– Я подумал… Мне кажется… это нехорошо, что вы с Николаем совсем не поддерживаете связь.

Антон с любопытством взглянул на брата поверх газеты.

– Это неправильно, в конце концов! – заключил Владимир. – Вы же друзья!

– Сложно что-либо противопоставить предложенной сентенции. И что из этого следует?

– Как что?! – Владимир повернулся к Антону. – Следует, что нужно эту самую связь восстановить. Как минимум, мы можем, то есть ты можешь… – поспешно поправил себя Владимир, но Антон перебил его:

– Погоди-ка, кажется, я понимаю… – произнёс он с деланной серьёзностью, растягивая слова, – как минимум, мы можем разузнать кое-какие достоверные сведения о Николае у Ольги, такие, как, например, его нынешний адрес или подробности службы… Верно, я говорю?

– В целом, верно… Но не обязательно – у Ольги. Можно ведь и у Петра Сергеевича узнать.

– Можно, – согласился Антон, – но желательнее всё-таки у Ольги, мне кажется, – он уже с трудом сдерживал смех.

– Это тебе лучше знать, – сказал Владимир, хмурясь, поставил статуэтку на прежнее место и встал.

Антон, беззвучно хохотнув, сказал ему вслед:

– А знаешь, ты прав, почему бы нам действительно не навестить завтра Петра Сергеевича. Думаю, он будет рад.

2

Вечером следующего дня, сразу по возвращении Антона с завода, братья направились к Листатниковым. Они жили неподалёку, на Садовой улице, но Антон предложил идти Невским проспектом, чтобы по пути зайти в модный «Торговый дом купцов Елисеевых» и не являться в гости с пустыми руками, да и время ещё немного можно оттянуть – всё-таки только ранний вечер: Пётр Сергеевич, если и дома уже, то, скорее всего, вернулся недавно.

– А как супругу Петра Сергеевича зовут? – спросил Владимир дорогой. – Её я что-то совсем не помню.

– Когда мы у них бывали, её уже не было в живых. Кольке четырнадцать было, когда она умерла. А Пётр Сергеевич больше не женился, по крайней мере, в нашу юнкерскую бытность, а что теперь – не знаю, увидим…

В «Елисеевском» купили мармелад.

– Нехорошо, конечно, без предупреждения вваливаться, – заметил Антон, поправляя ленту на коробке с конфетами, когда они подошли к дому, – но будем надеяться, не застанем врасплох.

По влажной лестнице, видимо, недавно вымытой, поднялись на третий этаж. Антон подошёл к двери, два раза дёрнул цепочку колокольчика, тоненько пропевшего внутри квартиры.

Дверь открыла Ольга. Она удивленно смотрела на гостей.

– Здравствуйте, Оленька, – улыбнулся Антон.

– Здравствуйте, – оправившись от первого замешательства, девушка гостеприимно посторонилась, – проходите, пожалуйста.

– Спасибо, – Антон первым вошёл в квартиру.

– Здравствуйте, – кивнул, проходя следом, Владимир.

– Понимаю ваше удивление, Оля, – сказал Антон, – но вот, представьте, застыдил меня братец вчера после встречи с вами. Как же это ты, говорит, негодяй этакий, совсем судьбой своего друга не интересуешься. – Оля метнула на Владимира взгляд со знакомым ему уже, лукавым прищуром. – Вот я и решил исправить упущение. Надеюсь, мы вам не очень помешали своим вторжением?

– Нет-нет, – Оля уже радушно улыбалась. – Располагайтесь, – она указала рукой на диван гостиной.

– А Пётр Сергеевич дома?

Оля не успела ответить: профессор сам вышел из своего кабинета на звуки голосов.

– Здравствуйте, – вежливо сказал он, подходя, близоруко глядя на гостей, явно не понимая, кто они. Он поспешил вынуть из нагрудного кармана пенсне.

Антон, улыбаясь, пошёл навстречу.

– Не узнаёте, Пётр Сергеевич? Я – Антон Препятин. Помните? Друг Николая…

– Антон! – всплеснул руками профессор и хлопнул ими себя по бёдрам. – А мне вчера Оленька рассказала, что встретила вас. Сколько лет! А вы изменились, да-а-а, дорогой мой, изменились, совсем мужчина – ни за что бы не узнал! – он энергично тряс руку Антона, зажав её в своих ладонях.

