Тут снова прошелестело это – «Алла», и он уже не был в силах сдерживать рвущуюся вперед Малку, она тихо визжала и рвала из рук поводок, и наконец, вырвавшись, ринулась в темноту, и был взрыв и отчаянные вопли, и тревожная сирена на территории аэродрома…

Илья не помнил, как оказался на земле и побежал, чувствуя ужас и прохладные капли, внезапно упавшие на его пылающее лицо.

– Дождь, дождь! – бормотал он и сорвал с себя рубашку, подставляя грудь холодным брызгам. Потом, вспомнив о машине, поплелся между узкими улочками, и когда увидел свой старенький Фиат, ему почудилось, что это не он нашел его, а тот – своего потерянного хозяина.

Илья кинул рубашку в кабину и, обессиленный, присел на кромку дороги, впитывая всем телом живительную влагу. Внезапно к нему приблизился странный человек – маленький, но в большой черной шляпе.

– Реб ид! – произнес незнакомец. – Тит мир а тойвэ!

И видя, что тот не понимает, перешел на иврит:

– Вы еврей?

– Да.

– А имя?

– Илья.

– Илья? – возмутился тот. – Нет, в Танахе сказано Элияhу! Слушайте: нам не хватает двух мужчин для миньяна. Хотите помолиться с нами? Я Иосиф, казначей из бейт-кнесета, – он показал на приземистое здание за его спиной.

У Ильи не оставалось на это сил, но умоляющим глазам его собеседника нельзя было отказать…

Он оделся и, пройдя внутрь, перестал сожалеть о своей уступчивости – молельный зал напоминал собой музей давно состарившихся вещей: выцветший занавес с давно стершимися надписями, тяжелые и почти непрозрачные от пыли люстры и то, что поразило его больше всего – не потерявший своего цвета и изящества мозаичный рисунок на каменном полу.

И словно с полотен Питера Брейгеля сошла сюда группа мужчин в белых талитах, с которыми познакомил Илью его проводник, коротко назвав каждого по имени, а перед белобородым старцем поклонился:

– Овадия, учитель кабаллы!

К ним подошел широкоплечий лысый человек, выделявшийся властной осанкой, как понял Илья – рав:

– Что ж, господа, придется еще подождать, пока, с божьей помощью, появится десятый!

Иосиф, водрузив на голову Ильи бумажную кипу, усадил его рядом с собой и положил перед ним молитвенник, открытый на нужной странице.

Нетерпеливо ожидая начала, Илья с любопытством осматривал необычную мозаику.

– Это арфа Давида, – пояснил казначей. – Очень древняя. Да и весь дом стоит с незапамятных времен. Нужен большой ремонт!

– А почему вы не ходите в новую синагогу, что открылась в центре города?

– Мы люди немолодые, – улыбнулся тот, – и привыкли молиться здесь.

Его маленькое морщинистое лицо, освещенное искусственными свечами, показалось Илье знакомым:

– Кажется, я знаю вас. Вы живете недалеко от моей приятельницы у сквера Наоми Шемер, правда? Я видел вас со стройной черноволосой девушкой. Ваша дочь?

Тот прошептал:

– Да… да…

И вдруг по щекам его покатились слезы:

– Элоким забрал ее… майне нешумэ…

Илья был потрясен:

– Но… зачем же вы… молитесь?

Иосиф отвернулся от него, шепча:

– Ах, я прошу Его… дать моей Фейгале… место в раю…

Для Ильи это было выше того, что он мог вынести сегодня.

– Наверное, – сказал он свистящим шепотом, – вы молились ему и в то время, как она… Но он не помог ей!.. Вы не спросили себя: почему, почему? А потому, что он не слышал вас!

Люди, сидящие вокруг, повернули к нему встревоженные физиономии, но Илья уже не мог остановиться:

– По вашим книгам бог – это тот, кто занят судьбами огромной Вселенной, им же сотворенной. Может ли он прислушиваться к мольбам таких маленьких существ, как мы?

– Позвольте, позвольте! – подскочил к ним рав. Он придержал кипу, сползавшую с его лысой головы, и нервно заметил:

– Вы не можете здесь открывать нам ваши крамольные мысли! Мы все…

Его прервал старик Овадия. Поглаживая длинную белую бороду, он назидательно проговорил, как бы снисходя с высоты своего возраста и сана:

– Пусть выскажется! Истинно верующим не повредит мнение человека, думающего иначе.

