– Как… это было? – негромко прохрипела Лада.

Её матери не нужно было ничего разъяснять. Она понимала дочь с полуслова:

– Детка… Не надо. Не надрывай себе сердце.

– Я должна знать, – в тоне Лады прорезалось упрямство. – Мамуль, пожалуйста, расскажи мне.

– Ну как? Проводили мы нашу девочку, – голос матери дрогнул, но Ладе показалось, что в нём на мгновение зазвучала нежная улыбка; да, улыбки тоже иногда умеют звучать. – Она была красавица, как и всегда. И такая… Светлая-пресветлая. Будто бы светилась вся изнутри.

– Почему вы не взяли меня? – Лада взглянула на мать с укоризной. – Это ведь главное, что вы должны были сделать.

– Детка, опомнись, – прошептала мать. – Посмотри, в каком ты состоянии. Большую часть того времени, что ты тут провела, ты была без сознания.

– Всё равно, – в голосе Лады появилась неожиданная твёрдость. – Пусть без сознания, но я должна была быть там. Рядом с сестрой.

Мать ничего не ответила, лишь молча заключила дочь в объятия и продолжила ласково гладить растрёпанные каштановые волосы.

– А Влад? – тихо спросила Лада. – Он там был?

Мать кивнула и поцеловала Ладу в затылок, зарывшись лицом в её волосы.

– Как он? – в голосе Лады снова зазвучала тревога, но уже иная – какая-то особенно нежная и возвышенная; даже сипение на время ушло, сменившись мягкой певучестью. – С ним… всё в порядке? Я имею в виду – насколько это возможно? – торопливо поправилась Лада.

– Он держался молодцом, – ответила мать, негромко всхлипнув. – Особенно если учитывать, что Лидочку положили… На том же участке… На Никольском… Ну, ты понимаешь… – У неё язык не поворачивался произносить слова «кладбище» и «могила».

– Рядом со Стасом, – договорила Лада. – Так и должно было быть.

Мать снова кивнула и сказала:

– Мариночка всё поняла, и они с мужем дали добро.

Лада снова заплакала – громко, надрывно. Вместе со слезами уходила вся скопившаяся горечь и боль последних месяцев. Но облегчение наступало лишь на время. Всё, что уносили с собой слёзы, тут же возвращалось, продолжая терзать Ладу с утроенной силой.

Наконец рыдания стихли, Лада подняла голову, откинув назад копну длинных растрёпанных каштановых волос и, продолжая всхлипывать, спросила:

– Влад и его родители… Они знают, что Лида родила ребёнка?

Лада в упор взглянула на мать, напряжённо ожидая ответа.

Та покачала головой:

– Мы пока им не сказали. Ведь мы так и не смогли выяснить, где теперь находится наш внук. Мы не знаем, как он и что с ним. А раз это так, зачем давать людям надежду? Ведь для них этот маленький ангелочек так же дорог, как и для нас. Не стоит причинять им лишнюю боль.

– Верно, – прошептала Лада. – Вы всё правильно сделали.

Она немного помолчала и добавила:

– Мы ведь найдём нашего Кольку, да? – Она взглянула на мать, и в её лучистом взгляде отразилась потаённая надежда. – Я переверну вверх дном весь этот чёртов мир, но отыщу его! – в голосе Лады зазвучала непоколебимая твёрдость. – И тогда мы всё расскажем Владу и его родителям. Они должны узнать.

Лада протянула обессилевшие руки, мягко обхватила мать за плечи и приникла головой к её груди.

– Я очень хочу, чтобы Влад был счастлив, – тихо, но твёрдо продолжила Лада. – Теперь, когда больше нет Лиды… И Стаса… – она снова всхлипнула и прошептала: – Влад – всё, что у меня осталось. Он и Колька. Ну и вы с отцом, конечно. – Она крепче обхватила плечи матери и зарылась лицом в тонкую ткань её кофты.

