– А что? Вы человек интеллигентный, умный – профессор, между прочим, – улыбался Антон, подмигнув Оле.

– Нет, увольте, в медицине от меня толку больше. Каждый сверчок – знай свой шесток! Так-то.

– Это верно, конечно, да беда в том, что многим сверчкам с высоты своего шеста другие шесты становятся видны и более привлекательными кажутся почему-то, – рассмеялся Антон. – Лезут потом эти сверчки на чужие шестки, оттого и бедлам кругом происходит. – Антон допил чай, аккуратно поставил чашку на блюдце. – Что же, Пётр Сергеевич, спасибо за гостеприимство, не будем больше отнимать ваше время, – сказал он, вставая, чтобы предупредить вежливые уговоры профессора.

Владимир тоже встал. Пётр Сергеевич и Оля вышли в прихожую их проводить.

– В следующем письме Николаю обязательно передавайте от меня привет, – сказал Антон, задержавшись у выхода. – О следующем приезде пускай сообщит заранее, чтоб я был на месте. Спасибо за угощение, и ещё раз извините за вторжение.

– Бросьте, – просто, по-свойски ответил Пётр Сергеевич, – вы молодцы, что решили зайти, мы всегда вам рады. А привет Николаю передадим, не беспокойтесь.

Профессор попрощался с братьями за руку.

– Оля, едемте послезавтра с нами кататься по каналам, – предложил вдруг Антон, и Владимир почувствовал, как сердце его споткнулось в ожидании ответа.

– Я даже не знаю… – Оля растерянно взглянула на отца.

– А чего тут знать! Соглашайтесь: деньки стоят отличные, грех не воспользоваться, – как торгаш на рынке, сыпал аргументы Антон. – Послезавтра, в семнадцать часов. Будем вас ждать у Аничкова моста.

Оля снова посмотрела на профессора.

– Почему бы и нет, – ответил Пётр Сергеевич на её взгляд. – Развеешься после работы, тем более, это рядом.

– Ну? – дожимал Антон.

– Хорошо, я приду, – улыбнулась Оля.

– Правильное решение! – рассмеялся Антон. – Значит, до послезавтра.

***

Владимир первым пришёл к мосту, ранее обозначенного Антоном времени: находиться дома было скучно (форма приготовлена к выходу с самого утра, и ботинки начищены им лично уже несколько раз). В ожидании Антона и Оли, он встал к перилам моста чуть в стороне, чтобы не мешать прохожим.

День был солнечный, ясный и снова жаркий. От воды время от времени веяло благостной прохладой. У лодочной станции на набережной было оживлённо. Шумная очередь пестрела нарядными платьями дам и выходными детскими костюмчиками. Дети, вечно не знающие покоя создания, как воробьи на весеннем пригреве, носились неподалёку, сновали между людьми в очереди, и даже до моста, где стоял Владимир, долетал иногда их смех и визгливые вскрики. С выверенным, отлаженным интервалом лодки подходили к станции и, забрав очередных пассажиров, тут же отваливали, не простаивая.

Владимир засмотрелся, как очередная приближающаяся к набережной лодка, точно подкрадываясь, подходит к небольшой деревянной пристани.

– Здравствуйте, – услышал он позади себя голос Оли и порывисто развернулся.

Его растерянно-радостный взгляд вызвал у неё улыбку.

– Здравствуйте, – ответил Владимир, одёргивая китель.

Оля встала рядом с ним у перил, и Владимир вновь почувствовал запах её духов, который он теперь, казалось, без труда отличит из сотен других, даже в толпе.

Оля была одета неброско: простого кроя тёмно-кремовое платье с небольшим отложным кружевным воротничком и, в тон ему, шляпка, покрывавшая светлые волосы, собранные кверху тяжёлым узлом. Но именно эта простота, без претензии на всеобщее восхищение и внимание, странным образом делала её ещё более привлекательной.

– Вы давно здесь? – спросила Оля.

– Минут пятнадцать. – Владимир взглянул на часы – был уже шестой час. – Вы не ограничены во времени? Антон, видимо, опаздывает.

– Ничего страшного, подождём.

– Думаю, есть смысл нам пока что занять очередь, – сказал Владимир, посмотрев ещё раз на скопление людей у пристани.

