Ингины два года работы по распределению закончились и она взбунтовалась.
– Режиссёр намеренно меня не замечает! Сколько раз я его просила прослушать меня, готовила отрывки! Всё напрасно! Я из этого театра ухожу. Противно быть пустым местом!
Пётр её понимал, но просил не торопиться. – Куда ты уйдёшь? Везде одно и тоже: есть сложившийся коллектив, есть актрисы, на которых режиссёр специально ставит, новенькие редко приходятся ко двору.
– Всё равно я ухожу. Уже нет сил терпеть.
Пётр уговорил её не подавать заявление об уходе, а летом они вместе поехали на актёрскую биржу в один из зауральских городов. Пётр сделал с Ингой сцены из Теннеси Уильямса, сцену Наташи Ростовой в Отрадном и из чеховской «Дамы с собачкой». Характерные роли не её амплуа, Пётр это понял, когда они выступали с юмористическими рассказами. Она была органичной в роли лирических героинь. Но в театрах столько лирических актрис! На успех он не надеялся.
Как ни странно, Ингу заметили и предложили ставку. Правда, город был небольшой, но Инга воодушевилась и готова была сорваться с места. Играть, играть – ведь об этом я мечтала! Пётр смотрел на всё более мрачно, предчувствуя, что история повторится, но поехал вслед за женой. Театр обещал предоставить жильё. Родители Инги говорили, что они совершают глупость, уезжая из Риги в какую-то глушь. Здесь и снабжение получше, а там, небось, голодовка, знают они эту Сибирь! Но Инга была непреклонна.
Прожили в этом городе шесть лет. Пётр, посидев некоторое время без работы, устроился помрежем в тот же театр. Творчества никакого, одна беготня и нервотрёпка. На ротацию режиссёров надеяться не приходилось. Родился сын. Инга ушла в декрет, занималась ребёнком и чувствовала себя виноватой перед мужем:
– Давай, попробуй поискать нормальное режиссёрское место. Не всё же тебе быть на побегушках.
Петр Валерианович
Опять поиски, опять запросы в разные театры и отделы культуры. Неожиданно нашлось место режиссёра кукольного театра в районном городе. Кукольные театры вдруг стали входить в моду. То ли забота о детях, то ли веяние времени, то ли зависть и подражание. Чиновники от культуры вдруг удивились, почему у них там – то есть в странах народной демократии – есть всякие Шпейблы и Гурвинеки, а у нас ничего? Так быть не должно!
Пришлось их семье в очередной раз переезжать в другой город. В кукольном театре, где Пётр стал режиссером, представления для детей давали днём по субботам-воскресеньям. Играли стандартными перчаточными куклами. В остальные дни театр пустовал. Иметь сценическую площадку и не использовать её, – такое положение дел Пётр считал просто преступлением. Не для того он столько лет маялся от невостребованности. Пётр серьёзно взялся за изучение нового для себя дела. Ездил в Москву в театр Образцова, смотрел спектакли, беседовал с Сергеем Владимировичем. Понял, что с помощью кукол можно выразить очень многое. Загорелся тростевыми куклами и решил делать с ними спектакли для взрослых. Пригласил в театр умельца-столяра и разложил перед ним пособие по изготовлению тростевых кукол. Федор Гаврилович изумлялся, но с интересом принялся за новое дело. В театре был хороший художник, который при прежнем режиссёре в театральной мастерской писал картины для своих знакомых, и сценографии с него практически не требовали. Прыгают тряпичные куклы, что-то там лопочут, – какая ещё сценография? Ну, где-нибудь задник подправишь, подрисуешь.
Пётр обложился книгами. Выискивал острые, неоднозначные пьесы. Первым спектаклем для взрослых, который они поставили, была «Божественная комедия» Штока. Пётр видел этот спектакль у Образцова и видел у Товстоногова в исполнении Юрского и Шарко. Он был уверен, что воздействие от игры куклы может быть ничуть не меньшим, чем от игры живого актёра. А в некоторых случаях, в силу прямолинейности посыла кукольного персонажа, воздействие было даже большим.
