– Береника…
Маскарад
Там, во сне, больном и тяжком, какие-то безобразные существа душили ее раскаленным обручем, и Рина напрягала все силы, чтобы сорвать его с себя.
– Нет, нет, нельзя! – вернула ее к действительности сестра, полная женщина в белом халате. – У тебя два шейных позвонка вдавлены друг в друга, а этот гипсовый воротник должен корректировать твои движения. Мне очень жаль, что ты так страдаешь. Мое имя Бат-Шева, чуть что – зови меня. Кстати, – она повернулась к Илье, – ты должна благодарить своего приятеля: если бы он замешкался немного, бандит мог сломать тебе шею.
– Спасибо, – бледно улыбнулась та Илье, стоящему поодаль.
– А долго ей придется быть здесь? – спросил он.
– Что ж, недельку придется потерпеть, – сестра, собрав свои бумаги, подбодрила больную. – Но и тут неплохо. Смотри, какой сад перед глазами! Тебе повезло – корпус новый, еще даже не успели поставить решетки на окна.
Выходя, она махнула ей рукой:
– Теперь наслаждайся и выздоравливай!
Рина поманила Илью к себе, и тот присел на край постели:
– Так ты мой спаситель!
– Ну, – возразил он, – сирену запустил Шломо, она и спугнула мерзавцев.
– Их поймали?
– Поймали и будут судить.
Рина провела пальцем по шраму на его щеке:
– А кроме этого, что ты еще вынес из боя?
Он усмехнулся:
– Пару царапин. В милуим мне за это и благодарность бы не вынесли.
Внезапно ее лицо дрогнуло в испуге:
– Что это? Неужели я еще сплю?
Но это происходило наяву.
В дверях стояли двое – женщина, еще молодая, с какими-то красными волосами и мужчина постарше, физиономия которого была морщиниста и безвольна.
– Доченька! – кричали оба, целуя Рину, а та отбивалась слабыми руками:
– Почему вы здесь?
– Кто-то позвонил нам в театр и сообщил, что ты очень плоха.
– Это я, – признался Илья.
– Зачем ты это сделал? – голос Рины прерывался от непонятной ему досады.
– Как же, как же! – почти пела мать. – Мы должны знать все, правда, Гена?
Муж поинтересовался:
– А что случилось?
Илья, которому передалась странная сдержанность Рины, коротко рассказал о происшедшем.
– Господи! – мать пыталась заплакать, но безуспешно, и потом:
– А кто смотрит за домом?
Отец вмешался:
– Ладно, Соня, – и поправился, – Софья, это сейчас неважно!
Та кинула на него острый взгляд, и Илья подумал, что это, наверное, и есть важное.
– Ах, – мать глянула на часы, – нужно позвонить главрежу театра «Гешер». Он обещал нам одишн!
И выпорхнула из палаты.
Илья спросил, чтобы как-то замять паузу:
– Вы оба актеры?
Гена улыбнулся:
– Да, но сейчас в Молдове с этим тяжело. Нет русскоязычной публики, значит, нет в театре сборов. Поэтому, кто может, уезжает. Наш герой-любовник уже играет в Одессе. Главный осветитель устроился на московском телевидении, а это был большой мастер своего дела, хоть и пьяница.
Тут вбежала Софья, красные волосы которой победно вздымались:
– Нам назначили одишн! Я сказала, что мы сыграем сцену из «Маскарада». Нужно поспешить – это через два часа.
– Как? – встревожился супруг. – Без репетиции?
– Ну что же делать? У них гастроли киевского театра – заняты все помещения.
– Но я не могу так! Ты же знаешь, что мне нужно вспомнить текст, особенно такой трудный, как у Арбенина.
– Знаю, знаю, – недобро подтвердила та и задумалась. Цвет ее широко раскрытых карих глаз медленно переходил в янтарный, но на этом сходство матери и дочери кончалось. – А что, Риночка, как ты считаешь… можем мы порепетировать… в саду? Там никого нет!
Софья загорелась этой идеей, и ей уже не нужно было мнение дочери:
– Пойдем, пойдем, Гена!
Оба исчезли.
Потом Илья сказал удивленно:
– Господи, они уже в саду!
– Конечно, – протянула Рина. – Если моя мать решила что-то, ее не остановишь!
– Я открою окно, – сказал Илья, и палату наполнил мягкий страдающий голос Софьи, совершенно не похожий на тот, что они слышали до сих пор:
– Мой милый, я с тобой поговорить хотела!..
Ты изменился с некоторых пор.
Уж прежних ласк я от тебя не вижу.
Отрывист голос твой и холоден твой взор.
И все за маскарад – о, я их ненавижу,
Я заклялася в них не ездить никогда!..
– Ну, Гена, продолжай!
– Сейчас, Соня…
– Я – Соня только для моей идише мамэ в Балте!
– Ладно…
Арбенин:
– Обдумать все заране надо было!
Нина:
– О, если бы я нрав заране знала твой,
То, верно, не была б твоей женой;
Арбенин:
– И то: к чему тебе моя любовь!..
Не знаю, Софья, как лучше произнести это… – Вспомни, как ты объяснялся в любви, добиваясь моей взаимности! Говори так: покуда в сердце…
Арбенин:
– Покуда в сердце быстро льется кровь,
Всё в мире нам и радость и отрада.
Пройдут года желаний и страстей,
И все вокруг темней, темней!
Что жизнь? Давно известная шарада
Для упражнения детей;
Где первое – рожденье! где второе —
Унылый ряд забот и муки тайных ран,
Где смерть – последнее, а целое – обман!
– Знаешь, – тихо проговорил Илья, – там, на лужайке уже собираются люди, чтобы слушать твоих родителей. Значит, они по-настоящему талантливы!
– В этом вся ирония! – вздохнула Рина. – Сцена заставляет актеров постоянно поддерживать свой талант, а если они женаты, то это продолжается и в собственной семье, как у нас…
Нина:
– Евгений, тут, в сердце, что-то жжет.
Арбенин:
– Пройдет! пустое!
Молчи и слушай: жизнь как бал —
Кружишься – весело, кругом все светло, ясно…
Вернулся лишь домой, наряд измятый снял —
И все забыл, и только что устал.
Но в юных летах лучше с ней проститься,
Пока душа привычкой не сроднится
С ее бездушной пустотой.
– В сущности, – сказала Рина, – эта пьеса и о том, что происходит между моими родителями с точностью до наоборот. Моя мать – властная, непримиримая натура, она – враг всех своих коллег. Как-то у нее появилась соперница, молодая и талантливая, которая в будущем могла стать ведущей актрисой, если бы моя родительница правдами и неправдами не выкурила ее из театра.
Нина:
– О, ты меня не любишь!
Арбенин:
– И ты, ты смеешь требовать любви!
А мало я любил тебя, скажи?
А этой нежности ты знала ль цену?
А много ли хотел я от любви твоей —
Улыбку нежную, приветный взгляд очей,
И что ж нашел: коварство и измену!
– Что ж, надо отдать должное твоему отцу: он очень убедителен!