Они спустились с моста, прошли к лодочной станции и смешались с толпой, медленно подвигаясь в её тесной колонне к пристани.

Вдруг неподалёку от очереди остановилась пустая коляска. Пошарив по толпе взглядом, извозчик сошёл с козел, подошёл к Владимиру. В грубых руках своих, непривычных к утончённым ношам из мира прекрасного, он держал небольшой букет.

– Вы господин Препятин? – спросил кучер, приблизившись.

– Да, – непонимающе смотрел на него Владимир.

– Цветы для вашей дамы, – извозчик протянул букет Оле. – А это – вам, – он вынул из-за пазухи сложенный вчетверо листок и отдал его Владимиру.

– Спасибо, – пробормотал Владимир непонимающе.

Это была записка от Антона. «Меня не будет. Передай мои извинения Ольге и не упусти свой шанс показать себя с лучшей стороны: до конца твоего отпуска осталось мало времени, поэтому я решил посодействовать». Ниже была приписка: «Не благодари меня, не стоит».

Владимира так разозлила эта выходка брата, что губы его, побледнев, поджались в линию: он совсем не предполагал остаться с Олей наедине, не был готов к этому.

Он раздражённо смял в кулаке записку, сунул её в карман брюк, подумав, что дома выскажет Антону всё, что думает по этому поводу, от души.

С некоторым удивлением Владимир обнаружил всё ещё стоящего рядом извозчика. Тот как будто безразлично рассматривал свои грязные обкусанные ногти. Владимир догадался, что он ждёт денег. А ведь Антон заплатил – Владимир был уверен, – но не станет же он склочничать при Оле, что извозчик безошибочно и вычислил своим сметливым крестьянским умом.

– Премного благодарен, – сказал он, слегка подбросив в ладони весело звякнувшие монеты, и вернулся к лошади.

– Как это понимать? – спросила Оля, тоже удивлённая появлением необычного курьера.

– Цветы от Антона. Он просит вас извинить его: по служебной необходимости будет занят допоздна, – с ходу придумал оправдание для брата Владимир. – Так что, мы можем отправляться на прогулку сами.

Очередь подошла, Владимир купил билеты, подал Оле руку, помогая ей ступить с пристани на зыбкое, покачивающееся дно лодки, и сам легко перешагнул в неё с потёртой тысячами ног приступки.

Когда пассажиры (помимо Владимира и Оли была ещё семейная пара с двумя детьми) расселись, загребные – два матроса из учебного экипажа – навалились на вёсла. Рулевой, матрос из старослужащих, начал выводить лодку на середину Фонтанки.

Лодка приблизилась к Аничкову мосту, кишевшему людьми, – с воды это было особенно заметно, – и многие из них, улыбаясь, начали приветственно махать руками пассажирам лодки, дети особенно бойко. Оля, смеясь, помахала в ответ – детвора зашлась в восторге.

Первое время молчали. Владимир чувствовал себя стеснённо, не знал, с чего начать разговор. Он снова поругал про себя Антона, поставившего его в такое положение, потом вдруг улыбнулся сумасбродству брата.

– Чему вы улыбаетесь? – спросила Оля.

– Извините, – встрепенулся Владимир, – это я так… своим мыслям…

– За что же извинять? Напротив, улыбайтесь: это более идёт вам. А то я уж решила, что вы всегда такой серьёзный и задумчивый. Оказывается, нет… Признаться, недолюбливаю мрачнодумцев.

– За что же? – усмехнулся Владимир. – Человек ведь таков, каков он есть. К сожалению, он не выбирает своей природы.

– Но он может на неё влиять… По-моему, нужно просто умерить свои требования к миру и научиться видеть и ценить всё то хорошее, что есть в нём, даже в мелочах. В суете люди совершенно не замечают того, что у них перед глазами: прекрасного дня, как сегодня; улыбки прохожего; того, что они живы и здоровы, наконец.

– Из всего перечисленного последнее должно было бы обрести особенную ценность в последние два года, – заметил Владимир.

Розовые пятна проступили на щеках Оли: возможно, этот её довод действительно прозвучал чересчур категорично и легкомысленно теперь, когда Европу потрясала ужасная своими масштабами и размахом, доселе невиданная война.

Владимир же пожалел, что так грубо и глупо свернул разговор в эту плоскость и, чтобы сгладить неловкость, искренне сказал: