Часть первая
Виктор Павлович
Виктор Павлович посмотрел на себя в зеркало и остался доволен осмотром. Тёмно-синий блейзер оттенял сочный загар хорошо выбритых щёк и подчёркивал ровную линию плеч. Он выглядел молодым, спортивным, мужественным. Да, собственно, он таким себя и чувствовал. Первый день после отпуска был не просто началом работы, а служил, если можно так выразиться, серьёзной заявкой на весь последующий год. Являлся своего рода демонстрацией сил отдохнувшего организма. Вроде бы мимолётные, но чрезвычайно цепкие взгляды коллег мгновенно ставили диагноз: на что ты способен в предстоящем сезоне и сможешь ли дотянуть без срывов до его завершения. Весь вид Виктора Павловича свидетельствовал о здоровом отдыхе в волнах Средиземноморья. Рослая фигура, предмет зависти мужчин и благосклонного внимания женщин, приобрела хорошо очерченные, почти скульптурные формы. Недаром Виктор Павлович изнурял себя бегом и даже пытался освоить виндсерфинг. Правда, на этой проклятой доске он так и не научился толком держать баланс. Ничего, следующим летом потренируется и непременно подчинит себе этот упрямый, скользкий снаряд.
Виктор Павлович вышел из личной зоны своего кабинета, тактично отгороженной шкафами, – никто из посетителей, кроме близких друзей и секретарши Леночки не подозревал о её существовании. Когда у него на приёме никого не было, он любил сюда заглянуть: над миниатюрной раковиной висело зеркало, ниже пристроилась тумбочка с необходимым набором посуды, и стоял никогда не пустовавший холодильник. Виктор Павлович закрыл дверь кабинета на ключ и с удовольствием посмотрел на блестящую латунную табличку с надписью «Художественный руководитель В.П.Красовский». Ему нравилась его фамилия. Он знал, что многие считают её слишком претенциозной, и за глаза называют «наш красавчик». Виктор Павлович не видел ничего плохого в том, что артисту хочется, чтобы под его фотографией на афише стояла звучная, запоминающаяся фамилия. Она, помимо мастерства и внешности, играет не последнюю роль в привлекательности образа. В силу своей профессии артист должен быть заметнее, ярче общей массы, быть своего рода эталоном для подражания. И вовсе не секрет, что многие вокалисты берут себе псевдонимы. Уж ему-то худруку это хорошо известно, – перед его глазами прошёл ворох анкет. Поэтому ни лукавые улыбочки, ни ехидная интонация, с которой за его спиной подчас произносилось «наш красавчик», его совершенно не задевали. Да, красавчик! Он знал об этом и считал совершенно естественным заботиться о своей внешности. Что ни говори, а профессия обязывает. И всегда с нескрываемой брезгливостью смотрел на растолстевших певцов, оправдывающих это тем, что голосу нужна опора.
Яркая, запоминающаяся фамилия Красовский не досталась Виктору Павловичу по наследству. Добираться до неё Вите Краснову пришлось в два этапа. Когда в школе на уроке истории изучали гражданскую войну и оборону Царицына, весь класс прямо-таки грохнул от смеха, услышав о поражении Войска Донского под командованием генерала Краснова. До конца школы он так и не избавился от прозвища «Донской атаман», произносимого с гаденькой ухмылкой, особенно после того, как учительница рассказала, что во время Отечественной войны Краснов воевал на стороне немцев. Хотя, как считал Витя, будь учительница поумнее, могла бы и промолчать, оставить свои знания при себе и не подставлять его под град насмешек.
Для того, чтоб и впредь не было никаких нежелательных сравнений, Виктор дописал в метрике к своей фамилии окончание «ский», а перед получением аттестата заявил в милиции, что потерял паспорт. Там особенно не стали приглядываться, и выдали паспорт на фамилию Красновский. Директор и завуч удивились, но приняли поправку к сведению. Тем более что при выдаче аттестатов оказалось, что не он один обладает другой, неизвестной до выпускного вечера фамилией. Когда Ритка Шестакова, в которую были влюблены все мальчишки класса, подошла брать из рук директора аттестат на имя Маргариты Фриделевны Зильберман, все решили, что она берёт его для какой-то отсутствующей выпускницы. Но когда обнаружилось, что ещё два-три ученика из параллельных классов по причине пятого пункта ходили в школу под фамилией матери, поняли, что это и был законный Риткин аттестат. Так что ажиотаж вокруг довеска к Витиной фамилии значительно поутих, уступив место пересудам другого рода.
