, мудрых правил не знали. Были среди нас и такие, что ни тпру, ни мэ, ни кукареку. Потом прислали нового учителя, специалиста по артикуляции. Начал он учить нас правильному произношению и тому, как вести умную беседу. Даже показывал, как выкладывать язык при произнесении звука. Водил в кино, предлагал грамотно и толково передавать содержание фильма. Я тебе, Вера, все так подробно рассказываю потому, чтобы ты поняла, в какую кутерьму мы попали, каких дурех из нас готовили.

Потом прислали нам даму из столичного ресторана. Лучший повар, кулинар и кондите

р в одном лице. Вот она нас доканала окончательно! Учила варить,

печь, стирать, гладить, убирать. Ну, думали, теперь уж точно готовят нас в прислуги для высокопоставленных особ – не иначе. Все мы могли предположить, предугадать, но такого, что они с нами сотворили, даже в страшном сне не могли увидеть… Ой, Вера, Вера!

Настя замолчала, уронила голову на стол, глаза закатила, глядела одними белками в окно, стонала.

Вера перепугалась. Позвала Анатолия. Вдвоем они приподняли Настю, дали воды, растормошили.

– Что с тобой, Насть? – спрашивала Вера. – Тебе плохо? Так интересно рассказывала и вдруг, этот, за

молкла, начала голову на стол клонить… Что с ней?

Настя посмотрела на хозяев безразлично-отрешенным взглядом и тихо произнесла:

– Я никому ничего не рассказывала! Я ничего не знаю. Ничего!

– Насть, да успокойся! Это мы с Толей. Я же твоя подруга. Мы с тобой на вокзале встретились, привели сюда. Помнишь?

– Я вас не знаю.

– На воздух ее, – предложил Анатолий. – А то ее кондрашка хватит – придется отвечать. Зачем ты организовала эту свистопляску? Давай провожать ее отсюда!

– Да сиди ты, этот! – вспылила Вера. – Хочешь, чтобы я, значит, свою лучшую подругу среди ночи выставила на улицу? До утра побудет, а там видно будет.

– У нее глаза повело,– сказал Анатолий. – Она же ненормальная!

– Сам ты, прости мою душу грешную, этот, ненормальный! Побывал бы

ты там, где она, – посмотрела , что бы ты запел.

– Да я две войны прошел! Не такого горя хлебнул! А это так, чертова. Придуривается она. Дай ей успокоительного, приведи в чувство и пусть идет. Прикинулась невменяемой.

Когда Анатолий волновался, переживал или пытался доказать свою правоту, то в неистовом запале, энергично резал культями воздух, помогая своим словам и доводам. И такая поддержка оказывала воздействие на всех, только не на жену, привыкшую видеть его в разных состояниях.

– Раздухарился тут! – возмущалась Вера. – Дай человеку прийти в себя, значит, а то насел, как коршун на курицу.

В ответ Анатолий махнул культей, ушел к себе.

А Вера тем временем начала приводить в чувство подругу.

В

забывчивом состоянии пробыла она еще несколько минут, не двигаясь, затем встрепенулась, засуетилась, начала собираться.

– Ты куда? – спросила Вера.

– Домой…

– А где твой дом – знаешь?

– Не знаю.

– Так куда же тебя черти понесут среди ночи? Опять пойдешь к Дзержинскому, попросишься к нему на ночлег?.. Не пущу! Останешься у нас, а завтра отправим тебя в Марьевку.

– Это ты, Вера? Я уже забыла, как к вам попала… Провалилась куда-то, в какую-то яму, себя не помню… Такое, Вер, со мной стало случаться после побега и приключений.

– Насть, ты так подробно рассказывала… Страшно интересно.

– Так о чем я тебе рассказывала, уже не помню. У меня бывают провалы в памяти. Голова у меня, Вер, разболелась. Прилечь надо.

– Я тебе сейчас постелю, – засуетилась Вера и кинулась к шифоньеру, где хранилось белье. – Как же я сразу не догадалась уложить тебя

в постель!..

