Дни стали короче. Один раз встала Варвара утром с постели, подходит к окошку: на улице совершенная тишина, и куриц не слышно. День ясный, теплый, солнышко взошло, золотисто-розовый свет на домах и лужайках. И видит: бегают на лужках по деревне какие-то: ноги, как у овец, коров или лошадей (в шерсти с копытами), а туловище человечье. На двух ногах, а на голове будто бы маленькие рожки. Уши большие, и пошевеливают ушами, нюхают носом, фыркают. И слышно переговариваются, похоже, по-человечьи и ровно по-овечьи. И убежали в лес. Варвара испугалась. «Это лесные, — подумала она. — Вишь, народу-то нет, тихо в деревне — им и смело. Али это только мне показалось со-встатки?» Вышла на улицу. На овине, поближе к лесу, сидят ровно курицы, шеи вытягивают. Вон куда забрались. Пошла в гуменник, птицы с овина полетели в лес: кво… кво… И догадалась, что это тетери. Стала отпирать, затворницы брякнули, и видит — из гумна побежали два зайца, гуляли тут на луговине. Взяла соломы охапку, унесла домой, париться вечером в печке.

Время идет, день за днем. Были и дожди, иные дни совсем холодны, особенно по утрам, вода стала мерзнуть. Пошла девица лен глядеть. Кажется, лен уже вылежался, нужно снимать, чтобы не перележался или снегом не завалило — тогда плохо. Снимает… Две вязаницы на веревке через плечо вперекидку унесла домой, на лошади бы можно сразу весь перевезти, а где она гуляет, неизвестно. Лошадь ведь и на зиму застаивать бы пора, а то и не найдешь, пожалуй. Совсем зазимует. А без лошади будет совсем неловко. Насыпала овса в лукошко, хлеба взяла и пошла искать. Ходит в полях — нет, в лужках — нет. Коло пол — тоже не слышно: на многих лошадях, если не на всех, колокольцы коровьи, подзвончики шоргунцы. Пошла на кулиги. Ходит там и видит лошадиные и коровьи следы на снежку. Услыхала колокольцы, нашла стадо коров. Но не все были тут. Потом нашла и лошадей — ходят у леса, где ветром ночным не хватает. Лошади тоже были не все. Видно, остальные коровы и лошади ходили в других местах, или уже далеко ушли, если не пропали совсем от зверья или другого чего. А если живые, то ведь где-нибудь ходят на луговинах: эта травка им слаще. А что взять скотине в большом лесу? Лошади шарахнулись, испугались, когда увидели ее. Тпрро… тпрро… Пегушка… Пегушка… Мало-помалу стали подпускать ближе. Пегушка ихняя была очень смирная и ручная. Хоть она поотвыкла и не сразу подошла к лукошку с овсом, но все-таки Варваре удалось взять ее за гриву и надеть узду. «Тпруды… тпруды…» — попробовала она — не пойдут ли лошади домой. Нет, побежали прочь дальше. Тоже и коровы. «Идите домой, идите, нагулялись, нынче холодно будет, или не стосковались по дворам-то своим?» Но коров было людненько, и ей неловко с лошадью заганивать их, на кулиге и остались.

А Варвара пошла по тропинке к стариковой избушке, лошадь вела за повод. Привязала лошадь за березу у избушки. Вошла — никого нет, все по-старому: не переставлено, не взято, не положено — видно, что никто не был. Постояла, посидела, погоревала. Села на лошадь и поехала в деревню, домой. А Пегушка была поводлива, хоть и долго гуляла в дичи. Но скоро привыкла к Варваре, не баловала — ровно узнала ее. Отгулялась, как печь, и не чувствовала на спине ноши. Шла ступисто по тропинкам лесным и дорогам, за коренья не запиналась, перешагивала колоды, валежники и рытвины перескакивала, только прутья и ветки мешали Варваре.

Как приехала домой, ввела Пегушку на двор, дала ей хорошего сена и больше на улицу, в поле не выпускала, кормила на дворе. На другой же день съездила на лен, а вскоре выпал и снег. Она занялась льном. Сушит в печке, мнет, треплет, чешет.

Если бы посмотреть на деревню рано утром, она похожа на жилую. В Варвариной избе огонь, слышно, хлопает мялка — там-де уже встали, а больше огня ни у кого нет — все еще спят. Дни идут. На улице холоднее. Снег валит — сухой, мокрый, крупой и градом, мелкий и шапками. Коровы, овцы и лошади прибежали в деревню, но не все: много пропало неизвестно где: волки ли съели, медведи, сами заблудились да умерли, или которые живы и скитаются где-нибудь в лесу. Девица не знала, что со скотиной делать. Она не могла кормить всех по дворам. Отперла затворы и угороды к стогам — пусть сами едят и живут как хотят. А для питья была ричка, и зимой местами почти не замерзала.