Лишние фразы. Неуместные. В сущности, как и весь разговор. Вот так запросто говорить с матерью о смерти Лиды… О том сокровенном, о чём воет всё внутри и что хочется спрятать в закутки своего сознания подальше от всех и каждого, даже от самых близких. Это какая-то другая, неизвестная Лада вот так сидит и ведёт чинные разговоры с матерью, как будто смерть сестры мало её касается. А под конец и вовсе выдаёт жуткие реплики, в которых слышится дешёвенький пафос. Но ведь, в сущности, так и есть. Влад, родители и племянник, о котором никто ничего не знает, – всё, что у неё осталось. И это уже настоящая Лада с её личной глубокой бедой и терзающей, рвущей на части, невыразимой болью.

Чуткие подушечки пальцев хорошенько проминают, смешивают, разглаживают все неровности и бугорки, ладони скатывают колбаски, руки порхают над столом, раскладывая готовые смеси по формочкам.

Занятие, привычное для Влада, с единственной и тем не менее весьма существенной поправкой. Это не полимерная глина, с которой следует обращаться весьма деликатно и аккуратно и которая требует эмоционально-душевной отдачи.

В том же, чем занимается Влад теперь, отдача тоже нужна, но только иного рода. И в данный момент это занятие для Влада – ещё более серьёзное и ответственное, чем лепка из полимерной глины.

Вроде бы и принцип тот же самый – смешивать, лепить, раскладывать по формочкам. Но компоненты иные, а следовательно – и иной смысл, иное наполнение.

Полимерная глина подождёт. Домиков-шкатулок, церквей и прочей атрибутики для интернет-магазина на данный момент предостаточно. Другое дело – его грандиозная задумка, огромная ласточка, парящая в небесах. Но эта работа требовала полной отдачи, равно как и эскиз проекта дома на берегу озера по желанию погибшего брата.

Теперь и ласточку, и эскиз пришлось на время оставить, так как возникла острая необходимость взяться за более насущное на данный момент дело.

Влад лепил имбирные пряники, которые собирался затем выпекать, покрывать глазурью и расписывать.

Для Ладушки.

Может быть, имбирные пряники, приготовленные Владом собственноручно, подарят этой милой девушке то незаменимое душевное тепло, в котором она теперь нуждается больше всего на свете? Отогреют её заиндевевшее в беспросветной боли чуткое сердечко?

Лада пекла подобные пряники и привозила их в пансионат Абхазии, чтобы угостить Влада. Влад всем своим существом почувствовал то бесконечное, ни с чем не сравнимое тепло, которое Ладушка в них вложила.

Теперь его очередь. Влад знает боль, которую испытывает теперь Лада, отнюдь не понаслышке. Только отныне они с этой светлой девушкой как бы поменялись ролями, которые распределила для них суровая, безжалостная жизнь. Теперь именно ему – Владу – предстоит проявить всё своё терпение, всё своё понимание и ненавязчивую тактичность, чтобы Ладушка увидела за беспросветным мраком нависших над ней грозовых туч проблеск ласкового солнышка, к которому захочется потянуться и которое способно разбудить, казалось бы, навеки погасшую милую улыбку. Настал черёд Влада сделать для Ладушки то же самое, что она в своё время сделала и всё ещё продолжает делать для него. Подарить ей как можно больше человеческого тепла. Сберечь. Отогреть.

Влад знал, что он способен справиться с данной задачей. Для этого вовсе не требовалось идеальное зрение. Всё, что было необходимо, – это не боящиеся работы руки и чуткое сердце. А уж этого-то у Влада не отнять!

Ну и что, что недавнее плановое обследование в московском офтальмологическом центре в очередной раз показало прогрессирование близорукости на ведущем глазу. Зато чуткость в подушечках пальцев не потерялась, а как будто бы обострилась сильнее, чем когда бы то ни было ещё. А сердце словно бы раскрылось для того, чтобы делиться этой чуткостью, отдавать своё тепло той единственной, которая навеки в нём поселилась и теперь так нуждается в участии и заботе!

Великолепная ласточка, парящая в небесах, которую Влад лепил для Лады из полимерной глины, ещё дождётся своего часа. Непременно дождётся! Влад теперь как никогда в своей жизни почувствовал, что он нужен Ладе, что он – даже несмотря на свою прогрессирующую с каждым днём близорукость – вполне может стать ей опорой. Ведь за время практики в лепке из полимерной глины он многого достиг. Научился лепить вслепую, нарочно закрывая глаза. А значит, в любом случае он сможет обеспечить для Ладушки вполне достойную жизнь – пусть и без лишней роскоши.