Воспитывались братья в одинаковых условиях и требованиях, главным из которых была ответственность за свои поступки и слова. С раннего детства Алексей Алексеевич пресекал в сыновьях любые попытки занять позицию человека, ищущего причины своих бед и неудач в чём-то или ком-то ином, но не в себе. Таких людей Алексей Алексеевич терпеть не мог – насмотрелся за свою юридическую практику. И ведь если начинаешь по порядку, логически доказывать, что в случившейся с человеком неприятности его доля ответственности (по глупости ли, недомыслию ли, по мстительности или злобе) является львиной, то ещё и сам ему врагом станешь за то, что не пожелал быть «жилеткой для слёз». Эта черта таких людей – непробиваемая, зачастую агрессивная, твердолобость – раздражала его особенно.

Родительская любовь была сдержанной, но отказа сыновья не знали ни в чём. В их воспитании Алексей Алексеевич, несмотря на свой импульсивный характер, старательно воздерживался от криков и прочего морального подавления и того же требовал от супруги, говоря, что вся последующая жизнь мужчины зиждется на том твёрдом чувстве уважения и самоуважения, что заложено в детстве. Основой же воспитания считал личный пример и убеждение.

Внушение одинаковых жизненных ценностей не сформировало, однако, в братьях одинакового характера. Пожалуй, строптивость была их единственным сходством, и Антон уже заплатил за неё отставкой, а Владимир имел за плечами не один десяток квадратных метров паркета коридоров и залов Морского корпуса, до зеркального блеска им начищенных когда-то, и множество бессонных ночей, проведенных во внеочередных нарядах вследствие пререканий с начальниками.

– …Ну, а скажи-ка мне с глазу на глаз: страшно там?.. – спросил Антон, имея в виду службу брата.

– Нет, – помедлив, ответил Владимир и слегка покраснел.

Но он не врал, просто ему действительно ещё не доводилось испытать того животного, всепоглощающего, напрочь отключающего разум страха, когда тело и сознание как бы разделяются и существуют отдельно, и никому, даже самому человеку, неведомо, какой фортель это самое тело готово выкинуть: то ли кинуться на амбразуру, то ли позорно бежать. Пока Бог миловал Владимира от подобных испытаний. Все боевые выходы «Лихого», в которых он уже поучаствовал, главной своей целью имели скрытную постановку мин и дозоры. Эти задачи тоже бывали очень опасны, но Владимиру не с чем было их сравнивать, и втайне он хотел оказаться в настоящем морском сражении, чтобы познать, что оно есть на самом деле, а главное, – испытать себя.

Антон истолковал ответа брата по-своему, но промолчал – франтоватые тонкие, чёрные усы его слегка шевельнулись уголками, пряча улыбку. Он допил воду, гулко поставил на стол стакан, взглянул на Владимира.

– Идём, что ли?

– Идём, – Владимир надел фуражку, встал.

Антон положил под стакан банкноту, тоже встал.

Квартира Препятиных находилась на Гороховой улице, и Антон предложил:

– Дойдём до Екатерининского канала, а потом – вдоль него? У воды прохладнее будет.

Владимир согласился, он даже мысленно ощутил эту прохладу на лице, но через минуту уже совсем не обращал внимания на жару: почти каждая встречная барышня одаривала симпатичного офицера или улыбкой, или продолжительным взглядом.

– Хэх! – усмехнулся Антон, перехватив взгляд одной из них и, сбоку глянув на брата, слегка подтолкнул его плечом. Владимир улыбнулся в ответ.

Уже давно было совсем безветренно, а теперь и звуки стали слышаться глуше, будто из-под одеяла. Заметно темнело: солнце затолкала толпа прилеплявшихся друг к другу, разрозненных дымных облачков, всё алчнее поглощавших небесную синь, последние её остатки.

– Сейчас точно польёт… – Антон недовольно поморщился, снова взглянув на небо, и ускорил шаг. – Идём скорее, не хочу мокнуть.

Они шли уже вдоль набережной канала, когда первые тяжёлые, крупные, тёплые капли начали редко срываться с неба, звучно шлёпаясь на асфальт, превращаясь в грязные, пыльные шарики или бесформенные мокрые пятнышки. Падение их становилось чаще с каждой секундой и скоро, после тяжёлого, протяжного раската грома, – точно это был разрешающий сигнал к действию, – дождь хлынул яростным, шумным потоком.