Илья уже пожалел о своем порыве, но благожелательный тон Овадии словно приглашал его сказать все до конца:

– Вы, конечно, знаете, что Создатель признавал наших праотцев, однако это были великие люди, что позволяло им общаться с ним, как равным – Авраам, споривший из-за каждого спасенного в Содоме, или Иаков, боровшийся с ангелом, который, в сущности, был…

– Элоким! – дополнил его старый каббалист – Что же, ты неплохо знаешь Танах. От отца, наверное, или деда? А рассказали ли они тебе о другом еврее, Ешу, что две тысячи лет назад проповедовал подобное и был распят? Так вот, – его тонкий голос дрогнул от нескрываемого сочувствия, – тебе нужно знать, что ты выбрал очень опасный путь!

И как бы в подтверждении его слов, воздух разорвала ослепительная вспышка молнии и затем – тяжелый удар грома, отчего свет в зале погас, а когда вспыхнул вновь, оказалось, что на старинную мозаику упала большая люстра и разбросала вокруг цветные осколки арфы Давида.

Присутствующие испуганно кинулись назад, а Илья, наоборот – к месту случившегося и убедился со вздохом облегчения, что все фрагменты целы и просто выпали из креплений. Остальные с интересом следили за тем, как он укладывает их на прежние места – осторожно и, сдерживая волнение, словно это не мозаичный рисунок, а древние струны, которые еще удивят мир прекрасными звуками.

Но рав был недоволен. Приблизившись к Илье, он раздраженно сказал:

– Вам нельзя оставаться здесь. Эта молния… Вы уже накликали беду на нашу голову!

Тут входная дверь с шумом распахнулась, впустив двух мужчин в черных пальто и таких же шляпах, а за ними – старушку с красным зонтом, которой они не давали пройти, говоря:

– Тут молятся только мужчины!

– Братья Луэль! – приветствовал их рав. – Вот и будет у нас миньян. – И подойдя, сказал женщине. – Я вас знаю, вы – Хая, приходите сюда молиться почти каждый день. Но поймите – здесь вам нельзя быть!

Та пыталась защищаться:

– Там, наверху, где место для нас, все завалено досками!

– Мы скоро начнем ремонт! – объявил рав. – А теперь уходите! И вы тоже! – протянул он руку к Илье.

– Я только закончу с мозаикой! – отозвался тот.

– Нет! – уже почти кричал рав. – Это должен делать верующий еврей! – и его поддержали голоса остальных. – Ведь эту арфу дал царю Давиду Элоким!

– Вот-вот! – уже не владея собой, взорвался Илья. – Давид и его сын Соломон были последними великими людьми, с которыми общался бог. А потом он отдалился от нас, жалких, лживых, думающих только о собственной выгоде!

Тут снова раздался мощный удар грома, а после него – дрожащий фальцет старого Овадии:

– Ребе, пусть они останутся! Вокруг гроза, дождь!

– Ничего! – впервые возразил ему тот. – Дождь – это благословение неба!

– Идемте отсюда! – в каком-то остервенении крикнул Илья плачущей женщине и потянул ее за собой.

Они были сразу схвачены беснующейся тьмой, где бушевал ветер, хлестали холодные струи ливня и путь терялся под гаснущими фонарями.

– Здесь недалеко… дом моей подруги! – кричал Илья, ведя Хаю к машине, и вдруг почувствовал, что она отталкивает его от себя.

– Что, что? – спрашивал он и еле разобрал слова, полные ужаса:

– Ты говорил в бейт-кнессете такое… мы оба погибнем… потому что ты… идешь дорогой грешника!

И, вырвавшись, она пропала в темной ночи.

Тогда Илью тоже пронзил страх – не за себя, за ту, что, наверное, корчится сейчас от громовых ударов. «А что, если я неправ? – билось в его истерзанном мозгу. – Ведь все еще можно изменить. Просто вернуться туда, к этим маленьким людям!»

И тут яркая вспышка молнии осветила под гнущимся деревом старую женщину, которая сжалась в отчаянный комок и, казалось, погибала в злобном хаосе бури.

– А! – как безумный захохотал Илья. – Значит, нет другой дороги!

Он втянул Хаю в машину, и через пять минут перед ними возникли окна знакомого дома, неожиданно открытые настежь и залитые светом. Толкнув дверь, тоже почему-то не запертую, Илья застыл на пороге, пораженный. Там, в ярко освещенной комнате Рина срывала со стен одеяла, простыни – все, что спасало ее от грохота самолетов.