогда муж, Алексей Алексеевич, посоветовал ей прекратить эти попытки.
Позже, выбрав момент, он побеседовал с сыном наедине. О чём они говорили – неизвестно, но Антон, спустя несколько дней, вдруг остепенился и возглавил руководство заводом по производству цемента и железобетонных конструкций, доставшимся их семье по нечаянному наследству от брата Марии Александровны, скоропостижно скончавшегося и так и не успевшего за делами обзавестись собственной семьёй.
Впрочем, «возглавил руководство» – сказано громко, потому как Антон, скорее, это руководство символизировал, а предприятие держалось благодаря стараниям бессменного его управляющего, Поликарпа Максимовича Устюгова. Антон же, расслабленный отсутствием жёсткой армейской дисциплины, иногда всё ещё предавался широким гуляниям среди своих многочисленных знакомцев.
Отец братьев, Алексей Алексеевич Препятин, известный в Петрограде адвокат, но не управленец по натуре, и сам был рад отдать завод на поруки сыну и заниматься, наконец, своим основным делом, не отвлекаясь. Для него отставка Антона случилась по поговорке: «Нет худа без добра». До непредвиденно случившейся отставки сына он даже подумывал о продаже завода, и теперь в дела Антона не встревал, предоставил ему полную власть и самостоятельность.