Ссыльным положено было пропитание! – 50 г молока в день на ребёнка и 200 г муки на работающего взрослого. И пропитание действительно выделялось! Правда, до ссыльных доходило не сразу и не всё. Соль вообще считалась в Нарыме за излишество или роскошь, её копи остались в Томске у причалов пристани и вблизи железнодорожных вокзалов, и никто не собирался доставлять их в Нарым. По мизерным нормам питания25 и по недвижно лежащим запасам соли в Томске можно судить, что местные власти правильно понимали намерение центральной – ссыльные были приписаны к смерти, и тянуть с этим было неразумно.
Естественно, что Лиза, несмотря на то, что Илья был ещё грудной, выходила на работу, чтобы получать свой паёк. Пока Софья и Лиза отбывали трудовую повинность, все дети оставались на попечении Матрёны Максимовны. Конечно, Дуся была ей большой помощницей.
А что собой представляла местная карательная власть, вся власть – от непосредственно надсмотрщиков до губернской комендатуры? По тому, что они творили, это в основном были люди, склонные к разбою, что предполагает способность хладнокровно совершать убийства невинных людей. («Нормальный» человек при такой «работе» рано или поздно сойдёт с ума, и такие случае были на самом деле.). Конечно, среди карателей, особенно в нижнем их ряду, могли оказаться наивные и безвольные люди, с отвращением выполняющие приказы, но в верхних рядах господствовали откровенные ястребы, с большой охотой и с наслаждением клюющие по живому.
Ссыльные могли непосредственно видеть только конечную цепочку дьявольского бича, и они остро ощущали его жёсткость и безжалостность. Особенно страдали девушки и молодые женщины. Назойливые надсмотрщики норовили приходить к их «жилищам», якобы чтоб напомнить об обязанности выходить на работу, но на самом деле, чтоб поиздеваться над их невинностью и стыдливостью. Их, мягко говоря, грубый и наглый флирт легко сходил им с рук, ведь в массе ссыльных вообще не было мужчин – главы семей ссыльных были собраны в трудовые лагеря… если ещё были живы…
Надсмотрщики, кроме учёта труда, вели учёт умерших. Они составляли поимённый список усопших с указанием причины смерти. Причины не отличались разнообразием – это были исключительно «голод» или «болезнь». Диагнозы ставить было некому из-за отсутствия медицинской службы. Списки умерших регулярно посылались в «Центр». Судя по обширности списков и по реакции на них «Центра», точнее, по её отсутствию, можно сказать, что всё шло в соответствии с правительственной программой…
Шло время, уже разгоралось лето. Было ясно, что переживших этот благодатный период будет ждать зима, долгая сибирская зима с её холодом и голодом, а затем – затяжная нарымская весна с разливом рек и расширением болот, что делает практически невозможными охоту и лесной промысел в этот период. Поэтому с лета и осени нужно было запасаться едой на период более полугода. В основном это была сушёная рыба, грибы и ягоды, но удавалось немного подсушить и мяса, подвешивая противень над слабым костром. Каждый божий день нужно было что-то съесть, но и припрятать про запас. Значительную долю запасов составляла брусника и кедровый орех.
Николай почти каждый день промышлял в лесу. В своих походах он старался отмечать в памяти отдельные деревья или их сочетания, имеющие «особые приметы», которые могли бы служить ориентирами, позволяющими найти нужное место или не заблудиться. Он также запоминал еле заметные тропы лесных жителей и направление полёта водоплавающих птиц. Николай исходил всё вокруг на день пути, иногда ночуя в лесу. Вскоре он уже знал расположение всех проходимых и непроходимых болот, места всех ближних и дальних озёр, ягодные и грибные места, а также кедрач. Он всегда возвращался с дарами леса, где, кроме растительной пищи, иногда был молодняк птиц и рябчики. Да, рябчики иногда попадались в петельки силков.