– Да уж, сколько воды утекло – не молодеем, к сожалению, – усмехнулся Антон. – А это брат мой, Владимир. Вы с ним, кстати, тоже знакомы: он ведь со мной к вам в гости хаживал, мальчиком ещё. А теперь вот – гордость российского флота!

– Ну, будет тебе, – буркнул Владимир, осаживая брата.

Профессор с той же доброй улыбкой пожал и руку Владимира.

– Как же! Помню, помню. Очень приятно, господин офицер, очень приятно.

– И мне… – смущённо ответил Владимир.

– Оленька, займись-ка чаем, милая, – будем гостей потчевать, – распорядился отец, одновременно направляя гостей к столу в гостиной.

– Не нужно, Пётр Сергеевич, – сказал Антон, – мне и без того ужасно неудобно, что без приглашения ввалились, ей-богу. Я ведь только хотел о Николае справиться.

– Даже слышать не хочу никаких отговорок, – заявил профессор возмущенно, насупив брови, что совершенно не меняло его добродушного облика: Пётр Сергеевич был из тех людей, к которым с первых же минут знакомства тянутся и животные, и дети – существа, чувства которых обмануть невозможно. – Отказы не принимаются. Присядем и поговорим за чашкой чая. Не чужие люди, в конце концов.

– Ну, что ж, если вы настаиваете – с удовольствием, – сдался Антон.

Мужчины сели за стол, Оля вынесла чайную посуду.

– Где же Николай служит сейчас? – спросил Антон, между тем помогая Оле расставлять чашки и розетки.

– Всё там же, в пехоте, командует полуротой. С самого начала войны стоят на Западном фронте.

– Ясно. Пишет?

– Редко, но пишет. Он ведь у нас немногословен, – улыбнулся уголками губ профессор. – «Всё в порядке, жив, здоров», – вот и всё его письмо.

– Ну, это военная привычка – всё по делу, без воды, – усмехнулся Антон. – Я и сам, признаться, не любитель письма писать – скучное это занятие.

– Вам, молодым, писать скучно, а родители места себе не находят, – со вздохом заметил Пётр Сергеевич. Оля сочувственно положила свою ладонь на руку отца.

– Отпуска у него бывают?

– В прошлом году приезжал ненадолго. И к вам заходил, кстати. Да только почему-то не застал никого.

– Странно… – задумался Антон. Впрочем, такая редкая ситуация, когда дома не оказалось даже прислуги, могла, конечно, случиться.

Оля снова ушла на кухню, вернулась с подносом, на котором стоял большой заварочный чайник, вазочка с вареньем, печенье и блюдце с принесённым мармеладом.

Профессор, наполняя чаем чашки, спросил:

– А вы, Владимир, тоже воюете?

Оля посмотрела на Владимира.

– Да, – ответил он, чувствуя, что начинает краснеть.

– Где же?

– Стоим в Ревеле.

– И как там дела обстоят?

– Нормально…

Профессор улыбнулся.

– Вот! – воскликнул Антон, – я же говорю – у всех военных эта черта: лишнего слова клещами не вытащишь. Скромничает он, Пётр Сергеевич: это в Гельсингфорсе – нормально, там и усом не ведут. А у них, в Рижском заливе, – Антон кивнул в сторону брата, – дела серьёзные происходят.

Владимир ничего не сказал на это.

– Оля сказала, вы ушли из армии, Антон. Не жалеете? – спросил профессор, ложкой бесшумно чертя круги в своей чашке.

– Не в моих правилах жалеть о чём-либо, Пётр Сергеевич. Сомневаешься – не делай; делая, – не сомневайся! Я и теперь армии пользу приношу: значительная часть поставок моего завода на строительство военных укреплений идёт. В том числе в строительстве Кронштадтских фортов Ино и Николаевского, что год назад закончены были, поучаствовал. А в этих делах качество работ и продукции – дело тоже государственно важное.

Профессор согласно кивнул.

– Вы-то как поживаете, Пётр Сергеевич? – спросил Антон. – Всё также – лечите?

– Всё также. И надеюсь, что род деятельности менять не придётся.

– Да уж, более богоугодной профессии не существует, наверное. Но, насчёт смены деятельности, это как знать… – заметил Антон. – Сейчас такое время, что сегодня вы в медицине, а завтра – в политике, например.

– Вот уж от чего Боже упаси – так это от политики, – проговорил профессор брезгливо.