Куриц всех деревенских она привадила к одному дому, рядом со своим. Изба была большущая. Варвара отворила дверь в избу и не затворяла. Много куричьих корыт снесла в эту избу, поставила на полу. Делала тут всем курам общую завару, сыпала и овес изредка. И наклала жердочки: одним концом на полатях, другим — на полицах, а пониже — с лавок на лавки и на скамейки, чтобы курицам не высоко было взлетать на верхние жердочки. На сарае, на дворе, на мосту — везде настроила жердочек. Куриц уцелело, пожалуй, побольше сотни. Стали жить в этом дому и садились, где пожелают.

Со скотиной и курицами Варваре было очень хлопотливо и не хватало ни сил, ни времени, чтобы всех уладить. Тоже нужно было устраивать коло себя: припасать пищу, одежду, обделывать лен, прясть, а потом и ткать, холсты да полотна шить. Снегу навалило порядочно. Если бы не утаптывали снег коровы да лошади, трудно было бы ходить Варваре по деревне. Она уж мало куда и ходила. Запрягла в сани Пегушку и еще двух лошадей в трое саней, съездила много раз на кулиги по сено, пока снег не глубок. А после-де навалит и наметет: нельзя будет выезжать из деревни — никакой дороги не будет. Трудно было по три воза накладывать, но она не очень торопилась. Полный сарай навозила и еще навозила четыре сарая у соседей. Скотина, пока нет больших холодов, наживается около стогов. А который стог подъедят и доставать больше нельзя, Варвара подрубала стожары и роняла стог, и стадо около него наживается до тех пор, пока не съедят все до клочочка, даже и втоптанное копытами вырывали. Варвара все-таки поберегала, чтобы хватило надольше, и разгораживала все стога сразу, чтобы зря не топтали, а съедали все начистую. От стогов из гуменников, по деревне ко дворам и к ричке скотина ходила, утаптывала снег, и образовались тропы. В некоторые дворы, где больше животных наживались, Варвара привезла свежей соломы. Но на все рук не хватало. Овец же на самое холодное время заманила на два двора в тех домах, куда навозила полные сараи сена. Этим сеном они и кормились. Овцы бегают, коровы мычат, лошади ржут. Стали телиться, а овцы в конце зимы ягнились. Много было страдания для животных и для Варвары, потому что она много трудилась для них и хлопотала и не могла глядеть равнодушно на их мучения и от жалости плакала.

Приближалось самое глухое время. Дни коротесенькие, солнышко взойдет ненадолго, невысоко и уже опускается ниже, к закату. Вечера такие долгие, что кажется, и конца им нет. Нащеплет лучины, положит в печку сушить, и на печке сохнет. Зачинается вечер, лучина сухая горит ясно, светло. Уж не один раз вынимала лучину из печки, сумерничала, чуть не весь кужель опряла, не один простень уж клала в печурку, а петухи еще не пели: видно, еще рано спать ложиться. Вышла на крыльцо. Холодно, ночь не совсем светла, месяц закрыли густые оболока. Тихо в деревне. А вдали темносиний лес. Сходила в сарай, спихнула Пегушке сена, поглядела у коров: овсяная солома в яслях еще не съедена. Пришла в избу садиться за пряжу. Ки-ки-ри-ки — поют петухи дома и в соседнем дому, много петушиных голосов чуть не за раз. «Кто знает, который раз поют, может, петухи пели, как я сумерничала. А вот уж опряла порядочно, не пора ли спать». Разные думы в голове бродят, больше про беседки. Распевают в уме песенки, да вслух запоет — и ровно испугается, чтобы кто не услышал. «Пусть слышат, да и некому здесь… Розан-розан-розанок — аленький цветок. Ой люли, ой люли, есть и ричка, есть и мост, за риченьку перевоз…» Посидит еще и ложится спать.

Дома, житницы, амбарушки, мекинецы, бани завалило и замело, так что к ним трудно было пройти. Ходила Варвара только в свою житницу, да в те места и дома, в которые скотина ходила и торила дорогу. Еще она ходила на лыжах, если нужно было пройти куда по глубокому снегу. Около гуменников, к баням, — а дальше ходить она боялась волков. И вот раз, уже в полузиме, вечером, слышит, кто-то воет нехорошо-нехорошо, звери какие-то. Это волки. До того жутко, что так и мутит, боязно, страшно. А через неделю услышала коровий рев на гумне. Она так и положилась, что волки разорвали скотину, которая у стогов ночевала.