Немаловажным средством охоты были ямы, устроенные на пути звериных троп или вблизи нор. В них попадались молодые зайчата, птенцы, только что покинувшие гнёзда, но однажды там оказался барсук! Надо сказать, у Николая одно время был спутник по дальним походам в лес. Он подружился с парнем лет пятнадцати, также увлекающимся охотой и рыбалкой, для которого лес и река тоже были как родной дом. Вдвоём бродить по лесу куда веселей! Приятели иногда выходили на промысел вместе, а после него делили добычу пополам. Но бывало и так, что, увлекаясь каждый преследованием своей добычи, они теряли друг друга, и тогда возвращались из лесу поодиночке. Весьма удачными у них случались совместные вылазки на токующих глухарей, когда можно было подкрадываться к току с двух противоположных сторон. Вспугнутая одним из них, птица взлетала в сторону напарника, которому иногда удавалось её приземлить.
Сильно ли донимал гнус? Господи, гнус – это была не самая большая беда. Его хватало и в Журавке, сибиряки к нему привыкают с детски лет, так что их организм становится практически невосприимчив к яду этих кровососущих. Более важной заботой, чем отбиться от гнуса, была опасность встречи… не с медведем или волком, а с человеком, ну, не как с таковым, а с голодным и отчаявшимся человеком. Такие встречи иногда случались, но пока кончалось тем, что обе стороны старались тут же скрыться друг от друга. Встречные не стали ещё отчаявшимися? Или таковые не рыщут в глубине леса?..
Идя на промысел, Николай никогда не брал с собой что-либо съестное – что-то пожевать всегда находилось по пути. Конечно, бывало, что он голодал. Но он заметил, что если не поесть два дня, то чувство голода исчезает, и какое-то время, исчисляемое иногда днями, есть не хочется. Правда, после этого возникает неодолимое желание что-то съесть… Но – уже поздно, дело сделано! А что-то съесть находилось… Выход «на охоту» стал для Николая необходимым и привычным делом. На случай дождя у него был плащ с капюшоном и резиновые сапоги. Уходил уже к известным, «своим» местам. Дождливая погода иногда даже способствовала удаче. Рокот дождинок создаёт шумовой фон, позволяющий поближе подкрасться к добыче. И не только сам шум дождя способствовал этому. Падающие капли производят гипнотизирующее воздействие на птиц, они стараются ловить дождинки, подставляя под них своё лицо и как бы замирая от удовольствия. Они в это время расслабляются ещё и потому, что, наверное, считают, что их враги в такую погоду отсиживаются по своим логовам. Николаю не раз удавалось поразить палкой этих глупых созданий, потерявших бдительность. И именно в дождь к ним можно подойти близко. Но, конечно, по правде сказать, такая удача была большой редкостью, ведь птица в дождь не выставляется, она старается найти себе укромное местечко.
По утрам Николай зачастую выходил на рыбалку, один или вдвоём с Трофимом, когда они распускали бредень.
Не все были так предусмотрительны, отправляясь в ссылку, а у многих семей не было взрослеющих сыновей с талантом добытчика. В таких семьях начинали уходить из жизни, уходили обычно в тишине, лишь иногда при громких рыданиях женщин, взывающих к Спасителю… или проклятиях в его адрес, что иногда вырывалось из отчаявшейся груди мужчин. Обживающий поселенцами берег Нюрольки наполнялся трупами тех ссыльных, хоронить которых было некому. Шалаши приходилось переносить дальше и дальше вверх по течению. Надсмотрщики время от времени заставляли ссыльных закапывать умерших в больших ямах, а если трупов было мало, они сами сбрасывали их в реку…
Между тем, ссыльным нужно было готовить зимние квартиры. Стандартное жильё для спецпоселенцев в Нарыме были бараки на сто человек. Но их строили только тогда, когда ссыльных поселяли вблизи сёл, то есть в более-менее цивилизованном месте. Здесь же было глухое, дикое безлюдье, здесь люди уподоблялись кротам, а кроты живут, зарываясь в землю… Землянки! Работа по их строительству была как трудовая повинность, наряду с вырубкой и раскорчёвкой леса. Поселенцам выдавались лопаты и топоры, которые должны были сдаваться в конце рабочего дня.