– Ах ты, чёрт возьми! – Антон рванулся к ближайшей двери здания, рядом с которым они проходили, – она оказалась закрытой. Следующая дверь тоже была заперта. Антон с досадой ударил по ней ладонью.

Впереди, шагах в тридцати, стоял извозчик, он суетливо поднимал брезентовый верх над коляской, чтобы уберечь сиденье. Антон, схватив брата за локоть, побежал к нему, с ходу запрыгнул в коляску, крикнул удивлённому лихачу:

– На Гороховую, братец! Дом тут совсем рядом.

– Не могу, ваше благородие, занят я. – Выходите, пожалуйста. Пассажир вот-вот появится.

– Вот угораздило нас попасть! – разочарованно пробормотал Антон, легко спрыгнул обратно на кипящий дождём тротуар, попробовал открыть дверь дома, напротив которого стоял извозчик. Дверь поддалась, и братья, смеясь, ввалились в тесную прихожую.

Стряхнув с себя воду, вытерев лица, они прошли вглубь, осмотрелись – это был женский магазин. Хозяйка, рыжеволосая миловидная девушка, стоявшая за небольшой лакированной стойкой, смотрела на появившихся в её магазине мужчин с выражением немого вопроса на лице.

– Это мы удачно зашли, – вполголоса сказал Антон Владимиру и, оправив свой мокрый холщовый пиджак, направился к стойке.

Подойдя, он слегка поклонился женщине.

– Здравствуйте, простите нас за столь наглое вторжение: ливень не оставил нам выбора. Но теперь я при всём желании не смогу сказать, что не рад этому обстоятельству…

Хозяйка улыбнулась, потупив взгляд перед бесстыдно и прямо смотревшим на неё Антоном.

Владимир, встретившись глазами с женщиной, слегка кивнул и отошёл в сторону ширм, к зеркалу.

Он посмотрел на своё отражение – китель промок до нитки, обвис и потерял всякую строгость; штаны, напитавшись влагой, стали коротки и как будто отвердели. В мокрой, отяжелевшей форме Владимир почувствовал себя неуклюже и неловко.

Он отвёл недовольный взгляд. В зеркале приоткрытой соседней ширмы отражалось лицо девушки, она примеряла шляпку, поворачиваясь то так, то этак, не отрывая глаз от зеркала.

Владимир нескромно засмотрелся, и вдруг девушка в отражении взглянула на него. Он поспешил отвернуться. Но через несколько секунд снова взглянул на неё, и снова встретил её взгляд, но уже не тот – первый, случайный, – а смеющийся, уверенный и убедившийся в том, что он посмотрит вновь.

Владимир покраснел, снова отвернулся и отошёл к окну. Здесь до его слуха долетал неразборчивый голос Антона, в который иногда вплетался переливистый негромкий смех хозяйки магазина.

Через несколько минут девушка вышла из-за ширмы, прошла позади Владимира, но он запретил себе оборачиваться, уловил тонкий аромат её духов, в котором яснее всего почувствовалась фиалка. По голосам Владимир понял, что девушка подошла к стойке и, по-видимому, рассчитывается за покупки. С удивлением и тихой злостью он также определил, что Антон уже и с этой девушкой о чём-то беседует, и она тоже смеётся, звонко и дружелюбно. Владимир не выдержал и посмотрел в их сторону.

– Ждём вас снова, – сказала хозяйка девушке, подавая ей коробки.

– Благодарю. – Девушка, взяв коробки, повернулась к Антону. – До свидания, Антон Алексеевич.

Она направилась к выходу и у самой двери взглянула на Владимира, снова тая в чуть прищуренных глазах улыбку.

Извозчик, которого хотели взять братья, ожидал её. Владимир видел, как он помог девушке сесть в коляску, подав ей руку, потом расторопно забрался на козлы и тронул лошадь.

Владимир смотрел вслед удалявшейся пролётке. К нему подошёл Антон.

– Ну, кажется, дождь заканчивается, – сказал он, пристально разглядывая улицу. – Пойдём, нам уже всё равно терять нечего – вымокли.

Они направились к выходу.

– Было очень приятно скоротать время в вашем обществе, Евгения Сергеевна, – снова кланяясь, с улыбкой сказал Антон, проходя мимо стойки. – Рад знакомству.