Вскоре была произведена и опись имущества. Конечно, описи были очень краткими. За гражданками Черняковой22 Софией Ивановной и Черняковой Елизаветой Ивановной записали по избе пластяной, по одному топору, муки 1 и 5 пудов, пшеницы 15 и 10 пудов соответственно.
Да, небогато было с имуществом высылаемых – в их собственности имелось только по одному топору, ведь избы пластяные, числившиеся в описях перед арестами их мужей как хаты деревянные, уже перешли в собственность колхоза. Что касается муки и пшеницы. При аресте глав хозяйств эти продукты были изъяты полностью. Да их и немного было. Например, у Ильи Яковлевича, согласно описи его имущества перед арестом, числилось всего 3 пуда пшеницы, а муки 1 пуд. То, что какие-то пуды того и другого появились в домах Софьи и Лизы – это были продукты, собранные их родственниками и переданные в их семьи для пропитания не только сейчас, но и с надеждой, что этот бесценный груз в каком-то количестве удастся им взять с собой.
И вот предчувствующим недоброе объявляют об их отъезде в Томск и далее по реке на север. На сборы дают три часа.
Приписанные к смерти… Отправляя несчастных женщин и детей на северное безлюдье, им запретили брать с собой большой запас продуктов. Так что имеющиеся пуды муки и пшеницы остались голодным колхозникам. Удалось только, кроме пропитания на дорогу, взять с собой мешочек сухарей… это для вида, а ещё некоторое их количество Матрёна Максимовна заранее поместила в подкладки одежд…
В списке высылаемых под заголовком «Семья Степана Ильича» были перечислены восемь человек:
Софья (40 лет) с детьми: Николай (16), Дуся (13),
Трофим (9) и Вася (7 лет),
Лиза (21 год) с сыном Ильёй (пятимесячным) и
Матрёна Максимовна – тётя Ильи Яковлевича (97 лет).
В список не попал старший ребёнок Степана Ильича – его двухлетняя дочка Аня к моменту высылки «потерялась», её удалось спрятать в погребе у родителей Лизы. Позже ребёнка, в моменты прихода нежданных гостей, приходилось помещать в это убежище.
Переселение семей «кулаков» из Журавки в Нарым23 произошло в мае 1931 года. Спецпоселенцам предоставляли возможность умереть в пути или в ссылке, а не поставили сразу к стенке или на край оврага. Хотя это было бы намного проще, без хлопот и расходов – расходов, по крайней мере, на транспортировку и вооружённое сопровождение. По-видимому, отправка на спецпоселение – это было проявление особой формы милости… а может, просто экономили свинец, который пользовался тогда большим спросом.
Из Журавки до Томска арестантов везли на телегах. Охранниками были деревенские же, усевшиеся на «кулацких» коней. Спали, где застанет ночь. В Томске погрузили на баржу и – на север, на север, в топи и болота… Как удобно приговорённых к смерти транспортировать по воде! Ведь умерших в пути можно сбросить прямо в реку… Ну, упал человек в воду, ну, утонул… бывает, бывает…
Вырванные из домашнего уюта, а это были только старики, женщины и дети, они были послушны, воспринимали всё безропотно, будто затаились от всех и вся для экономии душевных сил в ожидании худшего… Баржа была перегружена. Из-за тесноты Лиза ночью в полусне свалилась с верхней палубы вместе со своим ребёнком. Сына она удержала на себе, но сама сильно ушиблась головой.
