Землянка, так землянка, хоть не дом, но место жительства. Стены устанавливались из молодых сосен и берёз, ими же закрывался потолок. В качестве утеплителя – ветки сосен и елей, и, конечно же, земля. Земляной пол промазывался глиной. Из мебели сооружались только нары. К зиме были поставлены круглые, как бочки, железные печки. Дрова заготавливал каждый, кто как мог. Поскольку в морозы нужно было топить утром и вечером, а зимой добывать дрова не так-то просто, многие замерзали. Зима закрывала их белым-белым мягким покрывалом…

Зимой тоже можно было добывать в лесу мясную пищу. Речь, правда, могла идти разве только о зайцах, которые, вытаптывая тропы в снегу, не хотят с них сворачивать в своей согревающей их беготне, где и попадаются в расставленные петли. Река продолжала и зимой давать свежую рыбу, благо был топорик, которым можно было прорубить лёд. Только, сделав прорубь, нужно следить, чтобы она не замерзала, ибо в разгар зимы очень трудно пробиться к воде через полуметровый лёд.

Зимой Николай выходил на промысел в снегоступах из ивняка, какие он делал и в Журавке. В изготовлении их ему помогала его мать, Софья. Она ещё летом напомнила ему о необходимости сделать это сейчас же из молодых прутьев.

Спасение от холода в тёплой одежде. А если тёплых вещей нет? Тогда должно быть несколько простых одёжек, но минимум две. От добавления второй согреваешься больше, чем вдвое. В холодную погоду нужно было хотя бы одного члена семьи одеть для возможности выйти на улицу, чтобы промышлять. У нашей семейки были валенки, шапки и даже один полушубок. Конечно, это был Север, и хотя ещё не очень крайний, но здесь случались морозы до 50 градусов и больше, когда и полушубок мало помогал. Но сильные морозы продолжались обычно не более трёх-четырёх дней подряд…

Надо сказать, нашим ссыльным не было милости ни с какой стороны. Ссыльных из других областей России, даже из соседней Омской области, селили именно около или в населённых пунктах, так что можно было пользоваться магазинами. Для них строили бараки (это всё-таки были дома, хотя и очень переполненные, а не землянки). А некоторые жили даже на квартирах местных жителей! И перед их высылкой им разрешали брать запас продуктов не только на дорогу. Известен такой случай. Одно из мест переселения голодало в ожидании очередной баржи с довольствием. Наконец, баржа прибыла. Однако к разочарованию всех, в том числе и надсмотрщиков, она была забита не продуктами, а новыми спецпоселенцами. Но при разгрузке оказалось, что у этих ссыльных было прихвачено с собой столько продуктов, что их хватило для поддержания жизни всех в этой колонии на достаточно большой промежуток времени – до прихода баржи с продовольствием! На особом положении, кажется, находились ссыльные поляки и прибалты. Им разрешали брать с собой довольно большой скарб, так что его приходилось везти отдельно в товарных вагонах и далее на специальных баржах или больших лодках.

Разрешение на перевоз большого запаса вещей и продуктов, по-видимому, касалось только ссыльных, которые должны были «обживать новые территории». Спецпоселенцы же с Томской губернии, по-видимому, не должны были обживать, они должны были удобрять территорию. С ними проводили эксперименты на выживание. Ведь интересно же знать, какое время люди могут прожить в самых гиблых местах практически без всякой поддержки. И не просто люди, а самая слабая и беспомощная их часть, женщины и дети. Да, велась статистика умерших по возрастам: сколько дней ли месяцев протянули дети до 3-х лет, сколько до 10-ти, до 16-ти… и женщины такого-то и такого возраста… Такая скрупулёзная статистика, это равнодушие цифр при отсутствии всяких мер, меняющих такое положение, говорит о том, что в действительности со спецпоселенцами проводился эксперимент на выживание… По этому учёту смертей следует, что преимущественно гибли дети – они составляли три четверти всех умерших после года пребывания в ссылке, хотя первоначально их было больше половины всех высланных. Но бывало и так, что умирали взрослые, оставляя детей сиротами. Часть их, не успевших уйти в мир иной вслед за родителями, помещали в детдома. Ближайший детский дом был устроен в спецпоселении Усть-Чижапка, расположенном на реке Васюган. Это где-то километров за 70.