Вера начала стелить постель на раскладную софу. Настя подошла к постели, села, сказала с откровенным извинением:

– Отвыкла я от чистоты, Вер, стесняюсь ее, чистоты. Не заслужила я таких почестей и приемов. Гадкая я, Вер! Много зла во мне. Не хочу я постель паскудить. Ты бы мне чего похуже постелила. Брось подстилку у порога. Там переночую… Откромсали во мне все человеческое, только звериное осталось.

– Ничего, Насть, привыкай. Мы с тобой ведь не в хлевах

жили: были у нас и постели нормальные, и кровати. Мы, когда в город перебрались, так знаешь, в какой развалюхе жили!.. Полуземлянка! Город-то весь был уничтожен фашистами…

По углам да подвалам скитались, значит.

Настя распустила узел пышно-жгучих волос. Они черной смолью с серебряными нитями упали на спину, заструились под неярким светом.

– У тебя, Насть, тоже серебро в волосах, значит,– сказала Вера, поглаживая подругу по вискам.– А были волосы иссиня-черные. Девчонки все завидовали твоей красоте. Лучше всех была…

– Была да сплыла. Чего теперь вспоминать былую красоту? На горе она мне досталась. Из-за нее я и пострадала. На своей шкуре

испытала народную мудрость: не родись красивой, а родись счастливой.

Ты счастливей меня оказалась…

– У тебя тоже все устроится. Мы с Толей поможем тебе.

– Нет, Вер, Толя не поможет. Ты – да, но муж прижимистый. Я скажу тебе прямо: не за того ты, Вер, вышла. Что тебя заставило за инвалида в

ыходить замуж?

– Знаешь, Насть, судьбу не выбирают, она сама тебя, этот, находит. Толя видный был… А война пощипала. С фронта пришли три калеки. За кого замуж

, этот, выходить?..

– Я тебе так скажу, Вер: отобрал он у тебя руки, отберет и жизнь – вот увидишь.

– Да ладно тебе, Насть, ничего мне не страшно! Забрал он мое сердце, так пусть все забирает, чего теперь, этот…

– Сердце он твое покорил. Вот только чем – не знаю. Да, он видный был, но теперь вид ушел.

– Война, Насть, так всех обобрала, так мужиков обкарнала, что здорового да прямого на километр, значит, не видно. Где их прямых, здоровых да с руками на всех наберешься? Многие женщины повыходили за инвалидов и не тужат. А ты меня пугаешь… Лучше расскажи дальше, для чего вас так тща

тельно готовили? Н

епонятно, этот..

– На чем я остановилась? Уже не помню…

– Ну, как вас для прислуги готовили, для высших слоев.

– Так вот, когда мы всю учебу прошли, верхушек приличия нахватались, тут к нам явился высокий чин в пенсне и с усиками. И с ним кодла. Начали они по одной к себе вызывать, осматривать, расспрашивать. Чуть ли не ощупывали, будто первотелок породистых. И так пройдись перед ним, и так повернись. Сними одно платье, надень другое. Тут мы с подругами начали догадываться, для чего нас так

тщательно готовили…Готовили нас, Вер, для постелей. И знаешь, кто проверял и готовил?

– Кто? – поинтересовалась Вера.

Настя наклонилась к ней, посмотрела на дверь и шепотом сказала: -Дегустатор женщин! –повторила она вслух.

– Е- ка-лэ-мэ-нэ!..

Это я потом узнала. А сначала не знала и не

ведала, кто перед нами крутится. Человек и человек. Правда, странный: глаза торчком

, блестят из-под пенсне, шустрят по женским принадлежностям. Лицо – не из русских. Мы этого вертлявого человека, который начал совать свой нос во все вопросы, прозвали Мавром – почему, не знаю. Только кличка за ним закрепилась прочно. Мавр и Мавр. Вот однажды пришел Мавр со своей свитой, учинил нам новую проверку. Оказалось, это была последняя выбраковка. Знаешь, когда телок в колхозе проверяют, смотрят на вымя, на стать, сложение и говорят: эту на мясо, эту на расплод или на молоко. Вот и нас так выбирали. Кто красивей да статней, – в одну сторону, кто с изъяном, куда-то уводили, больше мы их не видели. После такой выбраковки нас осталось человек десять молодых, самых видных женщин. Одна другой лучше. Моя подруга