Красновским он пробыл сравнительно недолго. Мысленно он всё ещё продолжал быть Красновым, и аристократический довесок казался ему пришитым белыми нитками. С этой фамилией он проучился два года в музучилище, куда без труда поступил, имея за спиной лишь хор Дворца пионеров. Этот хор был для Вити прибежищем от школьной рутины, от тяжкой необходимости ежедневно делать уроки. И он же, хор, провёл некую демаркационную линию, которая отстраняла его от школьной мальчишеской жизни и вызывала к нему труднообъяснимую неприязнь. Может быть, потому, что его одноклассники не считали пение достойным мужским занятием. Какие-то девчачьи, бабские дела.
В хоре Витя чувствовал себя на своём месте. Там он во всех отношениях по-настоящему дышал полной грудью. Когда его голос сливался с другими голосами, и вместе с ними устремлялся куда-то далеко, за пределы хорового зала, жизнь представлялась ему такой же возвышенной и гармоничной как музыка. Ему казалось, что в это время он сам становился звуком и плавно возносился в высокое пронзительно синее небо. Чистый голос и природный слух достались ему от матери. Они с матерью, оставшись дома вдвоём, часто пели на два голоса. И это было так естественно и легко, словно они вели доверительный разговор. В хоре Витя быстро попал в число солистов. Коллективы Дворца пионеров часто приглашали участвовать в праздничных концертах, и Витя самозабвенно выпевал, подражая Сергею Яковлевичу Лемешеву: «Вижу чудное приволье, вижу нивы и поля. Это русское раздолье, это родина моя». Местные чиновники после концерта непременно хвалили солиста, трясли его руку и даже гладили по голове. Витя мечтал стать таким же знаменитым певцом как Лемешев. И когда по телевизору показывали спектакли с участием Сергея Яковлевича, Витя вместе с ним пел арии герцога из «Риголетто» и Ленского из «Онегина». В такие минуты ему казалось, что это он стоит на сцене Большого театра, что перед ним распростёрся огромный зал, очарованный его голосом.
Последние годы из-за мутации голоса он начал прогуливать занятия в хоре, и детская мечта стать вторым Лемешевым таяла с удручающей быстротой. Голос ему не подчинялся, связки издавали непривычные звуки, и сольные партии ему уже не доверяли. Руководитель хора Фёдор Емельянович понимал состояние мальчишек в этом возрасте и за прогулы не отчитывал. Но совсем отлынивать от занятий не рекомендовал. Если вредно напрягать голос, то хотя бы слушай, учись голосоведению, развивай гармонический слух.
И даже в этот тяжёлый период с выбором профессии у Виктора не было сомнений. Он знал, чем будет заниматься. Если мутация голоса преподнесёт нежелательные сюрпризы, то можно стать дирижёром-хоровиком, или изучать теорию музыки. И всё же эти полтора-два года неизвестности были довольно нервными и мрачными. Как бы Витя не убеждал себя в том, что музыка не ограничивается сольным пением, страх, что самые сокровенные мечты могут рухнуть, сильно отравлял ему жизнь. Чтобы как-то приглушить свои сомнения, он ставил пластинки Марио Дель Монако, Тито Гобби, Паваротти, Доминго. Их голоса поддерживали его мечту и на какое-то время отгоняли неуверенность в своём будущем. В последний год перед выпуском из школы, когда гормональная ломка более-менее утряслась и стали заметно пробиваться усы, Фёдор Емельянович индивидуально позанимался с Виктором и подготовил с ним программу для поступления в музучилище. Голос уже почти выровнялся и обещал стать тёплым, мягким баритоном.
Музучилище для Виктора стало абсолютным, ничем не замутнённым счастьем. Даже бывшие одноклассники, окликавшие его на улице по фамилии Краснов, ненадолго портили ему настроение. Он был уже другим, – взрослым, красивым парнем, со стипендией и со своими хоть и маленькими карманными деньгами. Весёлые симпатичные девушки, непринуждённая болтовня, лёгкое кокетство, ни к чему не обязывающий флирт ещё больше усиливали радость от музыкальных занятий. С гармонией и сольфеджио, благодаря хорошему слуху, у него не было никаких проблем. Но после второго курса отвертеться от пристального внимания военкомата Виктору всё же не удалось, и он год прослужил в армии. В сущности, армией это назвать было нельзя, поскольку он, как и многие музыканты, проходил службу в Краснознамённом ансамбле песни и пляски. Этот год много дал Виктору. Голос окреп, появилась привычка к сцене, а постоянные гастроли расширили представление о мире. Сразу же после окончания этой «службы» Виктор поступил в консерваторию. При поступлении «армейское» прошлое существенно добавило ему баллы. Как бы то ни было, в военном билете он уже числился Красовским и мысленно представлял свою фамилию, напечатанную крупными буквами на афише.