Смерть продолжала косить, прежде всего, самых маленьких, но и самых пожилых, конечно. Матрёна Максимовна умерла по весне 32-го года…

Но! С людьми, оставшимися как бы на воле, в это же время по всем хлеборобным районам, особенно запада и юга страны, производился такого же типа эксперимент! Ему подверглись не миллионы крестьян, как в случае с «раскулачиванием», а десятки миллионов, оставшихся без «кулаков». Последние к началу голода уже были репрессированы, а их семьи высланы «за пределы округов проживания».

Речь идёт вот о чём:

С 1928 года план по хлебозаготовкам с каждым годом увеличивался при снижении урожайности зерна, так что в 1932 году на территории большинства хлеборобных регионов России у крестьян был изъят весь запас хлеба. Во многих районах подлежала возврату даже вся хлебная продукция из магазинов при полной остановке торговли. Кроме того, насильственное обобществление скота, практикуемое с 1929 года, привело к резкому сокращению его поголовья: часть его крестьяне пустили под нож, а обобществлённая часть вымирала в колхозах от недостатка кормов. Голод, набравший силу в 1932 году, продолжался повсеместно в 1933-ем, а в некоторых районах и в последующие несколько лет. Для спасения от голода люди бросались в города, но дороги туда для них были закрыты специальными кордонами ОГПУ. Ежемесячно десятки и сотни тысяч беглецов насильно возвращались умирать на места своего проживания. В 1932-ом и 33-ем году от голода погибло тогда около 7 млн человек.²⁶ Да, старуха смерть со своей острой косой – красноречивый символ любого переворота в истории и особенно, конечно, красного. Наверное, на воле, как и в сибирской ссылке, удавалось выжить только очень удачливым рыбакам и талантливым охотникам… Только вот представляется, что в Нарыме указанный эксперимент был даже менее жесток, ведь здесь выдавали хоть какой-то паёк! Но важна, кажется, и моральная сторона, глубина безнравственности которой по отношению к «вольным» не имеет прецедента.

Семьям «кулаков» было объявлено, что они какие-то не такие, ну, они – слишком богатые, а известно, богатый бедному не товарищ. А бедные ведь взяли власть и хотят устроить для себя счастливую жизнь в колхозах, против чего богатые иногда даже просто восстают! Конечно, для безопасности все богатеи достойны расстрела или ссылки. То есть, спецпоселенцам как-то объясняли, почему с ними так поступают. А что же оставшиеся без кулаков мирные крестьяне, которые ни о каком восстании не думают? За что они должны голодать? Ан нет! Советская власть как-то быстро сориентировалась, что на самом деле большинство крестьян против колхозного рая. Этой ориентации способствовали многочисленные восстания крестьян почти во всех регионах России. И на самом верху было решено – уменьшить их поголовье… Но это было совершенно секретное решению, ничего такого крестьянам не говорили. Ну, да, восставшим объясняли, что они не правы, с помощью свинца, но остальные, мирные и даже преданные колхозники… они не могли понять, чем они провинились и за что умирают…

Шёл уже второй год прозябания семьи Степана Ильича в Нарыме. Весной, когда вода спала, Николай возобновил свой лесной промысел. Софья и Лиза работали на некотором подобии пашни, которую поселенцы раскопали и засеяли рожью, чтобы урожай по осени сдать государству. Но это была просто трудовая повинность, потому что толку от этой пашни никакого быть не могло, ввиду сырой и тяжёлой земли, а также учитывая число голодных глаз, взирающих на наливающиеся пищевым соком колосья. После кончины Матрёны Максимовны Софья и Лиза продолжали выходить на работу, оставляя «дом» и детей под присмотром Дуси, которой было уже четырнадцать лет. В помощь ей был Василий – он охотно ухаживал за маленьким Ильёй.