Приписанных к смерти высадили не на берегу Оби и даже не на её притоке, а притоке её притока Васюган – Нюрольке, определив их в центр Васюганских болот.24 Это более 500 км по рекам Томи и Оби от Томска, ещё 150 км по Васюгану и около 30 км по Нюрольке. Ближайшим населённым пунктом было село Каргасок на Оби недалеко от устья реки Васюган. В общем, место высылки было очень благоприятно для исчезновения должных умереть по безумной идее, предполагавшей избавление России от самых работящих и памятливых, впитавших в себя всю тяжесть и сладость результатов нелёгкого крестьянского труда. Эти «избавители», по-видимому, были уверены, что о запланированных смертях с этого гиблого места вряд ли когда-нибудь донесутся до потомков даже слухи…
Вышедшие на берег, не понимая ещё до конца, что с ними случилось, неподвижно стояли, глядя на катер и баржу, которые разворачивались и уже сносились течением в сторону, откуда они прибыли. Стояли и смотрели на то, что, хотя и доставило их на погибель, но было частью прошлого, живого, которое вот скрывается от них навсегда. Когда это то совсем скрылось из глаз, когда было осознано, что их бросили на выживание и помощи ждать неоткуда, в толпе несчастных начался ропот, а местами плачь и даже крик, что, в общем-то, означало проявление жизни, но жизни другой, жизни в предчувствии смерти…
Вся масса прибывших разгруппировалась по семьям, в круги своих родных. Группой Черняков стал распоряжаться старший здесь сын Софьи, Николай. Он был молод, полон сил, и его вовсе не выводила из себя видимость смертельной опасности. Живой должен жить! А чтобы жить, нужно вертеться! Прежде всего, чтобы успокоить людей, надо срочно занять их делом! Осмотревшись, он выбрал для пристанища повышенный участок берега. До вечера было ещё далеко, а с дороги положено попить чайку. Попросив старших женщин пройти в недалёкий лес за листьями смородины для заварки чая, Николай послал Трофима и Васю, собирать хворост и всякий сушняк для костра. Сам он сообразил очаг в виде двух сучковатых опор и перекладины. Топорик и нож нашлись в сумке для вещей малыша. Топорик был тут же насажен на топорище в виде палки подходящего размера, обработанной ножом. Ведро нашлось в мешковатой сумке на самом дне. Через какое-то время разгорелся костёр, и вскипела вода, куда брошены были листья смородины. Неплохо бы какую-нибудь нагрузку к чаю. Матрёна Максимовна выделила всем по сухарику…
Теперь нужно было устраиваться на ночлег. Шалаш на скорую руку – две опоры с перекладиной, на которую набрасываются молодые берёзы и ели, и – мелкие ветки берёз и хвойные лапы на постель…
Уже в сумерках, перед самым сном, тётя Матрёна раздала всем ещё по сухарику…
Первые недели ссыльные были предоставлены самим себе, и некоторые уже тихо умирали. Сначала отходили в мир иной маленькие дети и женщины преклонных лет. Только некоторые семьи мужественно держались. Наша семейка была осколком дружной семьи, скреплённой желанием и навыками проливать пот – это было у них как бы обычаем, и даже не способом выжить, а было самой жизнью. Природа щедра и сибирская тоже. Лес, река могут прокормить и одеть человека. И счастье их, или их удача, было в том, что среди них имелся паренёк, который в свои 15 лет был уже не только вполне состоявшийся мужик с навыками и смёткой земледельца и строителя, но и обладал отменными талантами охотника и рыболова.
Поскольку ссылка началась в пору роста съедобных трав (кандыки, пучки, медуница, молочай) и в период гнездовья птиц, то спасением был подножный корм и всё, добытое разорением гнёзд (яички, выводок, иногда застигнутые врасплох взрослые особи). А у нашей ссыльной семейки, кроме того, регулярно была ещё хоть какая-то уха. Рыболовные снасти? Уходя в ссылку, Николай прихватил с собой не только их (где, кроме всего необходимого для удочек, был и небольшой бредень), но и моток проволоки на петли для зайца, конский волос на силки для рябчиков и небольшую лопатку.
Но вот недалеко от лагеря ссыльных появился пост или контора! Был построен небольшой дом, где поселились надсмотрщики, и другой – столовая со складом для продуктов. (Столовая, конечно, для надсмотрщиков).
Вскоре было объявлено о предстоящих работах. Все взрослые должны были заниматься раскорчёвкой леса под будущую пашню и устройством землянок под будущую зиму. За невыход на работу запирали в карцер, специально построенный для этого небольшой сарай.