Публика была от «Божественной комедии» в восторге, народ валил валом. Кто бы мог подумать, что кукла может быть кокетливой, нежной, эротичной? Пётр воодушевился и поставил спектакль по рассказу Хэмингуэя «Старик и море». Никто не верил, что можно сделать спектакль с одним персонажем и говорящей рыбой. Боялись, что разговоры старика с самим собой покажутся скучными и неинтересными. Оказалось, что на старика Сантъяго приходят посмотреть и взрослые и дети. Актёры театра почувствовали свою нужность и значительность в этом небольшом районном городе. Никому не известные, стоявшие всю свою жизнь за ширмой, они вдруг обрели лицо. С ними здоровались, им улыбались и смотрели вслед. Сами они с обожанием смотрели на Петра и ловили каждое его слово. Театр инсценировал некоторые сцены из «Конармии» Бабеля. Потом замахнулся на спектакль по повести Чингиза Айтматова «И дольше века длится день». Прекрасный кукольный умелец Фёдор Гаврилович для матери манкурта сделал куклу, к глазу которой пристроил маленькую колбочку с водой, подкрашенной флуоресцентной краской. И когда в финале спектакля она встречала своего сына-манкурта, из её глаза текла мерцающая в темноте голубая слеза. Пётр видел, что не только женщины, но и мужчины, выходя из зала, вынимали из своих карманов носовые платки.
Его театр быстро стал популярным, маленький зал не вмещал всех желающих. Вечером у театра всегда стояла толпа жаждущих купить лишний билетик. Петру очень хотелось перенести в свой театр знаменитый «Необыкновенный концерт» Образцова, но он пока не осмеливался, считая, что без Гердта и других ярких артистов такого успеха не будет. В итоге решили обойтись без неподражаемого Апломбова и сочинили свой «Необыкновенный концерт», где вместе с развлекательными номерами инсценировали песни Высоцкого и вставили сценки Жванецкого. После двух спектаклей «Необыкновенного концерта» Петра вызвали в райком партии.
– Пётр Валерианович, вы что себе позволяете? Мало того, что в вашем спектакле наша Красная армия выглядит как сборище бандитов, что людей вы считаете беспамятными манкуртами, так теперь вы решили пропагандировать всяких диссидентствующих авторов?
– Ничего из ряда вон выходящего я себе не позволяю. «Конармия» давно и успешно идёт в театре Вахтангова, а писатель Чингиз Айтматов лауреат Государственных премий и герой соцтруда. Артист Высоцкий играл главные роли в театре на Таганке, а миниатюры Жванецкого постоянно ставят в театре Аркадия Райкина – где же тут диссиденты?
– Мало ли, что они там в театрах играют! Здесь вам не Москва! К нам поступают сигналы, что вокруг вашего театра процветает спекуляция билетами. И не исключено, что лично вы на этом наживаетесь. А за это можно и статью получить! Немедленно снимите с репертуара ваш «Необыкновенный концерт». Насчёт других спектаклей мы тоже подумаем. Мы ценим ваш талант, и не станем отрицать, что благодаря вам кукольный театр стали посещать зрители. Это неоднократно отмечалось в областной газете и в Отделе культуры, но хотим предупредить, – не дразните гусей, дорогой Пётр Валерианович.
Спектакль пришлось снять, – как-никак указание сверху, но на этом не успокоились. Похоже, обиделись за сравнение с манкуртами. Кто-то, видимо, нажимал на эту педаль и подзуживал партийных чиновников. Да и генсеки стали меняться с пугающей быстротой, – не знаешь, чем обернётся завтрашний день. Была первая половина восьмидесятых, и партийцы не знали, как им себя вести, – то ли демонстрировать либерализм, то ли, напротив, «закручивать гайки». Закручивать гайки всегда было безопаснее, за это их по рукам никогда не били. К Петру на спектакли часто стали приходить чиновники, – он по звонку оставлял для них места. Неоднократно вызывали в райком и, наконец, сказали: Пётр Валерианович, мы изучили ваш послужной список и думаем, что вы прекрасно справляетесь с руководящей работой. В Риге вы работали инструктором в Отделе культуры, а это большой город, республиканская столица, поэтому решили вам предложить такую же должность в нашем Обкоме партии. Нам в области надо развивать театральное дело, у вас большой опыт и авторитет, и вы, безусловно, будете очень полезны на этом месте.
